Страница 22 из 42
Мы — продукт медленной, беспорядочной биологической эволюции, длившейся 4,5 миллиарда лет. Нет причины думать, что эволюционный процесс теперь закончился. Человек — это переходное животное. Он вовсе не вершина творения.
Земля и Солнце мшуг просуществовать еще многие миллиарды лет. Развитие человека, вероятно, будет определяться совместным действием контролируемой биологической эволюции, генетической инженерии и тесным сочетанием организма с интеллектуальными машинами. Но никто не в состоянии предвидеть эту будущую эволюцию. Очевиднолишь одно — наше развитие не может остановиться.
Пришло время уважения и почтения не только по отношению к людям, но и ко всем формам жизни ровно так же, как мы относимся к прекрасным скульптурам или изощренным машинам.
Многие вожди-мечтатели грезили о том времени, когда люди начнут ощущать свою принадлежность не к национальному государству, религии, расе или экономической группе, а к человечеству в целом; когда благополучие и успех другого человека, независимо от его пола, религии, расы или политических убеждений, живущего в десятке тысяч миль от нас, будут нам так же дороги, как успехи нашего брата или соседа. Движение в этом направлении есть, но оно чудовищно медленное. Здесь очень важно, успеют ли люди осознать себя как частицу всего человечества до того момента, как мы уничтожим себя технологическим прогрессом, вызванным нашим же собственным интеллектом.
В самом прямом смысле, человек — это машина, созданная нуклеиновыми кислотами для эффективного воспроизведения нуклеиновых кислот. Наши самые сильные устремления, благородные порывы, непреодолимые чувства и проявления свободы воли — все это лишь отражение информации, закодированной в генетическом вешестве: в известном смысле, мы служим всего лишь временным хранилищем наших нуклеиновых кислот. Однако это никак не отрицает нашу человечность, не ограничивает нас в понимании добра, правды и красоты. Но было бы большой ошибкой игнорировать наше происхождение, если мы пытаемся понять, куда мы движемся.
Нет сомнения, что наши инстинкты мало изменились с того времени, когда человек жил охотой и собирательством, а было это несколько сотен тысяч лет назад. Но наше общество невероятно изменилось с тех пор. Величайшая проблема выживания современного мира заключена в этом конфликте — между тем, что диктуют нам древние инстинкты, и тем, к чему склоняет нас сознание под влиянием внегенетического обучения. Если мы переживем эти сложные времена, то, очевидно, даже полное единение со всем человечеством уже нельзя будет считать пределом мечтаний.
Существо, похожее на нас, но с малыми физиологическими отличиями, скажем, — третий глаз на лбу или голубые волосы на носу, — по какой- то причине вызывает у нас чувство отвращения. Такое чувство могло иметь смысл в ту эпоху, когда приходилось защищать маленькое племя от зверей и соседей. Но в наше время это чувство устарело и стало опасным.
Пришло время уважения и почтения не только по отношению к людям, но и ко всем формам жизни; ровно так же, как мы относимся к прекрасным скульптурам или изощренным машинам. Это, конечно, не означает, что мы должны ставить под сомнение необходимость нашего собственного выживания. Уважение к бацилле столбняка не доходит до того, чтобы добровольно превращать наше тело в среду для ее обитания. Но в то же время мы должны помнить, что биохимические корни этого организма уходят в далекое прошлое нашей планеты. Бациллу столбняка отравляет молекулярный кислород, которым мы так легко дышим. Но зато она, а не мы, была бы как дома в бескислородной и богатой водородом атмосфере юной Земли.
Возможно, наступит время, когда мы установим контакт с другими разумными существами, живущими на планетах каких-либо далеких звезд; с существами, прошедшими миллиарды лет своей собственной эволюции и скорее всего внешне непохожими на нас, хотя их мысли могут быть очень схожи с нашими. Поэтому важно расширить горизонт нашего единения не только в сторону простейших форм жизни на нашей планете, но и в сторону экзотических и развитых форм жизни, которые вместе с нами могут населять нашу необъятную Галактику.
Пер. с англ. Алисы Тотпочава Пути Роггии
Ольга Баала
Русский человек в координатах бытия
Принято, оказывается, считать, что "переходный период" в российской истории закончился. "Переходный" — то есть такой, для описания которого можно не слишком трудиться подбирать законченные, жесткие в своей определенности модели: все равно ведь все меняется, причем если совсем честно, не так уж понятно, в какую сторону. Для интеллектуалов, в профессиональные обязанности которых входит изобретать объяснительные схемы происходящему, назвать таким образом кусок истории — значит разрешить себе некоторую передышку.
Но передышка затянулась: с тех пор как мы покинули советское состояние, скоро минет полтора десятка лет. Все новые реформы — административная, налоговая, пенсионная... — держат общество в состоянии непрерывной хирургической операции. У людей под ногами расползается социальная почва. Потребность в четком "образе себя" тем сильнее, чем очевиднее: до обретения сколько-нибудь устойчивых, законченных форм еще ой как далеко. Надо на что-то опираться. На что?
Объявление "волевым решением" конца переходного периода — напоминание интеллектуалов самим себе о том, что задачи надо решать безотлагательно.
Несколько месяцев назад в Московской высшей школе социальных и экономических наук (МВШСЭН) российские и зарубежные социологи, экономисты, историки, публицисты собрались на очередной симпозиум, специально посвященный разведыванию российских исторических путей. Десять лет подряд он назывался "Куда идет Россия?" В прошлом году участники уже спрашивали себя: "Куда пришла Россия?" В нынешнем они вопросительных интонаций избегали вовсе. Их встреча состоялась под названием "Пути России: существующие ограничения и возможные варианты".
Вопросов, между тем, даже больше прежнего. Не ясно даже, действительно ли нами пройдена историческая развилка, после которой в России отчетливо сложился капитализм как социально-экономическое и социокультурное явление, и теперь нас ожидает зона некоего безальтернативного развития? Так ли уж все это укладывается в рамки термина "капитализм"? Насколько этот самый капитализм для нас органичен? А то, что у нас теперь этим словом называется, не очередная ли маска традиционной российской системы, в которой государство — главный, по существу, единственный фактор общественных трансформаций? Насколько вообще годятся классические модели для описания того, что с нами происходит?
Похоже, все вопросы, по существу, упираются в нерешенность, как выяснилось, одного, коренного вопроса, без внятного ответа на который остальные попросту не получится рассматривать корректно. А кто мы, собственно, такие? Из каких представлений о себе следует исходить, выбирая варианты исторического действия? Растерянность по этому поводу куда шире, чем поиски (по сути — конструирование) пресловутой "национальной идеи", вокруг которой мы все якобы должны организоваться. На ученом языке это усилие обрести оформляющий, направляющий жизнь "образ себя" называется проблемой идентичности.
То есть, говорил социолог Алексей Левинсон, на уровне повседневности основная часть российского общества к сложившимся условиям существования как раз вполне адаптирована. Куда сложнее с неповседневным. В этом отношении у нас, утверждал он, вообще неприкрытый кризис чуть ли не всего подряд: идентичности, идей, нравственных и духовных ценностей... Очень недостает идентичности глобальной, располагающей человека в больших координатах бытия (ее иногда называют "национальной идеей"). Его коллега Борис Дубин описал ситуацию как "невроз идентификации". Ценностное пространство россиян разорвано: инструментальные ценности, заметил руководитель Центра социокультурных изменений Института философии РАН Николай Лапин, как будто либерализуются, а терминальные ("то, ради чего все") остаются жестко-традиционными.