Страница 87 из 122
В этих случаях обращение по поводу несправедливости приносит пользу. Правда, удовлетворение потребностей далеко не всегда осуществляется последовательно, порой ответы вызывают недоумение. Технолог одного из горьковских заводов, образцовый рабочий надеялся получить квартиру, но дирекция его обманула. Из-за своей излишней настойчивости ему пришлось оставить свое место, на что он и жалуется в партийный комитет. В результате расследование проверяющие приходят к выводу, что его просьбу невозможно удовлетворить из-за дефицита жилья и большого числа работников, имеющих на него больше прав, чем заявитель (стахановцев и высококвалифицированных специалистов){882}. Другие отделываются примирительными фразами даже в ситуации, когда имеют дело с очень тревожными фактами, как, например, проблемы этого отца семейства, писавшего в августе 1933 года о невыносимых бытовых условиях в своей квартире:
«Прекратите издевательство!
<…>
Ровно шесть м-ц мы ходили во все организации и жаловались но каждая наша жалоба встречалась сочуствия, сожаления, возмушение <…> но надо сказать до сегодня я семой с маленьким ребенком с прошлого года не могу попасть в свою комнату и вынужден мытарствовать по городу»{883}.
Сомнительно, что ему принес облегчение ответ городского бюро жалоб, согласно которому задержки в производстве работ связаны с «недостаточностью стройматериалов», а в целом ремонт должен быть завершен в «строительный сезон 1933 года». Учитывая, что ответ датирован октябрем, этот прогноз представляется весьма оптимистичным!
Влияние обращений на политику властей крайне ограниченно. Мария Ульянова стремится такого влияния добиться{884}. Предполагается, что резолюции и многочисленные сводки жалоб, которые она пишет, информируют руководителей самого высокого уровня и тем самым способствуют улучшению участи советских людей. Успех этой деятельности оценить трудно. Сама Ульянова, как мы видели{885} связывает целый ряд резолюций Комиссии советского контроля с желанием исправить недостатки, на которые указывают авторы писем, например, такие как увольнения на основании «секретных характеристик»[292]. На деле она, по-видимому, преувеличивала степень эффективности этой деятельности. Решения, которые принимались в бюро жалоб, органами РКИ или КСК никогда не ставят под сомнение государственную политику. Они никогда и ни в чем эту политику не меняют. Мы видели, что письма — и анонимные, и подписанные в том случае, когда в них содержались слишком резкие нападки на власть, передавались политической полиции. Можно себе представить, хотя и нельзя документально подтвердить, какие кары и санкции за этим следовали. А.И. Капустин, возглавлявший отдел писем «Правды» так описывает эти репрессии:
«И, однажды, весной этого года, когда эти письма стали поступать, к нам приехал один человек из Ново-Александровского района нач. НКВД Светличный (или Алексеевского) с шестью такими письмами, подписанными одними и теми же лицами коллективно. И когда я довел об этом тов. Ровинского, Ушеренко и Мануильского, мне предложили передать его вместе с письмами в органы НКВД и я это сделал. В секретном отделе редакции имеется расписка работника НКВД об из'ятии этого человека»[293].[294]
Точно так же, когда события, о которых сообщается, слишком открыто ставят под вопрос проводимую политику, решения всегда принимаются в пользу власти. Когда несколько рабочих с завода им. Землячки решают начать забастовку, протестуя против принятия новых норм выработки, их выгоняют за это с работы. Они пишут о своих трудностях в «Правду», но ответ только подтверждает это увольнение{886}.
Так, в частности, происходит с письмами «приехавших погостить»: когда они выступают против местных властей, чаще всего их обращения остаются без удовлетворения. Как правило, ответы свидетельствуют о бесцеремонности, которую с трудом можно себе представить. Длинное подробное письмо отставного солдата Красной армии о непорядках, которые ему случилось увидеть недалеко от Котельников, в основной своей части не принимается во внимание районным комитетом, проводившим расследование: только один председатель сельского совета смещен со своего поста за пьянство. Все остальные нарушения — не более чем «исключения», клевета и преувеличения. Власти отвечают так общо, что можно усомниться, читали ли они вообще письмо{887}. Такие «посторонние», как правило, воспринимаются как надоедливая помеха.
