Страница 49 из 68
— Не знаю, не знаю. Ты… это, забрось-ка подальше антенну…
Обедали на вольном воздухе. Ждан сидел в заштопанной куртке, имел вид серьезный и важный. С расстановкой и веско говорил о вверенной ему совхозной технике, вспомнил Москву и училище. Как обычно, в оставленную кастрюлю тотчас ткнулись мордами псы, дружно зачавкали. Раньше на это никто не обращал внимания, да и Векет сразу всех заверил, что накануне рикорином выводил у псов каких-то микробов. «А так у них ничего не может быть, — равнодушно заключил он. — Чистейшие организмы тундры! Это люди травят себя никотином и алкоголем…» Псы вылизывали кастрюлю до алюминиевого блеска.
Однако сейчас Ждан неожиданно для всех рявкнул: «Э-эк! Эк!» Псы замерли, но морды от кастрюли не подняли.
— Чего ты? — искренне удивился Векет.
— Гигиена, — односложно ответил, смутившись, Ждан и посмотрел на Аню.
— Одичали вы совсем. Ждан прав.
Омрувье тут же трахнул посохом по кастрюле — псы отскочили и сели невдалеке, облизываясь.
— Гигиена, — согласился бригадир. — Я об этом и не подумал.
После обеда с таинственным видом куда-то заспешил Олег Кергият.
— Не пойму, куда он все время исчезает, — сказал Векет. — Вано, ты не знаешь?
Вано сквозь дремоту пробормотал что-то невнятное. Омрувье, посмотрев на лежащего тракториста, задумчиво произнес:
— Я только благодаря Вано уяснил смысл слова «лентяй». На нашем языке звучит точнее: «Человек, постоянно греющий свои бока».
Все рассмеялись.
— Может, побиноклим? — предложила Аня Ждану.
— Что? — не понял механик.
— Ну, побиноклим. С этой сопки, наверное, хорошо биноклить.
Векет услужливо протянул свой бинокль.
— Не потеряйте. В первый год после армии я потерял восемь штук. Потом перерыв был…
Ждан взял карабин.
На вершине Сторожевой сопки они увидели сложенный каменный барьер. Краснел мох, росла трава, похожая на овес.
— Ой! — воскликнула Аня. — Смотри!
У ног Ждан разглядел вросшую в мох деревянную чашу. Возле проросшего стебелька белели остатки яичной скорлупы.
— Гнездо! — прошептала девушка.
Чаша не хотела расставаться со своим кусочком земли, с которым она срасталась, быть может, не один десяток лет. Ждан осторожно поднял находку. Чаша была вырезана не то из корня, не то из крупного сучка дерева. По ободку вился неясный орнамент, сохранилась часть удобной ручки. Чашу скорее следовало бы назвать ковшом.
— Наверное, кто-то приносил воду, — предположила Аня. — Может быть, раненому воину.
Ждал понюхал ковш, словно собираясь испить из него водицы. Пахло сырым мхом и вечностью.
— Возьмем в школьный музей? У меня есть старинное копье, стрелы…
Лежа рядом, они долго рассматривали в бинокль простирающийся перед ними огромный мир гор, озер и рек. Это напоминало воздушное путешествие. Сизые изгибы гор, зубчатые силуэты каменных останцев, похожих на башни средневековых замков, колышущихся в зыбких потоках воздуха, далекие долины и мрачные ущелья.
— Красота! — восхищенно проговорил Ждан, передавая бинокль девушке. — Никогда не думал, что здесь так прекрасно.
— Ой, смотри, кого вижу! — вскрикнула Аня, не отнимая бинокль от глаз. — Это же Олег! Как интересно… На, смотри.
Почти вплотную Ждан увидел сосредоточенное лицо Олега. Сидя, он привязывал к ногам большие плоские камни. Потом встал, потоптался на месте, тяжело побежал по кругу.
— Неужто свихнулся?
Аня рассмеялась:
— Это древний способ тренировать ноги. Человек потом бежит по тундре словно олень. Но! — Аня подняла палец. — Этого никто не должен видеть. Иначе засмеют.
Олег все кружил и кружил с камнями на ногах.
— Теперь понятно, почему он все время бежит впереди трактора. Мне тоже надо потренироваться. — Ждан посмотрел в близкие иссиня-черные глаза девушки и снова поразился их таинственной красоте.
Внизу у палатки Омрувье с Векетом смотрели на Сторожевую сопку и высказывали всякие предположения.
— Думаю, не придется больше связывать парня.
