Страница 7 из 8
Еще раз хлюпнула цистерна, еще одна звезда ушла за раму окна: свет ее продолжал достигать земли, эскарпов Крепости, беспокойных глаз часовых, но только не Джованни Дрого, который ждал сна и никак не мог уснуть от терзавших его недобрых мыслей.
А что, если все заверения Матти – просто-напросто комедия? Что, если его не отпустят отсюда и через четыре месяца? Можно ведь придумать массу предлогов, сослаться на здешние порядки и не разрешить ему вернуться в город. А если ему суждено прожить здесь долгие годы и вот в этой комнате, на этой холодной постели провести всю свою молодость? Какой абсурд, думал Дрого, сознавая, сколь нелепы его предположения, и все же не мог совсем отогнать тревожные мысли: они вновь и вновь овладевали им, усугубляемые одиночеством и темнотой.
Вдруг ему начинало казаться, что против него замышляются какие-то козни, цель которых – задержать его здесь. И зависит это, скорее всего, даже не от Матти. Ни ему, ни полковнику, ни кому-либо из прочих офицеров нет никакого дела до Дрого: останется он или уедет – им совершенно безразлично. И все же какая-то неведомая сила препятствует его возвращению в город; возможно, хотя сам он того не замечал, она гнездится в его собственной душе.
Потом Джованни увидел какой-то портик, коня на белой дороге, ему почудилось, что кто-то зовет его по имени, и он погрузился в сон.
V
На следующий вечер Джованни Дрого впервые принял дежурство на третьем редуте. В шесть часов вечера во дворе были построены семь караульных отрядов: три для форта, четыре для фланговых редутов. Восьмой отряд, предназначавшийся для Нового редута, выступил раньше: дорога туда занимала довольно много времени.
Ветеран Крепости старший сержант Тронк повел на третий редут двадцать восемь человек, с горнистом – двадцать девять. Все они были из второй роты капитана Ортица, куда получил назначение и Джованни. Дрого принял командование караулом и вынул из ножен шпагу. Семь заступающих в караул отрядов были выстроены перпендикулярно к зданию форта, а комендант Крепости, полковник, наблюдал за ними из окна – такая здесь была традиция. На желтой утрамбованной земле двора образовался красивый черный рисунок.
Очищенное ветром небо над Крепостью сияло, а последние солнечные лучи рассекали наискосок ее стены. Стоял сентябрьский вечер. Заместитель коменданта подполковник Николози, опираясь на шпагу и прихрамывая – старая рана, – вышел из дверей комендатуры. В тот день поверяющим был здоровенный капитан Монти. Он прокричал своим хриплым голосом команду, и солдаты, сделав одновременный выпад, с громким бряцанием вскинули оружие для поверки. После чего наступила полная тишина.
И тут трубачи семи караульных отрядов один за другим проиграли соответствующий сигнал. Пелизнаменитые серебряные трубы крепости Бастиани, украшенные шелковыми красно-золотыми шнурами и большими гербами. Их чистый голос взмыл в небо, и неподвижный частокол штыков откликнулся на него звуком, отдаленно напоминавшим звон колокола. Солдаты замерли как изваяния, лица их были по-военному суровы. Нет, они явно готовились не к будничной караульной службе: с таким геройским блеском в глазах можно ждать только встречи с неприятелем.
Последняя нота долго висела в воздухе, отраженная дальними стенами. Штыки, еще мгновение назад блестевшие на фоне бездонного неба, одновременно погасли, потонув в шеренгах солдат. Полковника в окне уже не было. Все семь отрядов, печатая шаг, направились по лабиринтам Крепости в разные стороны – каждый к своей стене.
Через час Джованни Дрого был на верхней площадке третьего редута, в том самом месте, откуда он накануне вечером смотрел на север. Вчера его, словно случайного путешественника, привело сюда любопытство, теперь же он здесь хозяин: в ближайшие двадцать четыре часа весь редут и сто метров стены будут подвластны ему одному. Под ним, в капонире, четверо артиллеристов дежурили у двух пушек, нацеленных в глубь долины; трое часовых заняли свой пост на внешней площадке редута; еще четверо расположились через каждые двадцать пять метров на правом крыле главной стены.