«Беда вся в том, что тов. М. приезжая в деревню не заявился в волком ВКП(б) и в ВИК и не узнал истинного положения вещей, кроме этого мне удалось выяснить, что тов. М. писал письмо во ВЦИК о том, что не верно учитывают кулаков, явно поддерживая сторону последних. Проще говоря приезжая в деревню попал под влияние кулаков, послушал их разговоры и представил себе все в другом свете “поплыл по течению” его неверное представление о деревне заставило написать письмо Секретарю Губкома партии»{888}.
Крестьянин из Работниковского района[295] обращается к Сталину и пытается вместе с ним рассуждать о последнем лозунге, сформулированном хозяином страны: «Наша ближайшая задача сделать каждого колхозника зажиточным и колхозы сделать большевистскими»[296].{889} Он даже предлагает Сталину ряд мер, которые следует принять. Ответ не заставил себя ждать:
«В колхозе “Возрождение” порядочное время классовый враг сумел проводить свою работу и письмо К. является результат этого»{890}.
На общем собрании колхозников приняли резолюцию, в которой «осудили взгляды К. с указанием, что советская власть дала все возможности, чтобы быть колхознику зажиточному».
Наказание, санкции, насилие
Когда накладываются санкции, они чаще всего имеют символический характер: предупреждение или выговор. Это неприятное, но не очень серьезное наказание, содержится в абсолютном большинстве решений городских бюро жалоб, таких как Горьковское бюро. Меньшая часть дел заканчивается принятием более суровых мер. Самая распространенная из них (не считая кризисных периодов) — это исключение: увольнение с работы, исключение из учебного учреждения или из колхоза. Такое наказание встречается относительно редко: на 268 публикаций в газетах, с которыми работала городская КК-РКИ в первом полугодии 1933 года, есть только один случай увольнения и один случай передачи дела в суд{891}. Точно так же подобные суровые меры составляют всего лишь 1% от мер, принятых в 1933 году областным бюро жалоб Горького (32 случая на 3178{892}).
Санкции могут быть показательными — как в случае заведующего дезинфекционной станцией, обвиненного в сексуальных домогательствах. Расследование не устанавливает факты, но в сентябре 1936 года, в самый разгар сталинской кампании борьбы за мораль, подчеркивает, что «Н., член партии, заведующий дезстанции, отец пятерых детей и муж беременной женщины допустил половую связь еще с двумя женщинами, своими подчиненными, устраивая “свидания” на территории дезстанции». Он получает выговор как член партии, но главное: его лишают поста и переводят на менее важную должность{893}. Многочисленные управленцы колхозов или сельских советов, уличенные в хищениях или имеющие «неправильное» социальное происхождение, были уволены или подверглись преследованиям: в 1933 году из 95 дел, касавшихся колхозов Горьковской области, 13 заканчиваются строгими наказаниями{894}.
292
Эти сведения, главным образом относительно социального происхождения, передавались на предприятия из различных властных инстанций и являлись основанием для увольнения, причины которого уволенному не сообщались и которого нельзя было оспорить.
293
Текст, как мы видим, двусмысленный. Его можно истолковать и так, что в редакцию «Правды» пришел человек по фамилии Светличный. Но это противоречит общему содержанию записи. См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп . 120. Д. 318. Л. 81.
294
Речь идет о письмах с жалобами на использование НКВД физических пыток во время допросов.
295
Нижегородской области (прим. ред.).
296
Автор немного перефразирует главу страны. Точные слова Сталина: «наша ближайшая задача — сделать всех колхозников зажиточными» (Речь на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников, 19 февраля 1933 г.).