Рыцарь без меча

Мария Федоровна Дмитриенко

РЫЦАРЬ БЕЗ МЕЧА

(Роман о Веласкесе)

В ПОСЛЕДНИЙ ГОД ВЕКА

Есть в Андалузии в долине Гвадалквивира прекрасный город — Севилья. Далеко за пределами могучей Испании знают этот торговый порт — гордость великой державы. Сюда, в край самых неожиданных контрастов, в страну мрачного великолепия соборов и буйной веселости народных празднеств, стекаются со всего света богатства. Тяжело груженные корабли из Англии, Франции, Фландрии, Италии, Греции, Генуи, Португалии везут ковры и хрусталь, шерсть и шелка, парчу и меха, драгоценности. Дважды в год прибывают караваны судов из Америки — с золотом для королевской казны и изделиями американских колоний для рынка. Связанная полноводным Гвадалквивиром с Атлантическим океаном, Севилья уверенно обогнала другие испанские города и стала по праву считаться основным связующим звеном между Европой и Америкой.

Но не только привозные сокровища составляют славу этой андалузской жемчужины. В разных концах земли, куда только заходят караваны испанских судов с хлопком, оливками, шафраном, перцем, сахаром, фруктами, мрамором, можно услышать рассказы о красоте Севильи. Природа щедро оделила Андалузию. Ее долины укрыты коврами из пестрых цветов, ее горы, словно отхлынувшие и застывшие волны океана, благоухают запахом роз и мирт. Благодарные люди воздвигли среди этого удивительного великолепия чудесные строения, и от этого андалузская земля стала еще красивее.

Славу Севильи составляют еще и поэты, писатели, живописцы, воспевшие родную землю в своих творениях. Здесь умеют любить прекрасное. Вот почему нередко в торговых кварталах среди множества разнообразных товаров можно видеть дивные эмали из Китая, шедевры нидерландских живописцев и стопки переплетенных в тисненую кожу книг — стихи древних поэтов.

Раннее утро. Красавец город сладко спит в зелени апельсиновых и оливковых рощ, кипарисовых и миртовых садов. Но вот подул с гор ветерок, и за ним по пустынным улицам побежали, озорничая, первые солнечные лучи. На площади они разбудили фонтан, и тот, фыркнув, брызнул им вдогонку сотнями мельчайших струй, отчего в воздухе повисла праздничная радуга. Город просыпался…

А в небольшом скромном доме под номером восемь на узкой и извилистой Кале де ля Горгоха не спали уже давно. Донья Херонима еще ночью почувствовала, что событие, которое с нетерпением ожидали в семье де Сильва, должно наступить именно сегодня. Она лежала и вслушивалась в себя. «Это обязательно должен быть мальчик, — думала она, — сильный, мужественный, честный, как его предки». Взгляд женщины скользнул по портретам строгих грандов, и она улыбнулась — немного им, но больше ему, своему долгожданному.

За окнами тем временем уже шумела Севилья. Вот по улице прогромыхала высоченная повозка, груженная цветами. На крутом повороте ее громадное колесо подвернулось, соскочило с оси и побежало вниз, подпрыгивая под веселые крики мальчишек. Огорченный возница хлопнул в сердцах шляпой об землю, как это сделал бы на его месте любой возница в мире. Такая досада! Ведь цветы — товар не долговечный, повянут. Вдруг двери в домике напротив широко распахнулись, и со ступенек сбежал высокий стройный сеньор. Черные его кудри от быстрой ходьбы развевались, открывая высокий лоб. Глаза счастливо смеялись.

— Сколько? — Крестьянин не верил своим ушам. — Сеньор хочет купить все?

— Все, все! У меня родился сын!

В доме ждали священника. Мать доньи Херонимы, почтенная и знатная сеньора Каталина Веласкес–и–Буэн Ростро–и–де Сайас то и дело смотрела из калитки патио[1] на улицу — не видно ли уважаемого дона Григорио де Саласара, старого друга их семьи и священника прихода: мальчика пора крестить

…Пабло де Охеда, нареченный крестным отцом, бережно внес в церковь доверенную ему ношу. В соборе стояла та чуткая тишина, которая царит лишь в заброшенных домах, музеях да еще церквах. Ее легко спугнуть одним громким словом, и тогда она, гонимая хлестким звонким эхом, забьется в полутемные углы и будет оттуда настороженно слушать.

