Страница 2 из 50
Вслед за кельей он срубил часовню, сам нарисовал иконы и стал обращать лопарей — саамов в христианство. Недавно грозный и страшный при малейшем прекословии ему, еще не утративший могучей силы, он безропотно сносил истязания и побои, которым его подвергали кебуны — саамские шаманы. И свершилось чудо: ненависть местных жителей сменилась жалостью, а потом и уважением к русскому пришельцу.
Трифон решил закрепить за Россией эти земли. Пешком он отправился в Новгород Великий к митрополиту Макарию, и тот выдал ему грамоту на построение храма. Затем сходил в Москву, подал челобитную самому Ивану Грозному, который одобрил деятельность монаха и вручил Трифону жалованную грамоту на земли мурманского побережья. «Та земля лопская и искони вечная вотчина наша великого государя, а не датского короля», — гласил царский указ.
В те времена церкви и монастыри служили на Руси как бы заявочными столбами на новые владения. И Трифон, воротясь на Мурман, начал их строить. В 1533 году он основал ставший впоследствии знаменитым Печенгский монастырь и укрепил его. Вокруг монастыря стал селиться пришлый люд, стали развиваться промыслы — солеварный, мельничный, кожевенный, рыбный, а построенные монастырем корабли шли на продажу не только поморам, но и норвегам. Монастырь завел торговлю с заморскими странами, но просуществовал недолго. В 1590 году шведы осадили его, семь дней стояли под монастырскими стенами и «в день рождества Христова, тотчас после литургии, умертвили всех бывших в ограде, ограбили церкви и сожгли и разрушили до основания весь монастырь». Погибла и монастырская библиотека из пятидесяти девяти книг (цифра по тем временам очень большая), среди которых был «Хронограф» — редчайшее рукописное сочинение по всемирной истории.
С тех пор Печенгский монастырь оставался необитаемым триста тридцать два года, после чего на этом клочке земли снова возникло русское поселение.
Печенга оставила заметный след в истории России. Она дала название огромному, как и принято на Дальнем Севере, району. Именно этот район Советское правительство дважды уступало Финляндии — в марте 1918 и в апреле 1940 года, и белофинны дважды грубо нарушали условия мирного договора. Печенга (по-фински — Петсамо) не раз упоминалась в сводках Совинформбюро во время Великой Отечественной войны. 22 июня 1941 года в два часа сорок пять минут гестаповцы и финские полицейские ворвались в здание советского консульства в Печенге, избили сотрудников и отправили их в Кирке-несский концлагерь. Через час пятнадцать минут началась война. Северная часть Печенгского района — полуостров Рыбачий всю войну оставался в наших руках, и это было единственное место на Дальнем Севере, где немцам не удалось перейти через нашу государственную границу.
…Машина едет по местам жестоких боев. Где-то здесь 17 октября 1944 года советские войска вышли на рубеж с Норвегией, разгромив фашистскую горнострелковую дивизию «Эдельвейс». Более тридцати лет прошло с тех пор, но все еще сохранились выдолбленные и скалах окопы, все еще можно найти неразорвавшиеся снаряды и мины, простреленные каски, осколки… И как вечная память о героизме наших воинов — братские могилы, прибранные, заботливо ухоженные, с оградами и памятниками, которые видны далеко-далеко.
…Край этот весь исполосован, изрезан бурными речками с перекатами и падунами. Некоторые из этих рек были в свое время «зело богаты жемчугом». Про впадающий в Тулому ручей Венчику говорили, что «жемчужных раковин здесь до пропасти». Много их было в Коле, во всех речушках, текущих «сверху», попадались драгоценные раковины. В местных зажиточных крестьянских семьях от матери к дочери обязательно передавалась нитка собранного в здешних водах жемчуга. Старинный герб карельского города Кеми украшает венок из жемчуга на голубом поле. К нашему времени Кольские реки оскудели этим даром природы, зато было открыто и широко использовано другое, куда более ценное их богатство — сила стремительного течения, которую заставили вращать турбины нескольких гидростанций на Ниве, Ковде, Туломе, Пазе…
От того места, где я нахожусь, всего ближе до электростанции в поселке Борисоглебск. Добрые люди дают машину, и я снова проделываю головокружительные подъемы и спуски, затем еду гладким до блеска шоссе.
