Страница 32 из 41
— Дальше кота мои интересы по этой части не простираются. А вообще-то я знаю, что ему сорок лет и что он бухгалтер.
Любу мучили угрызения совести. Даже утешить хотелось.
— Да не было у Макса с Кэтрин любви! Она выдала его за Марусю, чтоб действовал на нервы не ей, а Марусе. Понимаете? Специально.
Я действительно спрашивала Кэтрин. не жалеет ли она о приятеле. Какой-никакой, недавний, опять же доверенное лицо, а теперь — отрезанный ломоть. «Наоборот, — говорила она, — я очень рада» —
Это уже третий человек в моей жизни, который радуется счастью других. Первый — поляк Моравец — твердил: «Доброта — это гениальность» (восемнадцать лет лагерей в два захода). Второй — ростовский интеллигент Рамзесов с присказкой: «Бескорыстие анонимно» (текущая крыша квартиры, рояль напрокат, кусок хлеба на завтрак). Теперь — Кэтрин, русский вариант хеппи-энда, когда счастье конвертируется в страну проживания. Еше пара-тройка людей — и все родное воскреснет.
Но Люба наахивала свое:
— Ах! Нехорошо получилось...
Так было положено основание для пирамиды из вязаных шапочек, шарфиков, носков, варежек, безрукавок... Так рукоделием мамочка Любочка взялась замаливать Маруси-разлучницы грех.
С этим неуемным рукоделием, похоже, и связано исчезновение «Истории моды». Скорее всего, Любаша тихо взяла книгу на время — попользоваться и вернуть. Кто знал, что меня вдруг зацепит понятие «денди» и я полезу его искать?
Я опять все перерыла, но нашла лишь стопку тетрадей. На верхней обложке надпись: «Отношения и ценности. Мысли Кэтрин Ган о России». Ах, даже так... Надо полагать, тот самый реферат, которым она занималась последнее время. Интересно, за что в нашем уважаемом университете получают «отлично»? А Кэтрин окончила его похвальной студенткой.
«Отношением русского народа к жизни правят климат и размер страны, — начала я читать и дочитала до следующего: — В России любят собраться вместе и сидеть за полночь, и рассуждать о великом. Даже в парламенте дебаты продолжаются не просто годы, но целые столетия. Они все спорят, должны ли принять культуру Западной Европы, тогда как она давно у них под носом. Но русские так заняты своей жизнью, что ничего не видят и ничего не слышат. А если слышат, то тайный смысл слов от них уходит. Когда я сказала своей хозяйке, что моя фамилия Ган в переводе значит «Пушкина», она решила, что это абсурд. Она даже обиделась, как будто Пушкин — их монополия, и нечего лезть. Если подходить к этой фамилии со стороны отца поэта Пушкина, то это абсурд. Если подходить со стороны фамилии его матери Ганнибал, то никакого абсурда нет, а есть два слова вместе: «Ганнибал» означает «ядро пушки», можно «ружейная пуля».
Их великий царь Петр был, как видно, мистическим человеком, он как будто предвидел, что через несколько поколений родится такой же великий человек, как он, и, предчувствуя его судьбу, заложил в фамилию Ганнибал свое видение. Это он дал ее арапу, которого ему привезли из сераля. И крестил его как Петра Ганнибала. Но арап не хотел быть Петром и сделался Абрамом Ганнибалом. Ганнибал сопровождал царя во всех походах. Потом долгое время жил в Париже, вступил во французскую службу. Там же имел много детей от двух жен и любовниц. Остальное можно додумать и допустить, что за много десятков лет некоторые потомки арапа могли потерять за границей часть фамилии и докатиться до Ган.
Моя хозяйка признает фамилию Пушкин только за одним человеком, которого они все не читают, но боготворят, как Иисуса, а моя фамилия должна быть «Балда», так, наверно, посчитала хозяйка. Я уехала от нее, чтобы самостоятельно сделать для русских что-то полезное и доказать, что я все-таки в определенном смысле Пушкина. Душа для русских имеет самую большую ценность, если у кого- то или чего-то она есть. Когда я вышла на дорогу души, то вернулась к ней с Марусей и Максом, чтобы хозяйка видела все сама и поняла, кто порочней...».
