Страница 34 из 35
- От этой напасти я избавлен.
- Ха-ха, - засмеялся мужчина. - Ты здесь совсем один? - Он снова вопросительно огляделся.
- Да.
- Слушай, проверь-ка заодно и покрышки.
- Сей момент, сэр.
Мужчина обошел сверкающий хромировкой автомобиль и посмотрел через дорогу. На той стороне, за кустарником, виднелись крыши лачуг, похожие на серые и коричневые камни, разбросанные по берегу моря. Над ними в сероватом небе поднималось облако дыма.
- Что это? - спросил он у Джорджа Мостерта.
Женщина повернулась и нетерпеливо сказала:
- Гарольд, долго мы еще будем стоять здесь? Надо ехать.
- Сию минуту, дорогая, - ответил толстяк и улыбнулся ей.
- Там? - спросил Джордж Мостерт, обходя машину с манометром в руке. Всего лишь трущобы.
- Вот, наверное, где грязища-то адова! Непонятно, почему власти не снесут все к чертям собачьим. Сплошной рассадник заразы и всякой дряни. - Он смотрел на локацию. - Спросили бы меня, я бы немедленно снес и выселил бы их к дьяволу, - он мотнул головой, и волосы его, словно солома, развалились в беспорядке. - За что только мы, бедняги, налоги платим.
- Проверил, шины в порядке, - сказал Джордж Мостерт. - Тем, кто живет там, во время дождя особенно достается.
Человек посмотрел на счетчик бензоколонки, вытащил кошелек, набитый деньгами, и отсчитал сколько надо.
- Могу себе представить, как эти бедняги там живут. - Видно было, что он считал себя в таких делах, как нищета, тонким знатоком. - Вот, пожалуйста, - он положил на грязную, с поломанными ногтями руку Мостерта несколько бумажек, добавил до нужной суммы мелочи. Затем, подумав, добавил еще полкроны. - В расчете.
- Тысяча благодарностей, сэр, - сказал Джордж Мостерт.
Мужчина махнул ему рукой и направился к своему месту. Под красиво сшитым пальто колыхался округлый, как у женщины, зад. Мотор кашлянул и мерно, гортанно зарокотал сытым тигром. Джордж Мостерт смотрел вслед удаляющемуся автомобилю.
Когда они выехали на шоссе, женщина сказала:
- Что это за неповоротливый медведь, там, у колонки?
- Да нет, он быстро справился, - ответил муж. - Но довольно мрачная личность.
- И грязища у него. Надо было заправиться в городе, я тебе говорила.
- Что же делать раз я забыл. Все равно, бензин везде бензин, верно?
Небеса разверзлись, и хлынул дождь. Он шел уверенно, энергично, на бетоне высоко взлетали брызги, по крыше "седана" тарахтела барабанная дробь. Сплошная серая пелена затянула окрестности. Толстяк включил щетки, и, не сбавляя скорости, покатил дальше, наслаждаясь приятным теплом в своем автомобиле.
Джордж Мостерт подождал, пока автомобиль скрылся из виду, и пошел назад, неуклюже передвигая ноги. За его спиной на шоссе плясал дождь, перед ним - верная и неизбежная, как могила, была маленькая дверь стеклянной будки-конторы.
Войдя, он включил свет - сразу, как пошел дождь, стало темнее, звякнул ручкой кассового аппарата, положил в ящик деньги и снова задвинул его. Затем он выдвинул ящик своего стола и вынул бутылку коньяку. Он налил себе в треснувший стакан. Выпил залпом и не почувствовал удовольствия. Он пил, не чувствуя вкуса, как будто алкоголь нужен был ему лишь как анестезирующее средство, притупляющее муку обиды и одиночества, неотступную и острую, как зубная боль.
Как засыпанный обвалом шахтер, он смотрел на мир сквозь узкий оставшийся просвет, а вокруг валялись вороха пропыленных рекламных каталогов, стояла стопка наколотых смятых счетов и лежал грузный прошлогодний календарь, исписанный давно забытыми ненужными телефонными номерами.
28
На северо-западе тучи сгущались в разбухшие серые горы, которые передвигались по небу, и эти громоздкие массы поглотили весь свет, кроме мрачного металлического отсвета падающего дождя. Ветер подхватывал тяжелые струи и превращал их в серые диагональные полосы, порывы ветра обдавали леденящим холодом.
День превратился в серебряно-серый сплав дождя и облаков, тучи спускались все ниже и ниже, пока не закрыли все небо, и серая злобная пелена протянулась от горизонта до горизонта. Дождь то журчал, то с рыком обрушивался на землю, снова и снова разрывались тучи, выплескиваясь на землю гигантскими водопадами.
Сначала дождь гулял и бил по крышам лачуг и сараев, затем, погоняемый надвигающимися тучами и ветром, он заревел и пошел барабанить по щитам стен, врезываясь в швы кровли. На пустырях и в узких улочках вода вздымалась серыми пузырями. Дождь заливал все, канавки и ямки, улицы и тропки переполнялись, и вода стала пробиваться по дворам к тощим фундаментам хижин и сараев. И все время небо грохотало, разрывалось и рушилось.
Дождь полоснул по крыше, ветер рванул ее и поднял, подбрасывая и крутя в небе гигантским серпом, который скашивает кроны деревьев и подрезает хлипкие заборы. Дождь поскребся о стену дома, нащупывая слабый стык, разошедшийся шов, нашел, за что зацепиться, и схватил, потянул, подергал, ржавые гвозди и проволока не выдержали, и дождь с ветром, объединившись, вырвали огромный кусок дерева с жестью, обнажив внутренность хижины, как шрапнель, снося поллица, выставляет напоказ все залитые кровью извивы мозга, уха, мышц - и это были намокшая мебель, сбившиеся в кучу люди и серые клочья мешковины.
Дождь подрыл фундамент и размыл почву, дом перекосился и осел, стены вспучились и стали ромбами с рваными зияющими краями. Дождь журчал, булькал, клокотал в желобах бегал, как ртуть, по потолку, а внизу дрожащие бедняки раздували свои жаровни, поддерживали огонь, съежившись, трясясь в ознобе от холодной, безжалостной сырости, тесно прижимались друг к другу, чтобы хоть немного согреться, и стискивали зубы, чтобы не лязгали, не отбивали болезненную дробь.
В доме Паулсов слышали дождь, но не задумывались о нем. Этот звук не был звуком горя. Чудом дом выдержал. Отец, Чарли Паулс и их друзья постарались не зря, по крайней мере такую грозу дом мог выдержать. Дождь налетал на него, точно в порыве ярости. Обнаружив, что дыра в крыше заделана, вода скатывалась к краям крыши и пропитывала стены насквозь. Но, казалось, дом стиснул зубы и отчаянно боролся за жизнь.
Старая железная печка, которую Чарли с отцом притащили откуда-то за четыре мили, гудела и ревела, и огонь, бушевавший внутри, разливал по комнате тепло, дом стонал и вздрагивал, как от боли, под бичом дождя, пол прогибался, но стоял.