Отец Саласар взял на руки младенца. Старый священник многое повидал на своем веку. Но каждый раз, принимая в руки маленького человека, только что пришедшего в жизнь, старый священник волновался. Если бы вместе с именем можно было дать ребенку и счастье, большое человеческое счастье! Отец Саласар поднял голову. На него выжидательно смотрел отец младенца — дон Хуан.

— Диего — очень красивое имя, дети мои, — промолвил священник неторопливо, — этим именем называли многих достойных людей. Пусть же и наш мальчик наречется Диего. «In saecula saeculorum»[2] — торжественно прозвучали последние слова молитвы, и тишина выдохнула из всех углов: «Amen».

Отец Саласар проводил процессию до самых церковных ступенек. Потом вернулся к себе, достал большую книгу и аккуратно сделал очередную запись: «Сегодня, в воскресенье 6 июня 1599 года от Р. X., в севильской церкви Сан — Педро крещен мальчик именем Диего. Отец его дон Хуан Родригес де Сильва происходит из древнего дворянского португальского рода из Опорто, мать, донья Херонима Веласкес, дочь знатных уважаемых родителей из Севильи, — тоже древнейшего рода». Он поставил точку и задумался.

1599 год. Последний рубеж XVI века. Чем добрым помянуть этот уходящий в прошлое век? Давно миновали времена, когда Испания, молодая и дерзкая, уверенно шла к вершине своего могущества, становясь первой державой Европы. То время стало достоянием хроник, наступила новая эра. И его, отца Саласара, соотечественники ринулись за океан, где именем короля и святой веры захватили обширные земли. «Словно своей земли было мало, — с горечью думал старик. — Напоить бы ее досыта. Обласкать руками хлебопашца. Воздала бы земля сторицей за праведные труды». Но сыны Испании вместо плуга взялись за мечи — грабили чужие народы. Золото уже не дождем, а рекою текло в страну. Громадное количество новых денег вызвало вздорожание всех товаров. Отечественные изделия на рынке покупать вовсе перестали: заморские оказались дешевле. Золота было так много, что блеск его опьянил даже самых трезвых, и они проглядели главное: в сиянии драгоценного металла на испанскую землю сошла нищета. Сокровища протекали сквозь страну подобно реке среди дюн — не принося плодородия. И держава–колосс стала постепенно умирать. Слабая промышленность не могла соперничать с промышленностью других стран. Закрывались мастерские, мануфактуры. Трудовой люд — ткачи, оружейники, гончары, кожевники — разорялись, становились бродягами и нищими. Казалось, что нищенская сума стала в Испании модной. Горькая ирония судьбы! Все это происходило в государстве, которое переживало время своего величайшего внешнего блеска.

Отец Саласар хорошо помнил всю эпоху царствования теперь почившего Филиппа II. В те годы испанские знамена уже развевались над обоими полушариями. Король думал лишь о том, как удержать в повиновении завоеванные земли, мнил себя повелителем вселенной, мечтал диктовать свою волю Европе. Его собственная страна постепенно разорялась, а он ревностно участвовал во всех религиозных войнах. «Кому это было нужно, да простит меня бог? Или король только во славу свою лишал жизни многих людей, проливая потоки крови в Германии и Нидерландах, оставлял плачущих детей на пепелищах в опустошенной Франции?» Войны разоряли и саму Испанию, толкали ее к бесчестию и упадку. Поражения на полях битв заставляли искать «виновных» в самой стране. Усилилась «охота за ведьмами». Религиозные фанатики обрушивались на всякое проявление свободной мысли. Зловеще пылали костры инквизиции, сжигая и вольнодумцев и книги, которые «казнили» наравне с людьми… «Как случилось, — качал седою головою отец Саласар, — что призванные служить богу священники и монахи, отказавшись от праведных дел, превратились в палачей?»

1

Внутреннего дворика (исп.).

2

Во веки веков! (лат.).