Страница 61 из 99
— Вы на службе? — Мэтт кинул влажное полотенце на шезлонг и уселся на него.
— Я всегда на службе. А ты в прекрасной форме.
— Я всегда в прекрасной форме. Плавание — такая привычка, которая, в некотором роде, способствует медитации.
— Точно, — сказал Фрэнк. — Привычка — вещь полезная. Когда начинаешь носить костюм летом в жаркой и влажной Вирджинии, никакая жара нигде больше не кажется ужасной. А священники привыкают к чересчур торжественной одежде среди нормально одетых людей.
Мэтт смущенно смахнул капли воды с плеча. Неожиданно его раздетость показалась ему неуместной, как будто она символизировала освобождение от службы и избавление от колючей сутаны.
— Никак не могу поверить, что вы — агент ФБР, — сказал он.
— Ты бы удивился, если бы узнал, как много бывших священников становятся служителями закона. Это логично. Мы получаем отличное образование, умение обращаться с разными людьми, плюс преувеличенное чувство правильности и неправильности, добра и зла. Мы хорошо умеем подчиняться руководству и соблюдать правила. Мы верим, что можем изменить мир или, по крайней мере, грязные проявления человеческой натуры.
— Не говорите за всех. Так что вас привело сюда, кроме интересов службы?
Фрэнк с извиняющейся усмешкой достал из кармана пачку сигарет:
— Дурная привычка. Каждый хороший священник, соблюдающий целибат, заслуживает компенсации, какого-нибудь грешка, пусть и менее осуждаемого — еда, выпивка или вот это… Ты не возражаешь?
Мэтт помотал головой, ему, вообще-то, нравился запах табака. И было приятно чувствовать аромат свежеприкуренной сигареты, которой Фрэнк с жадностью затянулся.
— А какие у тебя грешки? — осведомился Фрэнк.
— Никаких. Пока. Моя самая большая слабость — отсутствие всяческих слабостей.
— Принято. У всех свои недостатки, — задумчиво сказал Фрэнк. — Это делает нас людьми. Возможно, твоя несомненная незапятнанность позволила тебе пройти секуляризацию[81]. Немногим из нас разрешается оформить официальные бумаги, потому что мы ведь не имеем права освобождаться от данных обещаний.
Он оглядел Мэтта с пронзительным, почти болезненным любопытством.
— Между прочим, единственные причины, по которым могут это разрешить, выглядят крайне постыдными. Например, отсутствие свободной воли и достаточной зрелости для принятия сана. Или признание в том, что испытываешь такую непреодолимую страсть к женщинам, что не сможешь хранить целибат, или же умираешь — хочешь жениться, и, следовательно, пойдешь прямиком в геенну огненную, если немедленно не получишь разрешение на секуляризацию. Какой жуткий бюрократизм во всем, правда? — он пристально смотрел на Мэтта. — Но не похоже, чтобы ты был смертельно влюблен, к тому же, ты все еще ни на ком не женат. Я, совершенно точно, никогда не замечал в тебе маниакальной страсти к женщинам. И ты был самым серьезным и зрелым из всех семинаристов в классе. Так как же тебе удалось?..
Мэтт смотрел на воду бассейна, ограненный аквамарин, пронизанный солнечным светом.
— Я описал мой случай, и они его приняли.
Фрэнк выдохнул струйку дыма.
— Ладно, это не мое дело. Я просто немного завидую. Конечно, я интересовался, что привело тебя в семинарию; так положено. Все семинаристы всегда выглядят слегка не на своем месте, как свежие призывники в армии. А ты был таким умным, самодостаточным, уравновешенным. К тому же, выглядел как кинозвезда. Я даже думал, что твое решение уйти в религию — это что-то вроде реванша, попытка свести с ума какую-нибудь девушку… или всех девушек на свете.
Мэтт рассмеялся.
— Мое решение уйти в религию — это была попытка сохранить собственную чистоту, и она удалась. Но именно поэтому мое служение провалилось. Слишком эгоистичное намерение.
— Секуляризация редко разрешается. Большинство бывших священников уходят без благословения, попадают во что-то вроде морального лимба[82]. Мне пришлось жениться в епископальной церкви, а ты свободен оставаться католиком…
— Я еще не свободен, — перебил Мэтт. — Когда вы женились… ваша жена была вашей первой женщиной?
