Алхимики

— Что это?

— Заклинание, обездвиживающее дьявола. Если произнести его вслух, черт теряет свою силу; чтобы вновь обрести ее, ему придется вернуться в ад. Моего брата он с собой не утащит. Так мы спасем Андреаса и сами останемся живы.

— А что же будет с Грит и госпожой Миной?

— Все в руках божьих, — сказал Ренье. Потом он произнес вслух заклинание и заставил Сессу повторять за собой; и она произносила его несколько раз, пока не выучила все слово в слово.

Пикардиец остался доволен. Потом он сказал:

— Завтра утром отнеси это листок дознавателю, только отдай ему прямо в руки. Стой на своем, что бы там ни было. Если лист у тебя отнимут или ты потеряешь его, произнеси эти слова, глядя ему в лицо. Но перед другими молчи, как рыба. Когда он спросит, кто тебя послал, не называй моего имени, но скажи, что пославший тебя владеет Manu philosophum — рукой философа. Больше не говори ничего и сразу уходи. Будь осторожна: у нашего черта есть два чертенка на посылках, они его глаза и уши. Если увидишь, что они скользят за тобой, подобно холодным теням, беги и прячься в церкви. Если нет — вечером приходи на это место. Я буду ждать тебя здесь.

— Все исполню, — сказала служанка, и Ренье ласково потрепал ее по щеке.

Вдруг на его лицо набежала тень, и он произнес, пытливо глядя ей в глаза:

— Милая, славная девушка, подумай хорошенько. Зачем тебе соваться в волчье логово? Инквизиция страшнее чумы и голода, а тот, о ком я говорю, коварнее змея Эдемских кущ. Ступай домой. Клянусь именем Христовым, я не забуду твоей доброты: ты откликнулась на зов отверженного, но я не в праве просить ни о чем большем. Оставь это. Я и брат Андреас пришли в этот город незваные, нежданные; пусть теперь тот, кто указал нам путь, решает нашу судьбу.

— Тогда пусть и моя судьба решится вместе с вашей, — побледнев, ответила Сесса. — Я вверяю себя заступничеству девы Марии и ее сына.

Она взяла у пикардийца листок и положила в карман.

XXII

В Ланде тюрьмой служила старая башня, чьи стены, сложенные из валунов, замшелые и растрескавшиеся, так глубоко ушли в землю, что к входу в нее, ранее находившемуся на уровне второго этажа, теперь надо было спускаться по трем осклизлым от сырости ступеням.

Днем и ночью здесь горели факелы, поскольку окна, похожие на щели, не пропускали солнечный свет; на первом этаже, превратившемся в подвал, не было даже этого. Здесь находились узкие клетушки, сырые и темные, разделенные толстыми перегородками; чтобы попасть в них, нужно было спуститься по приставной лестнице на крохотную площадку, куда выходили двери всех четырех камер. Здесь держали самых опасных преступников: разбойников, убийц, колдунов. Теперь же в одной из них томился Андреас, а в другой — его тетка и Грит, умолявшая не разлучать ее с госпожой.

Длинной цепью школяра приковали к стене, железное кольцо давило ему на шею. В кромешной тьме человек внезапно оказывался слепым, глаза не могли привыкнуть к окружавшему его мраку. Оставалось полагаться лишь на слух, но толстые стены не пропускали звуков. Крысы, задевавшие его своими хвостами, проскальзывали, как призраки; вода просачивалась сквозь каменную кладку и беззвучно стекала вниз. Верно, и в могиле не было столь полного безмолвия. Лишь когда Андреас вставал, чтобы сделать три шага вперед и три назад, было слышно, как трутся друг о друга ржавые звенья цепи и чавкает под ногами раскисшая, смешанная с грязью солома.

Но школяр делал это, лишь когда холод и сырость на мгновение приводили его в чувство. В остальное время он пребывал в дремотном оцепенении, сменившим прежнюю лихорадку; он не спал, но и не бодрствовал; глаза его были закрыты, а перед мысленным взором кружились смутные образы, вводя школяра в подобие мистического транса.