— Хорошо бы после летовки, вернее, после забоя, отгрохать свадьбу на весь Энмыгран. Мы с Софьей, пожалуй, им пуховое одеяло подарим. Под пуховичком, говорят, близнецы рождаются…
— А я, так и быть, выделю оленей, помогу новую ярангу в нашем стойбище поставить.
— Как бы не так! Будут они, интернатские, жить в твоей яранге.
Омрувье досадливо сплюнул:
— Надо — дом построим. Я хочу, чтобы парень снова полюбил тундру, чтобы в моем стойбище семья молодая появилась, чтобы старики с внуками возились… Дети — это радость и жизнь стойбища!
— Иная сейчас жизнь, Омрувье. Правильно твоя Люба говорит. Вон в космос забрались, к нашим умершим предкам… А ты про ярангу, тундру…
— Тогда к чему все это? — бригадир показал на Сторожевую сопку, махнул рукой и, расстроенный, полез в палатку, где заливисто похрапывал бывший энмыграновский кочегар, а ныне неудавшийся пастух и тракторист Иван Како, по прозвищу Вано.
Ане выделили фургончик. Она повесила на гвоздь зеркальце, проветрила шкуры, навела порядок и чистоту. Когда стемнело, достала из чемоданчика и подвесила к потолку электрический фонарик, раскрыла справочник для поступающих в вузы.
Всю ночь опять моросил тихий дождь.
— Сезон осенних дождей, — сказал Векет, устраиваясь на четвереньках подремать.
— Скоро соберемся в Энмыгране, попьем водочки, отдохнем — и снова в тундру. Как тебе Аня? — спросил он Ждана.
— Мировая девчонка. Шик-модерн!
Такое сравнение Векету не понравилось.
— Однажды девочка нашла красивую каменную чашку. Мать предупредила — никому не показывай! Девочка не послушалась, стала всем хвастаться. Чашка не выдержала, разбилась на мелкие кусочки.
— Мораль сей басни ясна, — буркнул Ждан, — я и не хвастаюсь, просто у нас так в училище говорят. Давай лучше про мамонтовые бивни расскажи, обещал ведь.
— Про бивни так про бивни. Ну, слушай. В далекую старину зимой на льду большого озера пастухи обнаружили два торчащих заостренных пня. Принялись спиливать, думая, что это дерево. Старуха, сидевшая на последней нарте аргиша, запротестовала и увела подальше на берег своих близких родственников. Люди продолжали пилить. Вдруг под ногами что-то заворочалось, лед треснул и показалась громадная волосатая туша. Люди попадали в полынью и утонули.
После паузы Векет продолжил:
— В ту пору, я думаю, по каким-то религиозным соображениям нельзя было спиливать торчащие из вечной мерзлоты мамонтовые бивни. Поэтому их сейчас нередко можно увидеть в глухих уголках тундры. Я вот совсем недавно нашел кусок кости. Вырезал две ложки — одну себе, вторую подарил Вовке. Дал Пананто-Тке; он смастерил инетричгин — иглу для развязывания нартовых ремней. В преданиях мамонтовая кость приносила удачу. Как-то один чукча проиграл в карты все свое состояние и жен. Живет один, плачет. И вот во сне к нему приходит добрый дух Келе. Говорит: «Пойди туда-то и возьми мамонтовую кость. Сыграй на нее, но лишнего не бери». Так чукча отыграл все свое.
Лежащие рядом псы неопределенно тявкнули. Потом враз поднялись и с лаем бросились в темноту. Застукали рогами олени. Тревожно всхрапывая, поднялось все стадо. Омрувье расчехлил карабин.
— Волк или медведь, — сказал он. — Обходите стадо, живее!
Псы, однако, вернулись. Поскуливая, ткнулись мордами в колени пастухов. Скоро успокоилось уставшее за день стадо. Векет тоже прилег.
Первыми, как обычно, поднялись мамаши-важенки. Подросшие телята с такой силой тыкали их под живот, что у иных зад подлетал высоко над землей. Молодые бычки схватывались между собой, пробуя на крепость свои еще слабые рожки.
Омрувье метнул чаат и подтянул к себе упиравшуюся всеми четырьмя ногами важенку. Вывернул и прижал к земле рога — олениха упала на бок. В густом фиолетовом глазе, как в объективе фотоаппарата, отразился закругленный мир. Векет схватился за лодыжки задних ног, бригадир легонько ткнул кулаком важенку в сосцы, наклонился.