Алхимики

VI

В темноте за стеной ожили скрипучие ступени.

— Кто там? — Ренье привстал, с трудом сохраняя равновесие — выпитое давало о себе знать. Испуганная девушка потянула его обратно:

— Там никого нет.

— Кто-то ходит.

— Нет, это скрипит старая лестница.

— Говорю тебе, там шаги.

— Это трещат рассохшиеся половицы.

— А я слышал иное — будто по ночам черти приходят щекотать пятки Хендрику Зварту! Это черта я видел сегодня у дверей? Пусти! — Ренье вырвал у нее руку и вскочил. — Черт или нет, я его поймаю!

Не слушая уговоров служанки, школяр бросился в темный проем, а оттуда вверх по лестнице. Ему чудилось, что впереди него кто-то идет, но когда он протягивал руки, то хватал лишь пустоту. На втором этаже все двери, кроме входа на чердак, были заперты — даже та, что вела в их с Андреасом комнату. Стояла мертвая тишина, Ренье не слышал ничего, кроме своего тяжелого дыхания. Потом внизу мелькнул свет, и слабый голос Сессы окликнул его. Школяру ничего не оставалось, как спуститься; но он никак не желал успокаиваться и стал расспрашивать служанку:

— Почему вдруг стало так тихо? Кто приходил в дом сегодня? Разве это секрет? Хозяева велели тебе молчать?

— Слушайте, — произнесла Сесса, — только прошу, ваша милость, не кричите больше. Хозяева будут недовольны, они не любят, когда их беспокоят. Если они узнают, что мы распивали с вами вино, достанется и мне, и старой Грит. Мы были на вечерней мессе, а потом господин Хендрик почувствовал себя плохо — с ним это часто бывает. Тогда они с хозяйкой запираются у себя в комнатах, и госпожа Мина ухаживает за братом. Лекаря они никогда не зовут, но часто посылают меня к Симону ван Хорсту, аптекарю. Его лавка через два дома от нас. Госпожа Мина пишет ему записку, а я отношу, и он взамен дает мне порошков, а порой горшки с мазями или бутыли с разными жидкостями, которые пахнут так, что у меня закладывает нос. Все это я отдаю прямо в руки хозяйке: Грит говорила, что они с господином Хендриком умеют делать лекарства. Но иногда Симон ван Хорст все же приходит и проводит там, наверху какое-то время. Наверное, это он стоял сегодня у двери… наверное, его впустила сама госпожа Мина…

— И это все?

Девушка подумала о медном горшке, принесенном из погреба, но все же кивнула.

— А ты видела, что в записках, которые хозяйка передает аптекарю? — продолжал допытываться пикардиец.

— Она всегда тщательно складывает их и запечатывает восковой печатью.

— Хм… а ты могла бы в следующий раз, когда они пошлют тебя туда, незаметно вскрыть печать и посмотреть?

От ужаса глаза Сессы стали круглые, как плошки.

— Что вы, господин Ренье… — прошептала она. — Как же можно?

Ренье насмешливо улыбнулся.

— Лучше узнать лишнее, чем ничего не узнать — так говорил мудрый Сенека. Дела твоих хозяев кажутся мне подозрительными. Нет ли здесь какой тайны? Я бы не прочь ее раскрыть.

Девушка в отчаянии всплеснула руками:

— Помилуй Боже, зачем это вам?!

— Затем, что в твоей любви, красавица, мне отказано. Чем еще заняться бедному школяру?

— Ах, ваша милость… — горестно вздохнула служанка. — Знаю, наш город маленький и скучный. У нас не устраивают пышных празднеств, и шествий, и представлений, и турниров, какие, я слышала, бывают в Брюсселе и Мехельне; приказом бургомистра бродячим актерам и музыкантам запрещено появляться в нашем городе — в противном случае с них возьмут штраф двадцать золотых гульденов и высекут плетьми перед ратушей. Чтобы узнать новости, наши соседи ходят на богомолье; а когда Яна Хрипуна приставили к позорному столбу за то, что он хотел украсть у соседа свинью, об этом говорили целый месяц. Вы и господин Андреас скучаете у нас, вам привычнее другая жизнь, другие люди. Вероятно, вы скоро покинете Ланде… Все же, прошу, ваша милость, не смотрите на нас свысока! Мы люди простые, но ведь и простота, случается, достойна уважения!

— А как быть с теми, кто в простоте своей предает душу дьяволу? — спросил Ренье.

