Пробуждение

Вика сидела напротив нас и молча правила рулем. Большие глаза ее смотрели прямо. Они были совершенно черные, глубокие, спокойные. В складе смугловатого лица Виктории было что-то свое, особенное, резкое. Парусом я повернул вельбот в сторону противоположного берега, синевшего на горизонте. Поворот получился удачный.

— За непослушание наказывают, — шутя сказала Вика, — но я оставлю проступок ваш безнаказанным.

Я стал рассказывать ей, как надо управлять шлюпкой. Вика слушала меня с интересом. А я, глядя на нее, чувствовал, как что-то ранее незнакомое проникает в глубины моего существа, подчиняя себе другие ощущения. Мир внезапно расширился, стал свежее, светлее, звонче.

Вика понравилась и Косте Назимову. Я не удивился, когда он признался в этом. Уж слишком она не похожа была на знакомых нам барышень. Мы подружились с ней и стали встречаться на берегу залива, где стоял старый вельбот. Когда-то этот вельбот был гордостью крейсера «Громобой», но пришел по старости в негодность. Отец Вики в то время служил старшим офицером на «Громобое». По настойчивой просьбе дочери он подарил ей ставший ненужным на корабле командирский вельбот.

Обычно мы уходили на морскую прогулку рано утром. Когда же возвращались обратно, сине-серая гладь моря пестрела алыми островками от света заходящего солнца, по белой ферме маяка пробегали розоватые тени.

Капитанскую власть и обязанности экипажа делили на троих поровну. Нашим излюбленным местом, куда мы каждый раз приходили, был узкий залив между северо-западной оконечностью Русского острова и выступавшей из воды гранитной скалой. Даже в тихую погоду вода с шумом втекала в проливчик. Бурлил водоворот. В скале зиял грот. Волна с грохотом врывалась в эту расщелину. Через равные промежутки времени раздавались глухие удары. Казалось, стреляет пушка.

Над водой нависал высокий, скалистый берег. Выжженные солнцем коричневые скалы громоздились одна на другую, образуя воздушные замки с башнями и бойницами. Однажды Костя не мог отлучиться из дому, и мы пришли туда вдвоем с Викой. Вытащив вельбот из воды, поднялись наверх. Эта часть острова в то время была необжита. Низкорослые густые деревья, образуя непролазную чащу, подступали к самому берегу. Молодые дубки, обвитые диким хмелем, стояли плотно друг к другу. А впереди, насколько охватывал глаз, простиралась малахитово-синяя равнина. От безграничности водных просторов захватывало дух. Казалось, на этой скале кончается земля и начинается бескрайний Мировой океан.

— Как хочется плыть туда, — сказала Вика.

Я молчал, пораженный красотой и величием океана.

— Если бы я была, как ты, мужчиной, я бы стала морским скитальцем, капитаном вечно плавающего корабля, как Немо. Мне папа говорил, что скоро станут строить настоящие подводные корабли.

Лицо Вики выразило волнение, черные глаза светились неровным блеском.

— А иногда мне хочется умереть… умереть, сражаясь за отчизну, как Жанна д’Арк. Хорошо отдать жизнь за нее. Что может быть лучше, чем умереть в бою!..

Я заговорил не сразу. Мне сделалось жарко, хотя воздух, пронизанный лучами утреннего солнца, был свеж.

— Как можно думать о смерти, когда такой простор перед нами, а впереди — вся жизнь, — с горечью проговорил я. — Посмотри, как красиво кругом.

Я не смел поднять глаза и посмотреть ей прямо в лицо. Внизу, над голубым зеркалом воды, носились чайки. Глухо ударялись волны наката о грот в скале.

— Я не люблю тихую погоду и гладь на море, — задумчиво сказала Вика, — люблю бурю и волны…

Все, что она говорила, казалось необычным.

— Хорошо плыть навстречу буре, когда ветер рвет парус, швыряет в лицо пену, — продолжала она, — плыть бы и плыть, ныряя вниз, да так, чтобы верхушка мачты касалась пенных гребней.

— Буря ломает мачты и топит суда, а твой вельбот пойдет ко дну при легким шторме, — возразил я.

— Я не боюсь! — Вика откинула лицо. Пряди черных волос упали на узкие плечи. Волосы казались влажными.