Смена караула была произведена в высшей степени четко под надзором старшего сержанта Тронка – большого специалиста по уставу и строевой подготовке. Тронк служил в Крепости двадцать два года и теперь не покидал ее даже на время отпуска. Никто лучше его не знал каждого уголка крепостных сооружений, и нередко офицеры видели, как он обходит дозором Крепость по ночам в абсолютной темноте, даже без фонарика. Часовые в его дежурство ни на минуту не выпускали из рук винтовок, не прислонялись к стенам и старались даже не останавливаться, ибо по уставу остановки разрешались лишь в исключительных случаях; ночи напролет Тронк не спал И бесшумно обходил сторожевые посты, заставляя часовых вздрагивать от неожиданности. «Стой, кто идет?» – окликали они его, вскидывая винтовки. «Грот», – произносил пароль старший сержант. «Грегорио», – откликался часовой.
Вообще-то офицеры и унтеры, несшие караульную службу, проверяли свои участки крепостной стены, не соблюдая особых формальностей; солдаты хорошо знали их в лицо, и всякие пароли и отзывы казались им нелепыми. Только с Тронком солдаты соблюдали все уставные тонкости.
Тронк, маленький и тщедушный, со старческим личиком и бритой головой, редко вступал в разговоры и все свободное время, уединившись, посвящал музыке. Музыка была его страстью, а капельмейстер сержант Эспина, пожалуй, единственным его другом. У Тронка был прекрасный аккордеон, но он почти никогда к нему не прикасался, хотя все знали, что играет он превосходно. Тронк изучал гармонию и, если верить слухам, сочинил несколько поенных маршей. Однако за точность этих слухов никто бы не поручился.
В часы отдыха Тронк частенько насвистывал, но на дежурстве никогда себе этого не позволял. Большей частью он ходил вдоль зубчатых стен, пристально глядя на север, на равнину, будто ища что-то глазами. Сейчас он стоял рядом с Дрого и указывал ему на вьючную тропу, которая вела к Новому редуту, петляя по отвесным склонам гор.
– Вон идет сменный караул, – сказал Тронк, ткнув куда-то указательным пальцем.
Но в неверном свете сумерек Дрого ничего не смог разглядеть. Старший сержант покачал головой.
– Что такое? – спросил Дрого.
– Непорядок, службу так не несут. Я всегда говорил. Идиотство какое-то, – ответил Тронк.
– Да что случилось?
– Службу так не несут, – повторил Тронк. – Смену караула на Новом редуте нужно производить раньше. Но это неугодно господину полковнику.
Джованни удивленно посмотрел на него: неужто у Тронка хватает смелости осуждать самого коменданта?
– Господин полковник, – продолжал старший сержант очень серьезно и убежденно, нисколько не смущаясь противоречивостью своих слов, – в общем-то совершенно прав. Но ведь никто не предупредил его об опасности.
– Об опасности? – удивился Дрого.
Какая опасность могла подстерегать тех, кто направлялся из Крепости в Новый редут по удобной тропе и в таком пустынном месте?
– Да, об опасности, – подтвердил Тронк. – Рано или поздно в такой темноте что-нибудь случится.
– А что же делать? – спросил Дрого больше из вежливости: все эти рассуждения мало его занимали.
– В прежние времена, – сказал старший сержант, обрадовавшись возможности продемонстрировать свою компетентность, – в прежние времена караул на Новом редуте сменялся на два часа раньше, чем в Крепости. И всегда при дневном свете, даже зимой. С паролями тоже все было проще. Достаточно было знать пароль, чтобы войти в Редут, и новый пароль – для дежурства и возвращения в Крепость. Двух паролей хватало. Когда сменившийся караул возвращался в Крепость, здешний караул на дежурство еще не успевал заступить, и пароль оставался прежним.
– Ну да, понятно, – сказал Дрого, не особенно вдумываясь в его слова.
– Но потом, – продолжал Тронк, – здесь чего-то испугались. Неблагоразумно, мол, держать за стенами Крепости столько солдат, знающих пароль. Говорили: наперед не угадаешь, кто-нибудь из пятидесяти солдат скорее может оказаться изменником, чем единственный офицер.