Страница 19 из 136
Пока дело против правых еще не завершилось, состоялся второй большой московский показательный процесс, названный процессом «параллельного антисоветского троцкистского центра» против Пятакова, Радека, Сокольникова и других. На декабрьском (1936) пленуме Ежов доложил, что раскрыт новый «заговор» с их участием, и что ЦК исключил Пятакова и Сокольникова из партии за тесные связи с троцкистскими и зиновьевскими террористическими группами{272}. Процесс был проведен с 23 по 30 января 1937 года и с момента предъявления обвинения до вынесения смертного приговора был непосредственно срежиссирован Сталиным и Ежовым{273}. 13 января, когда Радеку была устроена очная ставка с Бухариным, Ежов руководил проведением допроса, в котором участвовали также Сталин и другие члены Политбюро{274}. За три дня до окончания процесса Ежову было присвоено звание Генерального Комиссара госбезопасности, которое соответствовало званию Маршала Советского Союза в армии{275}.
Печально известный февральско-мартовский (1937) пленум ЦК ВКП(б) дал мощный импульс репрессиям против партийно-хозяйственного аппарата. Весь смысл и докладов и выступлений в прениях заключался в том, что страна, оказывается, наводнена шпионами, диверсантами и вредителями, пролезшими на самые высокие посты. Пленум начал работу 23 февраля и сразу заслушал доклад Ежова о деле Бухарина и Рыкова. Их и других правых обвинили в том, что с начала 1930-х годов они намеревались силой захватить власть и фактически образовали блок с троцкистами, зиновьевцами и другими антисоветскими партиями. По его словам, они встали на путь террора и сотрудничества с зарубежными фашистами. Когда Бухарин отказался признаться в этом, Ежов потребовал, чтобы его и Рыкова исключили из партии, предали суду и приговорили к высшей мере наказания. Некоторые из участников пленума сочли это слишком суровым, и по предложению Сталина ЦК принял решение о передаче их дела в НКВД. Бухарин и Рыков были тут же арестованы{276}. Пленум продолжил работу и 2 марта заслушал второй доклад Ежова «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». Ежов говорил о недостатке бдительности и о том, что даже в НКВД выявляются засевшие там враги{277}. Накануне пленума был арестован бывший начальник секретно-политического отдела ГУГБ Молчанов, и Ежов немало говорил о его «предательской» роли и о покровительстве ему со стороны Ягоды.
Ежов попросил Секретариат ЦК, чтобы в дополнение к тем, кого пригласили на заседание по должности, на пленум были бы также приглашены еще 19 высокопоставленных сотрудников НКВД. Среди них был и его первый заместитель Агранов, выступивший с речью и использовавший эту возможность для восхваления своего шефа. Как он заявил, с назначением Ежова «у нас повеяло крепким, оздоровляющим партийным ветром» и с этого времени «органы госбезопасности начали быстро скрепляться крепким партийно-большевистским цементом»{278}. В прениях также выступили чекисты Л.М. Заковский, В.А. Балицкий, С.Ф. Реденс, Е.Г. Евдокимов, Л.Г. Миронов, а кроме них М.М. Литвинов, А.Я. Вышинский и И.А. Акулов. Ягоду обличали все. С покаянной речью обратился к участникам пленума Ягода, его прерывали репликами и едкими комментариями. Особой злобой против Ягоды отличалось выступление Е.Г. Евдокимова, его в свое время Ягода вытеснил с работы в ОГПУ. И вот теперь Евдокимов заявил, что он «горит от стыда и обиды» за сложившееся тяжелое положение в НКВД, и «главным виновником этого является Ягода». «Я думаю, — подытожил Евдокимов, — что дело не кончится одним Молчановым». Ягода воскликнул: «Что вы, с ума сошли?». Евдокимов предложил вывести Ягоду из ЦК, лишить звания Генерального комиссара госбезопасности и привлечь к ответственности{279}. По окончании прений и заключительного слова Ежова вдруг то ли с вопросом, то ли с предложением выступил И.П. Жуков: «Почему не арестован Ягода?», но в зале зашумели, закричали «не надо ничего принимать», и предложение не прошло{280}.
В резолюции пленума от 3 марта по докладу Ежова особо говорилось о необходимости удаления из ГУГБ «разложившихся бюрократов, потерявших всякую большевистскую остроту и бдительность в борьбе с классовым врагом». Также констатировалось, что НКВД на четыре года опоздал в разоблачении троцкистско-зиновьевского блока. А бывший начальник секретного политического отдела ГУГБ Молчанов был объявлен одним из главных виновников «позорного провала» органов госбезопасности в борьбе против зиновьевцев и троцкистов. В духе ежовского выступления отмечалось, что «полит-изоляторы находились в особо благоприятных условиях и больше походили на принудительные дома отдыха, чем на тюрьмы». Тезис о том, что политические враги слишком вольготно чувствуют себя в тюрьмах, Ежов стал развивать еще на декабрьском совещании (1936) руководящего состава НКВД[31]. Аппарат ГУГБ, — говорилось в постановлении, — надлежит усилить новыми партийными кадрами, а его реорганизацию, начатую 28 ноября 1936, следует продолжить, чтобы превратить его в «действительно боевой орган», способный обеспечить безопасность советского государства и общества{281}.
Со своим знаменитым докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» Сталин выступил на пленуме 3 марта. Он представил свое видение разворачивающегося террора. По его мнению, «зиновьевско-троцкистский блок» превратился в «шпионскую и диверсионно-террористическую агентуру германской полицейской охранки» и находился в некоем альянсе с окружающими буржуазными государствами — Финляндией, Балтийскими странами, Польшей, Румынией, Турцией и Японией — при поддержке Франции и Великобритании, который всегда ставил целью сокрушение СССР. В соответствии со своим планом троцкисты подрывали советское государство путем шпионажа, терроризма и диверсий, чтобы создать условия для иностранной военной интервенции. Все это было достаточно ясно, однако некоторые руководящие товарищи в партии оказались слишком «беспечными, благодушными и слепыми», чтобы увидеть это, и помогли иностранным агентам пробраться на высокие посты{282}. Однако, теперь наступило время покончить с диверсантами без всякой жалости.
Резолюция пленума давала Ежову карт-бланш на разворачивание чистки и арестов в самом НКВД. кое-какие шаги в этом направлении Ежов сделал еще до пленума. Заместитель начальника УНКВД по Саратовской области, Игнатий Сосновский, поляк по происхождению, уже был арестован в ноябре 1936 года, и за его арестом последовала серия арестов других сотрудников НКВД польского и немецкого происхождения, которых Ежов подозревал в том, что они «агенты иностранных разведок» — это делалось широкомасштабно и повсеместно. В феврале 1937 года его заместитель Агранов запросил из региональных управлений списки бывших троцкистов, зиновьевцев и правых, работавших в НКВД{283}.
19–21 марта 1937 года Ежов созвал актив ГУГБ в главном здании НКВД, чтобы сообщить им об итогах февральско-мартовского пленума. Такие же активы по итогам пленума собрали во всех партийных организациях и наркоматах. Но о своем активе в ГУГБ НКВД Ежов, хвастаясь, говорил: «У меня актив был наиболее острый, потому, что у меня прямо с актива выписывались ордера и садились люди. Едва ли в другом наркомате было такое положение»{284}.
31
См. док. № 6.