Страница 96 из 99
— Как я рада вас видеть, дорогая! — проворковала та, когда они с Темпл поднялись по ступеням к дверям.
Воркующая сестра Стефания?.. Нонсенс!
Темпл, похоже, нисколько не смущалась. Она лишь бросила быстрый и незаметный, как ей самой казалось, взгляд на непокрытые седые головы монахинь. Ни одной мантильи.
— Здравствуй, Мэтт, — сестра Стефания крепко сжала его руку своими сухими старческими пальцами. — Хорошо, что ты пришел.
Он вздохнул с облегчением, когда они миновали шеренгу монахинь у входа, но тут Темпл неожиданно сжала его локоть так, что ногти впились в кожу.
— О, Боже! В смысле… ну, ты понял. Молина! — прошептала она, мгновенно охрипнув. — Она что, посещает эту же церковь?
— Не знаю.
Лейтенант отдела убийств вошла через боковую дверь в сопровождении дочери, одетой в джинсы и футболку и шагающей рядом с матерью с независимым и дерзким видом.
Мэтт остановился у чаши со святой водой, чтобы смочить пальцы, прикоснувшись к губке, и приложиться к распятию.
Темпл покорно ждала, разглядывая желтую губку, лежащую в огромной белой мраморной чаше со стальными краями, так, точно она была чем-то дохлым, выброшенным на берег океанской волной.
Мэтт наклонился к ней, привычно понизив голос, как следует в церкви:
— Раньше эта старая мраморная чаша постоянно была наполнена до краев святой водой. Но после жестокой шутки с окрашиванием воды в кровавый цвет отец Фернандес, похоже, капитулировал и уступил современным веяниям, заменив полную чашу губкой, смоченной в освященной воде. Менее хлопотно и более экономно.
— И шутники остаются с носом, — согласилась Темпл, нервно озирая темные лакированные скамьи, выстроившиеся ряд за рядом в огромном зале.
На какую-то долю секунды он увидел знакомый до мельчайших подробностей церковный интерьер ее глазами. Ряды дубовых скамей, поблескивающие золотистым лаком, резные алтарные врата и сам алтарь, свисающее с потолка паникадило, мерцающие красными огоньками лампадки. Он всегда считал все это великолепие изумительно вдохновляющим и умиротворяющим, особенно, когда глубокие аккорды органной музыки начинали звучать, наполняя каждую пядь пространства и резонируя с каждый завитком храмовой резьбы.
Темпл переминалась с ноги на ногу на своих скромных каблучках и кусала губы. Мэтт взял ее под локоть и провел позади центральных скамей к боковому ряду. Где-то на середине этого ряда он и предложил ей сесть. Она скользнула вдоль скамьи и быстро уселась, оглядываясь вокруг.
— Я чувствовала себя, как кандидатка на звание мисс Америки, или даже хуже — как невеста, когда шла по этому большому проходу, — поделилась она шепотом.
— Да тут никто ни на кого не смотрит, — прошептал он в ответ.
— Да что ты говоришь? Молина, например, таращилась на нас, ты не заметил?
Мэтт поискал глазами лейтенанта с дочерью и нашел их в противоположном конце зала. Если она раньше и смотрела в их сторону, то теперь отвернулась.
Мэтт достал из кармашка на спинке впереди стоящей скамьи два литургических молитвенника в бумажной обложке и подал один из них Темпл. Уголки молитвенников слегка истрепались от частого использования. Эти книжечки выглядели такими недолговечными по сравнению с большими книгами в кожаном переплете, которые были в храмах раньше, во времена юности его матери.
— Придется часто преклонять колени? — с тревогой спросила Темпл. — Я это не очень люблю — коленки слишком костлявые.
— Ты прекрасно можешь сидеть на месте, не преклоняя колен. Теперь это не возбраняется. Вот видела бы ты, как было раньше… Латинская месса в школе Св. Станислава!.. Впрочем, скамеечки для коленопреклонения мягкие, можешь посмотреть сама.
Она с сомнением оглядела складные скамеечки.
Со звоном маленького колокольчика в зал вошли мальчики-служки, и Мэтт невольно поежился, подумав о том, как много католиков сегодня сомневаются в их невинности, после всех этих публичных скандалов с растлением малолетних.