Кэтрин, наверное, хотела сказать «любвеобильней», но перепутала слово. Но это ведомо только ей. Вот и узнай, что лучше — держать в руках эту тетрадь или жалеть об «Истории моды»! Что нового дала бы «История»? Что первый денди — англичанин Джордж Брайен Бруммель, что время, когда он жил, — время Пушкина. Все известное, оприходованное, пущенное в оборот. А тетрадь?! Я читала и думала: так кто же из нас Балда — Кэтрин Ган или я? Кто острее, проникновенней чувствует слово? Кто, наконец, порочней? Если, конечно, любовь к России — порок. Да и что такое порок? То, что прежде считалось нормой. Определенно американцы нужны, чтоб давать другим по мозгам и показывать перекрученность на свой собственный лад.
А Кэтрин Ган с месяц как была далеко. Ею владел новый университет под названием Йель где-то в Нью-Хевене.
«История моды» отыскала меня сама. Правда, другая — подаренная свидетельницей моего нытья по пропаже. О денди в этой книге ни слова. Зато шанелей, кристиан-диоров, версачей сколько угодно. Но это же так современно! Лишнее подтверждение того, что мода всесильна, не в смысле покроя одежды, а взгляда на вещи. Она, как политика, способна убить, вывести из игры, особенно тех, кто в нее не входил.
Понемногу о многом
Они еще не знали керамической посуды, не выращивали овощи и скот, они собирали ягоды и охотились на медведей. Однако они сооружали великолепные храмы и высекали из камня трехметровые стелы и обелиски с изображением животных — древнейшие в мире культовые постройки, возведенные 11 тысяч лет назад. Их зодчие были охотниками и собирателями каменного века, они жили в Анатолии — местности на юго-востоке Турции. Долгое время их считали «примитивными дикарями», думавшими лишь о скудном куске пищи.
Однако недавние раскопки в Турции полностью переменили мнение об этих «пасынках Природы», сгинувших в тьме веков. Нет, они не исчезли бесследно — эти дикари породили всю утонченную западную культуру! К такому выводу пришли археологи, изучая предметы, найденные в холме, образовавшемся на месте поселения.
Особенно поразительны были изображения животных. Казалось, утки вот-вот крякнут, лиса бросится на добычу, а вепрь грозно устремится на вас, посверкивая своими клыками. В ту эпоху ничего подобного по красоте и изяществу не было. Уникальна также архитектура зданий и монолитных обелисков.
Сразу же у ученых появились вопросы. Почему древние «охотники и собиратели» выбрали для поселения эту неуютную местность да еще поднялись на вершину горного хребта? Отчего им не жилось в краю, где ягод, зверья и рыбы вдоволь, стоит лишь шагнуть за порог хижины? Почему они, обладая несравненной сметкой и чувством изящного, потянулись в унылую страну, где не найти ни воды для питья, ни дров для костра? Каким богам они молились среди выжженных скал?
Очевидный ответ таков. Они не жили здесь. В этом краю они лишь молились. По мнению немецких археологов, в доисторическую эпоху Гебекли-тепе был религиозным, а возможно, и административным центром всей Малой Азии.
Как известно, в позднем каменном веке в человеческом обществе уже начинается расслоение. Повинуясь воле вождей, жрецов и старейшин, люди принимаются возводить грандиозные каменные постройки, где почитают понятных им природных богов. Сии столпы и опоры защищают урожаи и скот древних пастухов и пахарей от порчи и падежа. Однако никогда еще ученые не находили святилища, возведенные в ту эпоху, когда наши предки не знали ни земледелия, ни скотоводства. С последними находками в Анатолии рухнула догма: «Лишь оседлое общество нуждается в архитектуре и создает ее».
Археологи делают еще один небесспорный вывод: наверняка в Гебекли-тепе несколько сот человек жили круглый год. Это были служители культа, строители новых храмов или обелисков, купцы. Всем им надо было чем-то питаться. Возможно, местные жители стали возделывать дикие злаки.