Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 44 из 65

- Всепланетный Верховный Совет одобряет ваше оптимальное решение! Народы нашего Союза миров будут счастливы общению с высокогуманным представителем... А дальше - на большой скорости - прозвучал отрывок магнитофонной ленты: "...захомутать? Хомут, супонь, дуга, оглобля, чересседельник, гужи, вожжи... Взялся за гуж - не говори, что не дюж..." и ряд недоумевающих вопросов с его, колькиной, интонацией: - Э-то зачем? Что эт-то?

Но в действительности дотошный землянин осведомился:

- А профсоюз что же? Командировочные? Суточные? А с гостиницей как? В общем номере я не согласен! Бог вас знает, что у меня там за соседи будут...

- Бога нет! - отчетливо прозвучало внутри. - А эт-ти... командировочные... Суточные... По вашим отсталым земным понятиям...

- Но-но! - бдительно прервал Колька. - Опять нарываетесь?!

Потом что-то бесшумно завыло, колькину голову закололо внутри мелкими, нестерпимогорячими иголочками, тело его утратило вес, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, и это ощущение полной, но по-своему блаженной беспомощности продолжалось долго-долго... ...Очнулся Колька и впрямь на том же самом месте - возле заветной спасительной скирды. Даже ямка от его тела еще не остыла... Не обманул инопланетянин! Вернули его, действительно, в ту же точку пространства...

Тело, однако, было не своим, - тяжелым, неповоротливым, непослушным. Голова кружилась, а перед глазами все еще переливались разноцветные огни, закручивались и раскручивались какие-то непонятные космические спирали... Шутка сказать! Человек после такого путешествия!

Подымался Колька Брянцев по частям: сначала, как корова, он приподнял зад, встал на четвереньки, и только после этого сложного маневра обрел прямохождение и уверенность, присущие полномочному представителю Земли... Он взглянул на часы. Времени прошло всего ничего. До вечерней смены был еще вагон и маленькая тележка. Странно, но подробностей своего заграничного путешествия Колька никак не мог припомнить. Кто-то что-то говорил на непонятных языках, расплывчатые человекоподобные лица то вытягивались, то сплющивались в бесконечно меняющемся калейдоскопе. Перемещался он там на чем-то вроде крутящегося облака, - под ногами была мягкая, но пружинящая опора, и засек Колька только одну свою фразу, которую он отчаянно выкрикивал с чего-то, похожего на летающую трибуну: - Товарищи герои капиталистического труда!

Кольку переполняли самые возвышенные и значительные чувства. Он медленно проследовал через поляну, на которую приземлилась летающая тарелка, так круто изменившая его, колькину, незаметную жизнь. Странно... Никаких следов от трех телескопических ног не было заметно. Там, где по его предположениям должен был бы остаться след касания от трапа, - красовалась только большая свежая коровья лепешка...

- Тьфу! Цывылизацыя! - в сердцах плюнул на нее Колька и ноги сами понесли его к знакомому крыльцу.

Бригадир совхозных овощеводов Евдокия Семенова, слава богу, была дома.

- Дуся... - жарким шепотом позвал ее Колька. - Выдь-ка в палисадник, разговор есть... Дуся вышла с полной готовностью. Колька внимательно и с подозрением оглядел ее. Нет, у этой все было на месте...





- Евдокия... - На Кольку вдруг напала отчаянная нервная икота, вызванная вполне понятными межпланетными переживаниями:

- Ев...ик! - до... ик! - ия! - с трудом выговорил полномочный гуманоид. - А я вчера... ик! на другу... ик! - планету лет... ик! - ал!

- Сколько принял? - деловито и сурово спросила опытная .Дуся. - Иди проспись, алкаш несчастный, и за что только я тебя полюби-и-и-ла-а-а... А то, ей-богу, в Правление пойду, пусть тебя с электромехаников снимают, и в свинари переведут... Я с таким охламоном жить не буду! На другую планету! Это ж надо такому поблазниться! Закусывать надо! Но от Кольки - это выяснилось мгновенно! - не пахло водкой! Потрясенная Дуся - добрая душа - заподозрила неладное... "Уж не Маруська ли Сонина, доярка, под него клинья подбивает?"

