Страница 85 из 122
Дзорен значительно позже, когда восстание было подавлено артиллерией и танками, а многие его участники бежали за пределы Тибета, вспоминал:
— Все могло бы быть иначе. Когда стали строить первую шоссейную дорогу, связывающую Лхасу с Китаем, наши скотоводы и крестьяне помогали армии. На трассе работало более двухсот тысяч яков. Да и за труд китайцы вначале платили лучше, чем было принято в прежнем Тибете. Солдаты помогали собирать урожай, одаривали одеждой, чаем, мукой. Когда в Пекин стали посылать на учебу детей знатных сановников, то за места даже шла борьба. Не трогали китайцы и торговцев. Но так длилось недолго. Вскоре все тибетское, национальное стали объявлять «плохим», все китайское — «хорошим». Тибетцы стали «варварами», людьми «второго сорта». Они должны были во всем подчиняться приказам китайского «большинства».
Дзорен рассказывал, что маоисты отказались от идеи объединения тибетцев в рамках одной автономной единицы. Они фактически расчленили население: в Тибетском автономном районе проживает менее половины всех тибетцев Китая. Остальная часть разбросана по автономным округам и уездам.
— Мы не сразу поняли это, а когда прозрели — взялись за оружие. Сигналом для массового выступления послужило решение Пекина повысить налоги с крестьянских дворов.
Над Тибетом загремела канонада. Пекин бросил против ополченцев армию, вооруженную современным оружием. Тысячи людей навсегда остались на поле боя. Но партизаны уходили в доступные лишь им горы, сосредоточивались в древних крепостях и продолжали сражаться.
Сильные бои развернулись вокруг самого крупного Монастыря Восточного Тибета — Литанга в феврале 1956 года. В конце концов повстанцам пришлось укрыться в стенах монастыря Литанг: перевес регулярных войск в огневой мощи был очевиден. Оборона продолжалась 26 дней. Две тысячи монахов и крестьян стойко держались за стенами обители, невзирая на нехватку воды и провизии.
Армейскому командованию пришлось прибегнуть к помощи авиации. Раздались взрывы бомб.
В середине 60‑х годов пламя «культурной революции» перебросилось на окраинные районы КНР, в том числе в Тибет. Ставка делалась на то, чтобы быстро «обработать» население в духе «идей Мао Цзэдуна». События 1959 и 1962 годов, когда китайские власти ввязались в вооруженный конфликт с Индией, в основе которого лежали территориальные притязания Пекина, достаточно ясно говорили о военно–стратегической роли тибетского района для Мао. Но необходимо было учитывать и идеологический аспект. Самой крупной и организованной силой в Тибете издревле был буддизм. А китайская народная ассоциация буддистов объединяла под своей эгидой сто миллионов человек.
Однажды утром жители Лхасы не узнали своего города. Дома, магазины, лавки, храмы, колодцы, каменные изгороди были обклеены тысячами листовок с призывом: «Уничтожим «четыре старья»!» Дальше разъяснялось, о чем идет речь: старые идеи; старые привычки; старые обычаи; старая культура. Хунвэйбины объявили смертный бой всей самобытной многовековой культуре тибетцев.
Перед старинным храмом Цзекан, вокруг которого в VII веке выросла Лхаса, несколько дней пылал гигантский костер. Хунвэйбины жгли старинные тибетские книги, свитки, медицинские справочники, уникальные словари. Избивая лам, бесчинствующие молодчики врывались в кельи, крушили мебель, рубили топорами алтари, ломали древнейшие скульптуры.
Пройдут годы, и беженцы, которые были очевидцами тех событий в Лхасе, расскажут:
…Сола Церинг до шестидесяти лет прожил в Шигацзе — городке, застроенном двух– и трехэтажными домиками из грубого камня или кирпича–сырца. Узкие переулки, засыпанные серым песком. Сильный ветер кружит вдоль глинобитных стен листву. Но еще осень не взяла верх, еще зеленеют вековые деревья. Сквозь их трепещущие ветви на западе проглядывают нарядные терракотовые стены и золоченые крыши монастыря Ташилунпо. Сола Церинг там никогда не был. Он кузнец: делает подковы, железные скобы, петли для дворцовых ворот. Профессия кузнеца в Тибете, равно как и профессия скотобоя, — презренная. Людям этой профессии в монастырь вход закрыт.