Временами Андреас чувствовал, как его дух отделяется от тела и возносится на небывалую высоту; вокруг него во все стороны простиралась бездна, безмерная, бесконечная, безмолвная, и он странствовал по ней, не двигаясь с места. В этой необъятной пустоте он, наконец, обретал себя и наслаждался непреходящим; по сравнению с нею все остальное казалось мелким и ничтожным. Воспоминание о женщине, обманувшей его, больше не причиняло боли. Смерть, забравшая дядю и ныне поджидающая племянника, была лишь привратником у дверей в вечную пустоту, где сверх всех блаженных духов — бездонное блаженство божественного бытия.

«И сама всесовершеннейшая, безмерная, незримая полнота Твоего вечного света названа божественной тьмою, где, как сказано, Ты обитаешь и тьму эту обращаешь в кров свой».

Пребывая в этом состоянии, Андреас был ближе к смерти, чем к жизни, но раз за разом жизнь в нем брала верх. Трясясь от боли, он распрямлял закоченевшее тело, делал три шага вперед и три назад, дрожащими руками нащупывал хлеб, оставленный тюремщиком, откусывал от него и запивал водой, столь холодной, что ему в виски впивалась сотня ледяных иголок.

И школяру казалось, что эти мучения длятся целую вечность; на самом деле прошел всего один день.

И вот загремел засов, и дверь его темницы со скрипом отворилась. Красноватый свет факела ослепил Андреаса, и он заслонил глаза ладонью. Тюремщик разомкнул кольцо, связал школяру руки и велел идти за собой. Они поднялись по лестнице и вошли в круглую комнату с низким сводом. Посередине ее находился открытый очаг, возле которого несколько человек грели руки. Это были судьи, писарь и дознаватель Имант; чуть поодаль палач с помощником раскладывали пилы и клещи на каменной плите.

— Я привел колдуна, ваша милость, — сказал тюремщик.

Андреаса поставили перед судьями, и дознаватель спросил его, не хочет ли он сознаться в своих злодеяниях.

— In non culpa[27], — ответил школяр.

— Мой долг сообщить тебе, — сказал Имант, — что ты можешь избегнуть смерти, если признаешься в правде. Если дьявол велит тебе молчать, достаточно плюнуть против него и произнести: «Убирайся, проклятый! Я сделаю то, что справедливо!», и наваждение отступит.

— Мне не в чем признаваться, — повторил Андреас.

Тогда дознаватель повернулся к судьям и произнес:

— Улики и свидетельства изобличают этого мужчину, сам же он упорствует в запирательстве. В этом случае его подвергнут пытке по приговору суда; однако до той поры нам следует продолжить разумные увещевания.

Судьи согласились с ним, и он продолжил:

— Известно, что упорное запирательство имеет троякое происхождение. Во-первых, оно проистекает от силы характера: слабовольные скорее падают духом и согласны признаться во всем при самом легком воздействии, тогда как люди, имеющие твердую волю, не сознаются, несмотря ни на какие пытки. Во-вторых, склонность к запирательству зависит от употребления дьявольских амулетов, зашитых в одежде или скрываемых в волосах на теле. В-третьих, случается, что подобное упорство является следствием околдовывания заключенного другими maleficas. Надеюсь все же, что тяжкие условия заключения и наши увещевания склонят этого мужчину к признаниям и позволят ему избегнуть пытки. В противном случае его ожидает худшее.

Тут Имант сделал знак писарю, и тот, поднявшись, зачитал следующее:

— «Мы, судьи и заседатели, принимая во внимание злостное запирательство, проявленное тобой, Андреасом Хеверле, сыном Лудо, дворянина из Арсхота, постановляем передать тебя палачу.

Твои пальцы будут зажаты в тисках до тех пор, пока кости не затрещат и кровь не закапает из-под ногтей.

Твое тело будет подвешено на дыбе и подвергнуто бичеванию.

Твои ноги будут вложены в колодки с железными шипами, а твою шею обернут веревкой и будут тереть до тех пор, пока кожа не протрется до кости.

Если, несмотря на это, ты будешь продолжать упорствовать, то твое тело будет положено в горячую ванну с добавлением извести.

Начиная с этой минуты, тебе не полагается никакой пищи и воды, но перед следующим допросом ты будешь накормлен соленой селедкой и напоен водой с солью и селитрой.

27

Ни в чем не виновен.