Все встали, когда вошел отец Фернандес. Почему он так скрупулезно соблюдает форму? — подумал Мэтт, поднимаясь. Темпл последовала его примеру, точно прилежная ученица, четко следующая правилам игры.
Мэтт неожиданно почувствовал себя почти счастливым: сегодня она была любопытным чужаком в его мире, как прошлой ночью он был — в ее. Теперь они равны. У каждого имеются свои сильные и слабые стороны.
А потом началась служба, слова и действия которой были для него естественны и натуральны, как дыхание, и Мэтт слушал, смотрел, думал, молился вместе со всеми, освобождаясь от всего лишнего, наносного, не будучи сейчас никем иным, только прихожанином.
Рядом с ним Темпл послушно читала, произносила слова, которые требовались по ходу службы, как это указывалось в молитвеннике, она вставала и садилась, когда нужно, и ждала, пока он разложит скамеечку для коленопреклонения, чтобы опуститься на колени так осторожно, что ему хотелось рассмеяться.
Незаметно наступила главная, сакральная часть мессы, когда отец Фернандес торжественно вынес Чашу с причастием. И теперь Мэтт мог смотреть и слушать, и приступать к Чаше не как священник, а как простой верующий. И, спасибо Фрэнку Буцеку, он мог с легким сердцем принять причастие из рук отца Фернандеса и относиться к священнику с должным почтением. Он мог даже слегка гордиться собой за то, что сумел разрешить эту проблему, не плодя слухов и не портя жизнь другим людям. Отец Фернандес был оклеветан, подобно Христу. Но, в отличие от Спасителя, он был в частном порядке оправдан, найден невиновным и избежал суда и публичной расправы. В жизни бывает очень трудно доказать чью-либо невиновность, — подумал Мэтт, — и свою собственную доказать труднее всего. Но, слава Богу, это дело закрыто. И, — Мэтт знал это совершенно точно, — он никогда не стал бы так упорно докапываться до истины, не смог бы действовать, задавать людям вопросы, если бы не видел перед собой пример Темпл, которая никогда не оставляла ни одной встающей перед ней проблемы без решения.
Итак, он видел счастливое стечение обстоятельств в том, что ему встретилась именно она. Перед ним стояли его новая жизнь — и мучительное прошлое. И Темпл — точно ключ, открывающий обе эти двери.
Так что мешкать перед Святым причастием было бы малодушным, даже оскорбительным для всего и всех, кого он любил.
Мэтт встал, протиснулся мимо Темпл вдоль ряда и присоединился к очереди, выстроившейся перед Чашей, которую держал отец Фернандес.
И, когда подошла его очередь, и священник вложил облатку в его ладонь со словами «Се Тело Христово», — Мэтт взглянул в черные глаза открыто и ясно, без чувства вины и без всяких задних мыслей.
И увидел слезы радости, блеснувшие в этих глазах. Отец Фернандес никогда не всходил по ступеням ризницы, чтобы судить Мэтта, наоборот — он чувствовал его осуждение с тех самых пор, как приход Девы Марии Гваделупской пережил ужасные события.
Но теперь, видя Мэтта перед собой, принимающего причастие из его рук, священник понял, что тот больше не осуждает и не судит его, не ставит ему в вину слабость перед лицом тех событий, и не считает виновным в смертном грехе, в котором его обвинил несчастный Питер Бернс.
Мэтт знал все секреты отца Фернандеса, но не собирался их обнародовать.
Он вернулся на свое место рядом с Темпл, ничего не видя от волнения, приняв благословение и облегчив душу. Встав на колени, он спрятал лицо в ладони, и некоторое время молился.
А потом месса завершилась. Отец Фернандес предложил своей пастве обменяться традиционным поцелуем мира и согласия, и Мэтт обнаружил себя пожимающим протянутые со всех сторон незнакомые руки. Темпл делала то же самое, приняв эту часть церемонии с несгибаемостью настоящей пиарщицы.
Наконец, вокруг не осталось никого, кроме них самих, и Мэтт повернулся к ней, пожал ее руку и наклонился, чтобы они могли обменяться поцелуем.
Он почувствовал легкое пожатие ее пальцев во время поцелуя — почти незаметный жест, выдающий понимание и участие.