Теперь Сола Церинг живет в лагере для беженцев. Промышляет другим — шьет сапоги, куртки. Но глаза стали плохо видеть. Ну, а если бы продолжал жить там, в родном Шигацзе? Он отвечает: «В Шигацзе светило солнце с восхода до полудня прямо на мою наковальню. Глаза все видели. Умел выковать булавку. Но мастерскую разрушили хунвэйбины. Я отказался ползать на четвереньках перед портретом Мао и целовать их сапоги. Меня обозвали «скотом». Потом избили. Сын и три брата ушли в горы. Я тоже бросил Шигацзе. Потом мы перебрались сюда, на южные склоны Гималаев, в лагерь для беженцев. Я часто ночами вспоминаю родину. Но возвратиться в обездоленный сад не хочу».
А между тем в Тибете ускоренными темпами продолжалось строительство новых шоссейных дорог, мостов, полигонов, армейских складов, аэродромов. На «крыше мира» появились и ракетные установки с дальностью действия от тысячи до четырех тысяч километров.
В 1976 году Пекин объявил о завершении строительства стратегического моста «Конка бридж:» через Брахмапутру в ближайшей к индийской границе точке. Теперь, по заключению военных специалистов, китайская армия могла выйти в приграничный район за несколько часов и перегнать, как по конвейеру, с основной магистрали Чамдо — Лхаса солдат, военные грузы, снаряжение. Со временем стали известны некоторые подробности действий Пекина на заоблачных высотах Тибета.
Впервые сведения о существовании лагерей в Тибете появились на страницах китайской «Синьцзян жибао» в июне 1956 года. Массовое создание мест заточения для тибетских политзаключенных ведется с середины 1959 года — со строительства тюрьмы Дхапчи близ Лхасы на месте бывшего армейского лагеря. Вслед за ней появилась тюрьма в Лходзонге. Считают, что это одна из крупнейших темниц не только в Тибете, но и во всем Китае. За ее стенами томятся д 0 50 тысяч (!) заключенных. По свидетельству тибетского эмигранта Кунсанг Янджена, каждый месяц в Лхасе казнят до сорока тибетцев.
Пекин использовал заключенных на строительных работах. Примерно десять тысяч из них возводили ГЭС на реке Кичу. Тысячи других к востоку от Лхасы, в районе Онгпо и Нингтри, сооружали железную дорогу, мосты, изготовляли кирпич, осушали болота, строили военные укрепления по 10–12 часов в сутки. Естественно, Пекин держит такие данные в тайне.
Вообще информация о Тибете наших дней на страницах китайских центральных газет — явление крайне редкое. А уж если она выходит из–под пера сочинителей из агентства Синьхуа, то в ней что ни слово, то похвала «усилиям», направленным на «улучшение жизни» населения этого района.
1 мая 1977 года в Лхасе неожиданно открылась фотовыставка «Председатель Хуа Гофэн в Тибете». На ней экспонировалось около ста фотографий, запечатлевших приезд делегации из Пекина в 1975 году на торжества по случаю десятилетия Тибетского «автономного» района. Синьхуа сообщило: «Первый секретарь парткома Тибетского автономного района Жэнь Жун разрезал ленточку, а секретарь парткома Ян Дуншэн произнес речь». Даже из этого небольшого перечня видно, что на высших постах в Тибете по–прежнему сидят китайцы.
В конце 1976 года «Нью-Йорк таймс» опубликовала статью, где говорилось, что ныне численность автономного района определяется в 1,7 миллиона человек, из них 120 тысяч — китайцы (в эту цифру не включен состав воинских частей). На высшей ступени местных административных органов, сообщал корреспондент, китайцев большинство.
Привлекает внимание и другое: пропаганда Пекина старается не вспоминать ни о восстании народности кама, ни о провале своей «культурной революции», ни о бесчинствах хунвэйбинов в монастырях^! древних хранилищах тибетских рукописей, ни о надругательствах солдатни над мирными жителями.
В сообщениях Синьхуа бойцы НОАК, как всегда, «лучшие помощники» тибетцев. Они помогают убирать урожай, спасают поля от стихийных бедствий, отдают крестьянину последнюю рубашку. «Образованные» китайские юноши, присланные в Тибет «со специальным заданием», теперь, видите ли, «служат делу развития национальных меньшинств», обучая тибетцев премудростям сельскохозяйственной науки, письму и чтению, д. чтобы доказать, как власти заботятся об охране исторических памятников, в Пекине не устают рассказывать сентиментально–драматическую, в китайском стиле, историю!