- подумала она и решила проводить Кольку до фермы, и как говорится, на месте принять соответствующие меры. В случае чего - Маруська у нее не открутится. А такими парнями, как Колька, зря бросаться не следует. Тем более пока он здесь, а не удрал от нее на другую планету... "Ишь ты, чего учудил! - с некоторой даже гордостью думала она по дороге. - Другому и в голову не придет, хоть целую неделю водку хлестать будет... Фантазер! Надо бы свадьбу-то назначать..." Но когда они подошли вплотную к ферме, с Колькой вдруг произошло нечто совершенно неописуемое.

- А? Не веришь, не веришь? - заплясал он и завертелся на одной ноге. От потрясения даже икота у него прошла. - Да ты сама посмотри своими гляделками, если не веришь! Вот они - следы пребывания! Видишь?!

- Вижу, что ты - чокнутый! - Холодно и враждебно отрезала возлюбленная совхозного электромеханика. - А больше ничего не вижу... Но Колька Брянцев торжествовал. Чудо все-таки произошло: навозоподборочный транспортер работал!

ИЗ ДРУГОГО ИЗМЕРЕНИЯ

Полицейские вертолеты приземлились, - если можно так сказать - прямо на плоскую крышу Музея Национальных Сокровищ, обширную, как стадион, и сели по обеим сторонам могучего купола. Совсем недавно купол этот, величественный, как снежная вершина, увенчивался гордым символом государственности - хищным грифом с распростертыми над городом крыльями. Гриф являлся вообще-то приметной частью старинного государственного герба, а на куполе выполнял почетную роль флюгера, вращавшегося на массивном золоченом шаре. Сейчас флюгер исчез. И тому имелось вполне исчерпывающее объяснение: гигантская фигура грифа, вплоть до последних перьев хвоста, была сделана из листового серебра... Чудовищную птицу, сорвавшуюся со своего привычного шаровидного насеста, глаза невольно искали в раскаленном бледно-голубом, как драгоценная бухарская бирюза, небе. Но грифа не видно было и там...

Вертолетные лопасти еще крутились, рождая слабый призрак ветерка, а группе расследования особо важных государственных преступлений стало ясно: Музей Национальных Сокровищ, один из богатейших на планете Земля, ограблен в буквальном смысле слова подчистую...

Стены, с которых сорвали знаменитые старинные гобелены, выглядели неприлично голыми. И - ни одной картины на стенах! Ни одной... Витрины, обшитые роскошным голубым бархатом, сиявшие прозрачными пуленепробиваемыми стеклами, смотрели пусто и оттого глупо. Из них исчезли золотые маски древних правителей, бесчисленные украшения с самыми(крупными в мире изумрудами и сапфирами, уникальная коллекция монет баснословной стоимости; улетучились тяжеленные нагрудные бляхи, платиновые браслеты и налобные обручи царственных правительниц, их многорядные рубиновые ожерелья и флаконы для благовоний, выточенные из цельных кристаллов желтых, как сентябрьское солнце, топазов; испарилась гордость правителей восьмой династии - парадная императорская кольчуга, в каждой позолоченной ячейке которой сияли хитроумно укрепленные алмазные зерна первозданной чистоты размером с горошину;

растаяли в воздухе ритуальные принадлежности жреческих культов - нефритовые сосуды для жертвенной крови, массивные светильники из электрона, загадочно мерцающие аметистовые чаши для омовений, связки молитвенных четок из граненых кровавых пиропов и округлых бледно-зеленых гроссуляров, процеживающих свет подобно гроздьям созревших виноградин; похитители ухитрились вынести даже обстановку царской опочивальни, в том числе - ложе резной слоновой кости, инкрустированной перламутром, с орнаментом, неповторимым по своей сложности; ложе уплыло вместе с нетленным балдахином благородного пурпурного цвета, тканым вручную из тончайших нитей биссуса морских таинственных жителей... Ложе было шириною в два добрых "мерседеса" самой последней модели. Именно из такой машины - цвета слоновой кости - и вылез комиссар криминальной полиции, - неожиданно элегантный мужчина с подтянутой фигурой заядлого теннисиста, в белом костюме в узкую голубую полоску и очках в тонкой золотой оправе. Он походил скорее на преуспевающего режиссера секс-шоу или на модного профессора астрологии, чем на полицейского комиссара. Некоторое время он стоял под лучами жаркого полуденного солнца, наступив на собственную тень и, словно бы прислушиваясь к сухому жестяному постукиванию пальмовых листьев, неторопливо оглядывал фасад музея.