Внезапно над их головами раздался громкий треск, а затем грохот и звон, словно на втором этаже обрушился шкаф с посудой. Послышался громкий стон — казалось, он идет сразу отовсюду; ему вторили частые женские всхлипы. Что-то опять грохнуло, и с потолочных балок слетело облако пыли. От шума на миг проснулась Грит, но тут же снова уронила голову на тюфяк. Наверху захрустело битое стекло, неверные заплетающиеся шаги проследовали к лестнице, хлопнула дверь, и слабый голос, дрожащий от рыданий, позвал из темноты:

— На помощь… помогите…

Сесса, бледная, как простыня, прижала руки к груди.

— Это госпожа Мина.

— Ага! Стоит помянуть черта, и он тут как тут! — Ренье взял свечу и вышел из кухни. Служанка последовала за ним.

Мину Зварт они увидели сразу: она стояла на лестнице, обеими руками цепляясь за перила и дрожа всем телом. Ее лицо было покрыто копотью, в которой безостановочно катящиеся слезы проложили две блестящие дорожки; огромные глаза казались белыми, как у слепца, и такими же незрячими, волосы в беспорядке свисали на плечи. При виде школяра и служанки женщина качнулась вперед и упала бы, если бы Ренье не подхватил ее.

— Спасите… спасите…

— Что это? — Сострадание пересилило страх Сессы, и она склонилась над хозяйкой. — Пресвятая заступница, Матерь Божья, кажется, у нее обожжено лицо…

— Нет, не у меня… — Госпожа Мина с неожиданной силой схватила ее за плечо. — Мой брат! Спасите моего брата!

Ренье кивнул и взял женщину на руки; вместе они поднялись на второй этаж и вошли в хозяйские покои. В первой комнате, маленькой и темной, пахло запустением, как будто здесь давно никто не жил. Во второй им в нос ударил кислый запах гари. Комнату освещала серебряная лампа, стоящая на низком столике. Даже в ее тусклом свете было видно, что мебель давно не чистили, а стены и потолок — в темных разводах копоти. Еще заметнее они были на светлом гобелене, закрывающим вход в следующее помещение.

— Хендрик! — срывающимся голосом выкрикнула госпожа Мина.

Из-за гобелена раздался долгий стон. Ренье отпустил женщину, Сесса подняла свечу, и тут оба увидели Хендрика Зварта — полускрытый гобеленом, он лежал на боку у самой стены. Здесь пахло еще сильнее — так, что начинала кружиться голова, и во рту появлялся металлический привкус.

— Святой Панталеон, спаси моего брата! — взмолилась госпожа Мина, вновь заливаясь слезами. — Он умирает?

Ренье оглядел бюргера.

— Не думаю, — сказал он, наконец. — Надо положить его на кровать.

Наклонившись, школяр подхватил Зварта, как ребенка, в то время как Сесса распахнула плотно закрытые ставни. Свежий ночной воздух окатил их, словно прибой. Напротив окна в алькове за резными дверцами находилась кровать, на нее уложили Хендрика Зварта, продолжавшего пребывать в беспамятстве. Госпожа Мина, тихо всхлипывая, примостилась рядом.

Сесса оглянулась: на столе рядом с лампой стояли кубки, чаши, бокалы и кружки, тарелки с присохшими остатками пищи и два таза с грязной водой. Между ними валялись мятые листы тонкого пергамента: одни были исписаны вдоль и поперек, другие — покрыты рисунками, на иных же не было ничего, кроме жирных пятен. В комнате царил беспорядок, но не сиюминутный, а прочный, устоявшийся. Даже перевернутая скамеечка, случайно сдвинутая в сторону, оставляла на пыльном полу четкий отпечаток. Вздохнув, девушка принесла с кухни воду и чистое полотно и стала осторожно смывать гарь с хозяйского лица. Под ней обнаружился большой ожог — правую сторону ото лба до шеи покрывали свежие волдыри, такие же были у Зварта на обеих кистях, а ногти обуглились и почернели.

Холодная вода не привела бюргера в чувства, зато стонал он почти непрерывно.

— Он не умрет? — Госпожа Мина схватила служанку за руки. — Скажи мне, он не умрет?

— Нет, но он сильно обжегся. Правый глаз совсем заплыл. Бедный господин Хендрик! Как такое могло случиться?

— Он держал в руках лампу, но слишком сильно наклонил ее, и горячее масло вытекло ему на лицо, — чуть слышно прошептала госпожа Мина.