Страница 41 из 50
В тот день в Усть-Камчатске так и не рассвело: на поселок надвинулась темная, непроницаемая стена, и из нее посыпалось нечто среднее между песком и мукой. Завыли собаки. Стало трудно дышать. В темноте, от столба к столбу, таинственно и страшно светились провода, это зажглись огни «святого Эльма». Прервалась радиосвязь. Перестал работать телефон. Телефонные аппараты непроизвольно и бестолково звонили сами по себе. Не смог подняться вертолет: как только пилот запускал мотор, на лопастях вспыхивали огненные полосы.
Все это время под неутихающий аккомпанемент гула и грома с неба продолжал сыпаться вулканический пепел; он покрыл землю слоем в четыре сантиметра. Наконец туча стала редеть, ее унесло ветром в сторону Командор, и там, на острове Беринга, в трехстах тридцати километрах от вулкана, тоже начался пеплопад.
Необычайный сухой дождь состоял из крупинок вулканической лавы и содержал фосфор, железо, калий — элементы, без которых нет урожая. И все это было выдано совершенно бесплатно, выпало на огромной территории, правда большей частью впустую, над океаном и тундрой, но перепало и благодатной долине Камчатки, реки, где с легкой руки землепроходца Владимира Атласова начали селиться русские люди.
По извечной крестьянской привычке они стали заводить огороды, но короткое дождливое лето очень часто губило урожаи. Развивать местное земледелие попытался камчатский губернатор Завойко. Весной 1859 года он выписал и раздал жителям семена овощей и на 1 октября назначил сельскохозяйственную выставку в Петропавловске. За высшие достижения были обещаны премии. Губернатор сам обходил выставку, сам взвешивал овощи, замерил их и раздавал премии. Призы получили редька, весившая четырнадцать фунтов, семифунтовый кочан капусты и такого же веса репа, картофельный клубень, потянувший более фунта, а также морковь и свекла, тоже внушительных размеров. Стало ясно, что с камчатской земли можно снимать урожай, однако вплоть до Октябрьской революции вся посевная площадь полуострова равнялась… пятнадцати гектарам. Сейчас своим плодородием и урожаями славится Мильковский район, расположенный в долине реки Камчатки, которая его пересекает из конца в конец.
По этой реке я еду в Ключи на маленьком райисполкомовском катере. На Камчатке еще мало дорог, ко много рек, и местные жители часто используют этот вид транспорта, тем более что почти все населенные пункты жмутся к воде.
С борта хорошо виден естественный «завод минеральных удобрений» — Шивелуч. Спокойная глыба вулкана-богатыря в серебряной накидке кажется белее и чище, чем самые яркие кучевые облака, которые вулкан притягивает к себе: кругом голубое высокое небо, и только по сторонам Шивелуча они стоят тесно, обрамляя его склоны, словно оправа драгоценного камня. Меняется картина берегов, река петляет, открываются взору новые холмы, поросшие лесом сопки, скалы, ручьи, одинокие избы рыбаков, а Шивелуч стоит все так же величественно и неизменно, глубоко равнодушный ко всему, что делается вокруг него.
Река просторна в своем нижнем течении, широка, спокойна, и мне вспоминается вчерашний день, когда я плыл по ней на катере из Усть-Камчатска на внешний рейд, к океанским судам, стоявшим у ее устья. Она тоже была спокойна поначалу, разделившись на рукава с низкими тундровыми берегами. Но какими огромными кипящими валунами, каким грозным гулом обернулась эта обманчивая тишина в том, уже открытом, не окинешь взглядом, месте, где встретились две воды — пресная струя реки и соленый приливный поток океана! Воды реки Камчатки были серы, мутны, пенисты, воды океана, несмотря на пасмурный день, прозрачны, зелены, ярки, и разница в цвете была настолько отчетливо резка, что казалось, будто границу двух вод вычертили по лекалу.
…Мы идем вверх по реке. Мерно и натужно стучит мотор, преодолевая сильное течение. Навстречу плывут плоты из золотистых лиственничных бревен, танкеры, бар леи, груженные капустой и картошкой, выращенной в Ключевском совхозе.
Еще несколько лет назад все это Камчатка завозила «с материка», а в прошлом году снабдила своей картошкой соседнюю Магаданскую область.