Наверное, вдвоем нам было лучше, потому что после этого дня мы как-то перестали замечать отсутствие Кости Назимова. Зато прогулки стали продолжительнее и чаще. Однажды, когда мы шли по берегу залива, погода внезапно испортилась. С моря шли валы с прозрачно-зелеными гребнями. Они росли, вздувались, разметав белоснежные гривы, о силой обрушивались на берег. Крупные соленые брызги хлестали нас по лицу и рукам.

— Идем! — Вика потащила меня за рукав.

— Ты с ума сошла! — запротестовал я. — Не успеем отойти от берега, как вельбот будет лежать вверх килем.

— Я пойду одна, — сказала Вика, быстро сталкивая в воду вельбот.

Словно игрушечный, вельбот взметнулся на гребень и нырнул вниз. Я стал кричать, чтобы Вика повернула обратно. Мои крики заглушались шумом моря. Я бросился в воду и поплыл. Волна подхватила меня, подняла вверх, выбросила на берег. Трижды пытайся я отплыть, и каждый раз мои попытки кончались неудачей. Я лежал на песке, облепленный скользкой травой и малиновой слизью медуз. В последний раз показался из воды белый всплеск паруса. Вельбот понесло по волнам.

Невдалеке торчал из воды угрюмый остов полузатонувшего судна. Лодка шла прямо на него. Я видел, как вельбот наскочил на судно, а на низкой палубе топляка появилась маленькая черная фигурка. Временами брызги и пена совсем закрывали Вику. Я с ужасом следил за ней, боясь увидеть вдруг пустую палубу. Мне казалось, что вот-вот поднимется громадный вал с косматой пенной гривой и смоет с палубы Вику. С минуту я стоял словно прикованный. Потом побежал. Плохо помню, как добежал до спасательной станции. К счастью, у пирса стоял катер с заведенным мотором. Через четверть часа мы были у затонувшего судна. Рыжеусый боцман с медно-красным, как матросский бак, лицом вскарабкался на наклонную, полусгнившую палубу. Я последовал за ним.

Вика лежала лицом вниз, плотно прижавшись к палубе. Посиневшими руками она вцепилась в фальшборт. Мы с трудом разжали пальцы.

— Чертова девка! — заругался боцман, когда мы отнесли Вику на катер. — Сидела бы лучше дома да романы читала.

Я выжимал на Вике мокрое платье, гладил ее волосы, облепленные зелеными водорослями.

Потом было много дней, наполненных радостью, счастьем. Скорее, это был один непрерывный светлый день. На всем и везде я чувствовал ее присутствие. Я любил все, что было связано с ней: ее дом, улицу, тропинку, ведущую к морю, и мостик, через который она проходила.

Той осенью я должен был уехать из дому. Отец мой с давних пор лелеял мечту устроить меня в Морской кадетский корпус. Он прошел тяжелую жизнь матроса и хотел, чтобы я стал морским офицером. Отец писал начальству прошения, добился аудиенции у командующего флотом. Долгое время откладывал он четверть скудного унтер-офицерского жалованья. Эти деньги потом перешли в руки должностных лиц военно-чиновничьих ведомств. И наконец мой отъезд в Морской кадетский корпус стал делом решенным.

Сознание, что с Викой придется расстаться, вызывало во мне жгучую боль.

— Поклянись, что всегда будешь помнить обо мне, — сказала однажды Вика, глядя на меня строго и пристально, — и что в трудную минуту ты будешь со мной.

Я готов был поклясться в чем угодно.

— Пройдет три года, и я вернусь к тебе, — горячо проговорил я, — и ты станешь моей.

— Тебе придется искать меня, — сказала Вика. — Окончу гимназию — поеду в село учительницей.

— Я найду тебя, где угодно.

— Как жаль, что уже не повторятся наши прогулки по заливу, — грустно произнесла Вика.

Свежим осенним утром уезжал я из Владивостока. Меня провожали двое: отец и Вика. Провожать Костю Назимова — он тоже поступал в Морской кадетский корпус — пришли родственники: отец — в парадном вицмундире при орденах, мать — высокая, статная дама и сестры-гимназистки. Они были праздничны, торжественно-веселы.

Отец обнял меня на прощание и расплакался. Потом долго вытирал платком мокрые глаза и щеки.

— Не забывай, — сказала Вика, порывисто прижалась ко мне лицом.