— Нет. Я не был девственником. Я… честно говоря, слегка ополоумел, когда оставил сан. Не знал, как и что, в моем уже не юном возрасте… Пустился во все тяжкие. Экспериментировал, прежде чем нашел то, что мне было нужно.
Мэтт почувствовал, что краснеет.
— Я спрашивал не об этом… Просто хотел знать, была ли ваша жена первой женщиной, с которой вы стали встречаться. Обычно бывшие священники женятся на бывших монахинях. Но вы сказали, что она вдова.
— Сэнди уж точно не монахиня. Слушай, Мэтт, если ты намерен ходить вокруг да около, то это зря. Лучше сформулируй конкретно, что ты хочешь узнать, и спроси прямо. — Он смущенно покосился на Мэтта. — Тогда и не узнаешь больше того, что тебе положено. Ну, вот, мы опять вернулись к прежним временам: я выдаю директивы, ты слушаешь. Но я, по крайней мере, прошел это испытание прежде тебя. Это хуже всего — пытаться социализоваться в миру, среди множества женщин, с которыми теперь следует общаться совершенно иначе и непонятно, как. И еще — пережить привычку избегать их, уклоняться от них, которую мы получили в семинарии.
Мэтт кивнул:
— А что делать с положениями церковной доктрины? Теперь, когда я в миру, кажется совершенно невозможным жить согласно церковным правилам.
Фрэнк рассмеялся от всей души, выпустив напоследок целое облако дыма, затушил сигарету подошвой на цементе, потом подобрал окурок и аккуратно завернул его в вынутую из кармана бумажную салфетку, прихваченную в какой-то закусочной.
«В этом весь отец Проныра, страшный чистюля, — подумал Мэтт. — Как ему удалось совершить удивительный переход между священством и светским мировоззрением?»
— Что, ты уже чувствуешь свою большую близость со смущенными прихожанами, которые явились на исповедь? Да, это нелегко. Мы покидаем священство такими же, какими пришли в него — неловкие гадкие утята, несмотря на всю свою утонченность. Чересчур образованные, чрезмерно этичные и совершенно неопытные в жизни. Разве ты до сих пор не понял, что нет ни малейшей возможности не грешить в миру? Невозможно быть безгрешным, не утратив при этом человеческой сущности и человеческих чувств. Секрет состоит в том, чтобы выбирать грехи, которые наносят меньший вред другим и тебе самому.
– «Не навреди», — процитировал Мэтт клятву Гиппократа, которую принимают врачи. — Принцип Дао, не так ли?
— Ага. Мы воспитаны в культуре и церкви, которые настаивают на том, чтобы мы творили добро. Даже если это означает перенос нашего понимания добра на людей, у которых другие понятия. Я пришел к выводу, что в духовной сфере отсутствие злого умысла важнее для человеческой души, чем наличие строгой системы заученной нравственности. От навязанных понятий «добра», принятых в обществе, пострадало больше народу, чем от того, что людям позволялось быть людьми.
Мэтт вслушивался в каждое слово, понимая, что, оставив служение, Фрэнк автоматически сделался отверженным, парией. Его женитьба, несанкционированная церковью, в которой он вырос и принял сан, была тому иллюстрацией. А он, Мэтт, может оставаться чистым и незапятнанным, если будет вести себя согласно заповедям и Святому Престолу.
Он может жениться в церкви, если сумеет найти неразведенную женщину. Если ему повезет, он может даже найти достойную партнершу на всю оставшуюся жизнь с первого раза, совершив только не слишком большой грех потакания влечениям плоти, и пойдет к венцу невинным, как Дева Мария, избежав множества сексуальных проб и ошибок. Однако, здесь таится ловушка: искать партнера исключительно по таким критериям — все равно, что шарить наощупь в темноте, и оба они почти вслепую пойдут на самый важный в их жизни шаг. Такой союз чреват разводом, а развод ввергнет «идеального» бывшего священника в окончательный целибат на всю оставшуюся жизнь.
81
Секуляризация (лат. saecularis — мирской, светский) — изъятие из церковного ведения и перевод в мирской статус.
82
Лимб — преддверие ада.