Страница 28 из 35
– Пью ваше здоровье, Саммерс, – провозгласил капитан. – Как там говорится – вздрогнули? Ваше здоровье, джентльмены! Кстати, о легендах, Саммерс, что вы скажете об истории про сыр на грот-мачте? А о табакерках, вырезанных из говядины?
Краем глаза я заметил, как капитан лишь потянул носом, оценивая букет вина, и отставил стакан. Я решил поддакнуть ему:
– Да, Саммерс, я бы тоже не отказался услышать ответы на вопросы капитана. Что там насчет табакерок и мачты из сыра?
– Сыра на мачте…
– И правда ли, что нашим славным морякам подают чуть ли не голые кости с иссохшими волокнами мяса?
– Надеюсь, сыр вы отведаете сами, равно как и кости, которыми, насколько я знаю, вот-вот удивит вас капитан, – улыбнулся Саммерс.
– Да уж удивлю, – не стал спорить Андерсон. – Подавайте, Хоукинс.
– Боже милосердный! – возопил я. – Мозговые косточки!
– Бесси, я полагаю, – заметил Олдмедоу. – Неплохо мы ее откормили.
Я поклонился.
– Мы потрясены, сэр. Пиры Лукулла бледнеют перед вашим ужином.
– Изо всех сил стараюсь снабдить вас материалами для дневника, мистер Тальбот.
– Даю слово, сэр, что увековечу сегодняшнее меню, вкупе с воспоминаниями о невероятном гостеприимстве капитана, для самых отдаленных потомков.
– Тот господин – он за дверью, сэр, – наклонился к капитану Хоукинс.
– Брокльбанк? Простите, джентльмены, я на минуту отойду в кабинет.
И тут перед нами развернулась настоящая комическая сцена. Брокльбанк не стал ждать за дверью, а вихрем ворвался внутрь. То ли он принял вызов капитана за приглашение к столу, вроде того, что получил я, то ли был под хмельком, а скорее всего – и то, и другое. Саммерс отодвинул стул и поднялся, Брокльбанк кивнул ему, будто лакею, и буквально упал на его место.
– Спасибо, спасибо, спасибо! Мозговые косточки? Черт побери, как вы узнали, сэр? Не иначе кто-то из моих девчонок проболтался. Позор французам! – гудел он голосом густым и тягучим, как спелый плод, что сочетал бы в себе свойства персика и сливы, если бы существовал на самом деле.
Брокльбанк одним махом опрокинул стакан Саммерса. Сунул мизинец в ухо, поковырял, вытащил, исследовал результат. Окружающие потрясенно молчали. Слуга совершенно растерялся. Брокльбанк наконец-то узнал лейтенанта и радостно ему закивал:
– А, и вы тут, Саммерс? Присаживайтесь, дружище!
– Да, Саммерс, берите вон тот стул и присоединяйтесь, – с редкой для него тактичностью поддержал капитан Андерсон.
Саммерс пристроился на углу стола. Дышал он часто, словно после быстрого бега. Наверное, в голове у него бродили те же мысли, что и у Девереля, который однажды доверительно сказал мне в приступе пьяного откровения: «Нет, Тальбот, не будет этому кораблю удачи».
– Тут зашла речь о дневнике, – обратился ко мне Олдмедоу. – Сколько же вам, должностным лицам, приходится писать!
– Вы несколько забежали вперед, я пока не вступил в должность, но в одном правы: кабинеты чиновников просто завалены бумагами!
Капитан сделал вид, что отпил вина, и отставил стакан в сторону.
– У нас то же самое – пишем и пишем, можно судно бумагой набивать вместо балласта. У всякого свой журнал – от вахтенного до судового, который веду я самолично.
– Что до меня, так едва я успеваю записать события дня, как на меня наваливается второй, а там и третий.
– Приходится выбирать?
– Да. Самые яркие случаи – те, что могут повеселить заскучавшего крестного.
– Надеюсь, – с нажимом произнес капитан, – вы отметите в дневнике, как мы признательны ему за возможность наслаждаться вашим обществом.
– Разумеется.
Хоукинс наполнил стакан Брокльбанка. В третий раз.
– Мистер… э-э-э… Брокльбанк, – обратился к художнику капитан. – Можем ли мы рассчитывать на ваш врачебный опыт?
– Какой-какой?!
– Тальбот… мистер Тальбот – вот он, – пытаясь сдержать раздражение, начал капитан, – мистер Тальбот…
– А что с ним, черт побери, случилось? Уверяю вас, Зенобия, мое милое, доброе дитя…
– Дело не во мне, – торопливо перебил я. – Капитан имеет в виду Колли.
