Страница 40 из 136
Когда Успенский приехал в Москву на совещание, он был все еще главой УНКВД по Оренбургской области. Впоследствии, после ареста он показал, что его вызвал пьяный Ежов и за бутылкой водки заставил упрямившегося подчиненного заменить И.М. Леплевского на посту наркома внутренних дел Украинской ССР{554}. С новым назначением Успенский отбыл в Киев, а в Москву вернулся в начале февраля, чтобы укомплектовать штаты. После того как Политбюро приняло решения по новым лимитам и по вопросу о «национальных контингентах», подлежащих репрессированию, Ежов между 11 и 19 февраля (в эти дни он был у Сталина) уехал в командировку на Украину в сопровождении Успенского и группы сотрудников центрального аппарата НКВД. В Киеве группа производила широкомасштабные аресты. Непросыхающий Ежов подмахивал ордера даже не глядя{555}. Успенский был удивлен и встревожен его пьяными застольными речами. Во время поездки Ежов беспробудно пьянствовал, похваляясь перед Успенским, что Политбюро у него «в руках», что он может сделать абсолютно все, арестовать любого, включая членов Политбюро{556}. Его телохранитель впоследствии показал, что на время поездки Ежов остановился в особняке Успенского, где оба «систематически изо дня в день пьянствовали», причем пьянки продолжались до утра. Даже на совещание работников НКВД, которое проводил Ежов, они явились пьяными. На банкете работников украинского НКВД, который состоялся за день до возвращения Ежова в Москву, оба «напились до безобразнейшего состояния. Ежов был настолько пьян, что в присутствии всех сотрудников мы прикрепленные вынуждены были под руки отвести Ежова спать»{557}. Были ли слухи о подобном поведении доведены до сведения Сталина, неизвестно, но даже намек на излишества Ежова мог углубить его недоверие к последнему.
Выступая перед украинскими чекистами, Ежов подчеркнул необходимость активизации «национальных операций». На совещании глав украинского НКВД, на котором присутствовал новый лидер Компартии Украины Н.С. Хрущев, он отметил весьма неудовлетворительные результаты массовых операций на Украине в 1937 году: «Мы немало расстреляли, а взяли не всегда тех, кого следовало». И еще: «Мы сейчас вступаем в новую операцию или вернее продолжаем эту операцию на новой основе». Он имел в виду, что, хотя огромное количество врагов было расстреляно, их вожаки не были выявлены и не были раскрыты крупные контрреволюционные организации. Что касается нового направления в проведении террора, Ежов заявил: «Одним словом, снять нужно сливки, головку. Нужно, чтобы это был такой удар, который бы почувствовали». Отметив украинскую специфику, он подчеркнул приоритетность «национальных операций»: «Для вас такие операции, как польская, немецкая, румынская должны были стоять в центре внимания»{558}. Таким образом, он помог Успенскому провести широкомасштабную чистку на Украине, а Политбюро 17 февраля дало последнему санкции на арест еще 30 тысяч человек{559}. Привлекли и Хрущева. В июне 1938 года он доложил съезду Компартии Украины, что почти все партийное руководство было настроено враждебно, пока не прибыл Ежов, «и начался настоящий разгром»{560}. Волна репрессий, помимо Украины, захлестнула и другие территории, как явствует из размера лимитов, санкционированных Политбюро 31 января 1938 года и после этой даты. Перегибы исправлялись только в отношении партработников.
Повсеместно после января 1938 года центр тяжести репрессий был перенесен на национальные операции. В соответствии с решениями январского пленума начались преследования ряда лиц, извращавших политику партии и допускавших перегибы, массовые исключения из партии или массовые аресты. Позднее, после ареста, Фриновский дал показания по этому вопросу. По его словам, было установлено, что в Орджоникидзевском крае и в ряде областей на допросах убивали заключенных, а потом дело обставляли так, якобы они были приговорены к высшей мере тройками. Донесения о произволе также поступали с Урала, из Белоруссии, Оренбурга, Ленинграда и с Украины. Число беззаконий заметно увеличилось после появления установок о расширении «национальных операций» и репрессий против новых национальных «контингентов» и «перебежчиков». В Ленинградской и Свердловской областях, Белорусской и Украинской ССР начали арестовывать «коренных жителей» СССР, обвиняя их в связях с иностранцами, хотя зачастую никаких данных об этом не было. Дела по этим операциям рассматривались в Москве двойкой, за работу которой отвечали вначале Цесарский, а затем — Шапиро[58].