В Борисоглебске реку Паз перегородили плотиной. С высоты видно старое каменистое сухое русло Паза. Реку упрятали под землю, в почти километровый подводящий тоннель, чтобы там, на глубине, в недрах горы поток обрушил на лопатки турбин всю свою силу. Такие подземные станции можно строить только в горах, где сама природа вознесла на высоту водоем, содержимое которого можно вылить в пробуренную в горе дыру.
Мой спутник подходит к закрытым воротам в скале и тихонько говорит куда-то в пустоту: «Муза, мы пришли». И тотчас, как в сказке из «Тысячи и одной ночи», ворота бесшумно открываются. За ними нет ни души. Мы заходим внутрь, и ворота так же таинственно и тихо закрываются за нами. Вдаль уходит длинный, облицованный пластиком коридор. Его стены украшены цветными диапозитивами, на которых изображены разные электростанции страны.
— Это для экскурсантов, — поясняет мой спутник.
ГЭС дает ток трем государствам — СССР, Норвегии и Финляндии, и на станции не жалуются на недостаток людей, желающих ее осмотреть.
— Вместе с Хантайкой мы самая северная гидростанция в стране, — дежурный инженер Муза Леонидовна Пеункова улыбается. — Впрочем, один наш дотошный товарищ подсчитал и утверждает, что наша станция все же севернее… На несколько метров.
Через двойное звуконепроницаемое стекло в зале, где разместился пульт управления, виден другой, машинный зал — генераторы, шины, водоводы, четкие квадраты пластикового ковра на полу. И все это в самом нутре горы, глубоко под землей. А наверху без дороги, по скалам шагают стальные опоры линии электропередач. Впервые в стране их строили с помощью Бертолетов.
Неподалеку от электростанции высится старинная церковь Бориса и Глеба, давшая название поселку. Церковь эта поначалу была построена тем же монахом Трифоном, не раз сгорала и снова поднималась на старом фундаменте, пока в восьмидесятых годах прошлого века не привлекая собой теперешний облик. Она пострадала во время последней войны, и ее обновили реставраторы, и государство взяло церковь под свою охрану. Слышал я, что во время ремонта в церковном склепе нашли чугунную плиту, на которой славянской вязью было написано, что сей храм стоит на исконно русской земле.
А рядом уже совсем другой, современней красотой сияет молодой поселок энергетиков. В этом поселке нет ничего лишнего, но есть все необходимое для того, чтобы люди могли нормально трудиться в трехстах пятидесяти километрах к северу от Полярного круга.
Каждый, кто работает на станции, от директора до монтера, получил отдельную квартиру в одноэтажных деревянных домиках. Квартира уже была обставлена удобной мебелью, на низеньком журнальном столике в гостиной красовался букетик полевых цветов. Встроенные шкафы, на кухне блестел эмалью холодильник, в подвале стояла стиральная машина. Пол был застлан необычайно прочным, ярким пластиком, который не вспучился до сих пор, хотя со времени первых поселенцев минуло уже более десяти лет. Электрическое отопление, которое можно регулировать поворотом ручки реостата, электрическая плита на кухне, холодная и горячая вода, ванная комната. В поселке школа, Дом культуры, магазин с большим выбором продуктов и товаров, баня с сухим, до девяносто пяти градусов паром, куда приезжают мыться любители со всей округи. Наконец, асфальтированное шоссе, соединяющее поселок с внешним миром.
Да, здесь можно жить, несмотря на климат — единственное, чего не смогли изменить люди: он оставался все тем же суровым, заполярным. Пять месяцев в году люди не получают ультрафиолетовых лучей, черемуха в чахлом лесу зацветает только в августе, сплошная ночь длится более пятидесяти суток, в течение месяца бывает десять штормовых дней…
И, несмотря на это, текучесть кадров на Борисоглебской электростанции практически равна нулю. Люди не уезжают из поселка, не тянутся на юг, к теплу, в обжитые края, они и здесь, почти на семидесятом градусе северной широты, живут полной жизнью, с тем необходимым комфортом, которого порой еще не хватает в других местах Заполярья.