– Пастора? Господи, да мне до них дела нет в любое время года! Пусть что хотят, то и творят, всегда говорю я. И тут, на корабле говорил. Или не говорил?..
Мистер Брокльбанк икнул. Тонкая струйка вина потекла по подбородку. Глаза поплыли.
– Врачебный опыт, – терпеливо повторил капитан. В голосе его уже рокотали предвестники грозы, однако он сдерживался изо всех сил. – У нас его нет, и я решил, что вы…
– Так и у меня нет. Гарсон, еще вина!
– А мистер Тальбот сказал…
– Нет, я приглядывался к этому ремеслу, но сказал себе: Вилмот, вся эта анатомия, сказал я, она не для тебя. Нет-нет, кишка у тебя тонка. И тут же оставил Эскулапа ради Музы. Разве я не говорил вам этого, мистер Тальбот?
– Говорили, сэр, причем не единожды. Полагаю, капитан примет ваши объяснения.
– Нет-нет, – с видимым раздражением произнес Андерсон. – Как бы ни был мал опыт мистера Брокльбанка, мы постараемся извлечь из него хоть какую-то пользу.
– Польза! – провозгласил Брокльбанк. – Да в Музе больше пользы, чем в любых других занятиях! Я наверняка разбогател бы, если б не врожденная склонность к прекрасному полу и прочим излишествам, что так щедро подкидывает мне вконец развратившееся английское общество…
– Никогда бы не полез в медицину, – заявил Олдмедоу. – Все эти трупы, Бог мой!
– Вот и я так решил. Пусть мысли о смерти остаются на расстоянии вытянутой руки. Знаете ли вы, что я первый поспел на место боя сразу после смерти лорда Нельсона, чтобы набросать сцену его гибели для литографии.
– Не может быть!
– Сидел на расстоянии вытянутой руки, сэр. Больше художников рядом не было. Могу заверить – в тот момент мне казалось, что Нельсон испустит дух прямо на палубе.
– Брокльбанк! – вскричал я. – Да ведь я ее видел! Копия литографии висела в «Псе и пистолете». Скажите мне – ну как целая толпа коленопреклоненных офицеров могла собраться вокруг Нельсона в самый горячий миг битвы?!
По подбородку Брокльбанка потекла очередная струйка.
– Вы путаете жизнь и искусство, сэр.
– Глупости какие.
– Зато хорошо продается, мистер Тальбот. Не стану скрывать – если бы не популярность этой литографии, быть бы мне без гроша в кармане. По крайней мере она дала мне возможность совершить путешествие в… в… в общем, туда, куда мы плывем – название из головы выскочило. А кроме того, вообразите: на самом деле Нельсон умер где-то на вонючей нижней палубе, в одиночку, и провожал его разве что свет фонаря. Ну кто взялся бы за такую картину?!
– Быть может, Рембрандт?
– Ах, Рембрандт. Ну да, конечно. По крайней мере, мистер Тальбот, вы не можете не отметить, как искусно я обхожусь с дымом.
– О чем вы, сэр?
– О дыме! Это ведь сущее наказание. Видели, что творилось, когда Саммерс пальнул из моего ружья? Во время битвы корабли окутаны дымом, не хуже, чем Лондон – туманом! И только настоящий художник знает, как отодвинуть его туда, где он не будет лезть… лезть…
– Вперед, как невежа на представлении.
– Лезть…
– И всем все загораживать.
– Лезть… Да вы совсем не пьете, капитан!
Андерсон очередной раз поднес стакан ко рту и с тоскливой злобой обвел глазами гостей. Брокльбанк, опершись локтями на стол по обе стороны мозговой кости, гудел, обращаясь к Саммерсу:
– Я настаиваю, что правильно написанный дым может из помехи сделаться подспорьем. К примеру, приходит к вам капитан, которому как-то раз крупно посчастливилось – он наткнулся в открытом море на врага и сумел выйти из схватки живым и невредимым. Является он ко мне, увидев ту самую литографию, и рассказывает, что был с ним, к примеру, еще один фрегат и небольшой шлюп – налетели на них французы, и вышла настоящая битва… Прошу прощения! Как говорится в эпитафии: «Не бойся смешным прослыть, коли надо ветры пустить; если бы я свои не держал, тут бы сейчас не лежал». А теперь смекните-ка, что будет, если… Скажем, мой друг Фюссли[34] и его «Щит Ахиллеса», и… В общем, смекните.
34
Фюссли, Иоганн Генрих (1741–1825 гг.), известный так же, как Генри Фюзели – швейцарский и английский живописец, график, историк и теоретик искусства.