В начале 1938 года Центральный Комитет командировал Шкирятова в Орджоникидзевский край для «расследования поступивших материалов о преступных извращениях при массовых операциях», проводимых местными органами НКВД. Тогда, чтобы создать впечатление, что он своевременно отреагировал на сигналы, Ежов после возвращения Шкирятова в Москву вручил ему «приказ», якобы изданный им по поводу перегибов в работе НКВД в Орджоникидзевском крае. На самом же деле такого приказа он не издавал{561}. Был подготовлен лишь проект приказа, и не исключено, чтобы только успокоить Шкирятова, но он не был подписан ни наркомом, ни его заместителями, и порядкового регистрационного номера и даты выпуска приказ не получил[59]. Тем не менее, чекисты, упомянутые в приказе и обвиненные в «перегибах», были репрессированы.
20 января Реденса переводят из Москвы в Казахстан главой республиканского НКВД. Через пять дней И.М. Леплевский был смещен с поста наркома внутренних дел Украины и переведен на должность начальника Отдела транспорта и связи ГУГБ НКВД. 26 апреля он был арестован по обвинению о принадлежности к «заговору Ягоды» (то есть вовсе не за «перегибы»). 31 января был снят начальник УНКВД по Ростовской области Я.А. Дейч. Его арестовали 29 марта. 17 марта увольняют главу НКВД по Орджоникидзевскому краю Булаха — за «перегибы» и превышение фиксированного лимита (арестован 25 апреля). 16 апреля Л.М. Заковский, назначенный заместителем наркома внутренних дел в январе, уволен Политбюро. Спустя две недели его арестовали также по обвинению в участии в «заговоре Ягоды». 22 мая еще один руководитель НКВД, который, как и Леплевский, был склонен перегибать палку, начальник УНКВД по Свердловской области Д.М. Дмитриев был переведен в Главное управление шоссейных дорог НКВД. 28 июня он был арестован как заговорщик{562}.
Весенние аресты 1938 года были вполне ожидаемым явлением. В обстановке общей нервозности и подозрительности чекисты это предчувствовали. Как рассказывал на допросе сын Фриновского, у них на даче ранней весной загостились Заковский и Каруцкии. Утром, когда Фриновский еще спал, его сын услышал перебранку: «Каруцкии называл Заковского изменником и шпионом и говорил о том, что он скоро будет арестован. Заковский, в свою очередь, называл Каруцкого предателем и заявил, что если он и будет арестован, то только после Каруцкого»{563}. Прав оказался Каруцкии, его оппонент был арестован 30 апреля. Но Каруцкого этот факт почему-то совсем не обрадовал, он сам застрелился в ночь на 13 мая.
В представлении Ежова все выглядело так, как будто после январского пленума враги стали использовать репрессии, проводимые НКВД, в своих интересах, чтобы отвести удар и перенаправить его на головы «честных» граждан. Этот тезис, со всей очевидностью спасающий положение, оправдывал новую волну арестов (включая отдельных сотрудников НКВД), на этот раз в рамках охоты на «настоящих врагов». С большевистской точки зрения, коварство врагов было так велико, что они даже могли ведущуюся против них борьбу обернуть себе на пользу, избежать репрессий и разжигать недовольство невинно страдающего населения.
58
При проведении «национальных» операций присылаемые с периферии «альбомы», состоящие из фамилий арестованных и предлагаемого наказания, до подачи на утверждение центральной двойке, т.е. Ежову и Вышинскому, просматривались начальниками основных отделов или хотя бы начальником Учетно-регистрационного отдела В.Е. Цесарским, смененным в конце марта 1938 года И.И. Шапиро.
59
См. док. № 12.