Справа виднеется Нижне-Камчатск, основанный в 1703 году. Древний городок недавно покинут жителями, которым предложили переселиться в другие поселки. Отсюда вышла в 1728 году Первая Камчатская экспедиция Академии наук. Витус Беринг повел отсюда бот «Святой архангел Гавриил» на север, к морю, которое потом назвали его именем. Здесь базировалась «Северо-Восточная секретная географическая и астрономическая экспедиция» 1785 года. Здесь живали Владимир Атласов, присоединивший Камчатку к России, уже упоминавшийся С. П. Крашенинников — знаменитый исследователь полуострова.
Постепенно долина реки сужается, пейзаж делается суровее, строже, топкие торфяные берега сменяются скалистыми, высокими, поросшими лесом, и мы въезжаем в знаменитые Щеки — грандиозный пропил в горном хребте Кучмор. Близкие горы на время закрывают заснеженные сопки, но за Щеками они открываются снова: справа, на севере, — Шивелуч, а на юге — целая цепь, над которой главенствует, сияет в своей праздничной ризе высочайший вулкан Европы и Азии — почти пятикилометровая Ключевская.
Теперь уже близко до цели — «столицы» вулканологов. Она видна издалека — живописно раскинувшийся на холмах, одноэтажный, деревянный, «самый большой из маленьких поселков Камчатки» поселок Ключи.
На вулканостанции пусто — кто улетел на сопку, кто, забросив на время науку, помогает местному совхозу убирать картошку («Вулканы вон уже сколько стоят, они подождут, а картошка нет — замерзнет»), и я с трудом нахожу высокого молодого человека с чаплинскими усиками на бледно-матозом лице — одного из научных сотрудников станции.
— Устроились? Нет? — интересуется мой новый знакомый. — Если не найдете лучшего пристанища в поселке, милости просим. Спальный мешок и раскладушка в вашем распоряжении.
Белое двухэтажное здание станции стоит среди маленькой рощицы. По застеленной ковром скрипучей лестнице — будто в старинном особняке — мы поднимаемся на второй этаж, минуем бильярдную, музей и попадаем в кабинет, ярко освещенный солнцем. В раскрытое окно смотрит Ключевская. Говорят, что в ясную погоду ее купол виден с океана за четыреста километров.
Станция носит имя академика Ф. Ю. Левинсона-Лессинга, знаменитого геолога и петрографа, инициатора вулканологических исследований в нашей стране. Сорок лет на станции изучают вулканы. О том, что это значит, я узнаю не только из рассказов сотрудников, но и разглядывая термометр, побывавший в вулканической щели, откуда со свистом вырывались удушливые газы, накаленные до шестисот градусов; образцы пород, поднятых людьми со дна кратера, из самого кипящего пекла; снимки ученых, стоящих на корке движущегося огненного потока лавы. Изучать вулкан — это не только наблюдать за ним, когда он дремлет, набирает силы, но и быть возможно ближе к нему, когда извержение уже началось, измерять температуру потока лавы, ее вязкость, скорость движения, давление, брать пробу удушливых газов… Все это опасно, сопряжено с риском, страшно на первых порах. Но люди привыкают, их не пугает, не останавливает одинокая могила в лесу, на территории станции, с обелиском и короткой надписью на нем: «Памяти Алевтины Александровны Былинкиной, погибшей при исследовании Ключевского вулкана. 1921–1951».
И все это — во имя основного, главного — научиться предсказывать извержения, чтобы заранее объявить людям: берегитесь, тогда-то и там-то начнет действовать вулкан! Совсем не обязательно он использует свой основной кратер, через который швырнет вверх кучу камней и пепла, вулкан может найти слабину в любом другом месте, и тогда произойдет самый опасный, так называемый направленный взрыв. И об этом должны знать люди: где и когда.
Но возможно ли такое? Оказывается, возможно.
…Завтра я встаю на рассвете, чтобы увидеть вулканы во всем их утреннем блеске. На бледно-голубом высоком небе высятся, словно подпирая его, три конуса, ослепительно белых, освещенных солнцем с подножия и до вершины. Слева стоит главный богатырь — Ключевская, правее, значительно ниже его — вулкан Средний, еще правее распласталась громада третьего вулкана — Плоского. Все три величественно спокойны, как патриархи, и их ослепительная белизна, их спокойствие особенно подчеркиваются шевелящимися на ветру желтыми кронами тополей… На противоположной стороне дремлет Шиве луч, он по-прежнему в венце лиловых туч, закрывающих всю его среднюю часть наподобие колец Сатурна.