Страница 14 из 40
Оно и понятно: чем дальше планета, тем сложнее и труднее ее исследование. Видимо, поэтому останутся ждать лучших времен Уран и Нептун, но не самый далекий Плутон, если найдется человек, который сумеет отвлечь воображение американских конгрессменов от марсианских "зеленых человечков" и увлечь их тайнами этой загадочной планеты. К сожалению, даже если это произойдет, миссия к Плутону не будет подкреплена новой, более надежной космической технологией или принципиально новыми двигателями вроде ионных и атомных: их много обещавшая разработка тоже затормозилась сейчас из- за недостатка средств. Прежние технические средства, как уже очевидно, будут использованы и в запланированных полетах к Меркурию.
Ольга Балла
Анатомия скуки
Питер Брейгель. "Страна изобилия", 1567 г.
Говорят, наши современники зверски скучают. "Скука" — одна из самых клишированных примет новейшего времени (уже века два, и чем дальше, тем, похоже, больше), одна из навязчивых его тем.
Молодые, считается, скучают особенно, причем так думают и сами молодые. Им, бедным, оказывается, деть себя некуда: у них дефицит если и не позитивных жизненных программ (в общем-то всякая культура своим обитателям предлагает известный набор позитивных программ практически всегда), сколько восприимчивости, доверчивости к этим программам, готовности их принять в качестве собственных. Ну, тошнит этих молодых от того, что взрослые им предлагают и навязывают. Лучше по улицам шататься и пиво пить, хотя тоже, конечно, скучища. Скучать в своем роде принято: это и поза, и позиция, со времен денди позапрошлого века маркирующая неприятие жизненных обстоятельств. Люди скучают отдел и от безделья, от нового и от старого, от скудости возможностей и от их чрезмерного разнообразия.
Прежде всего от скуки пытаются куда-нибудь деться. Всеми мыслимыми силами устроить так, чтобы этой окаянной скучищи не было. В этом смысле культура наших дней весьма изобретательна, рецептов множество. Физические нагрузки на организм — в целях улучшения душевного состояния. Танцы. Собирание чего бы то ни Витторе Нарпаччо. "Венецианки", начало XVI вена было. Карьера и зарабатывание денег (те самые "позитивные программы"). Поиски жизненных альтернатив на всех мыслимых уровнях: путешествия (на это работает гигантская индустрия туризма: скучно в своем — вот вам инъекции чужого, небольшие, нетравматичные, в удобоусвояемых дозах), смена работ (например, "раз в пять лет", как почему-то предписывает одно из ходячих представлений на сей счет), круга общения, жилья, сексуальных партнеров или сексуальных же ориентаций. Алкоголь. Наркотики. (Добавить к набору доступных состояний еще какие-то!) Телевидение с Интернетом. Обильный, разнообразный, давно уже самоценный игровой культурный пласт. Экстремальный спорт. Насилие как с идеологическими оправданиями (типа "бей черных"), так и без оных: тоже, говорят, от скуки (старая, как мир, сладость нарушения запретов). Словом, растяжение, разрывание станиц данного. Люди тем упорнее стремятся выйти за пределы, очерченные их обстоятельствами, чем безнадежнее, по собственному чувству, в них упираются.
С другой стороны, скуку принято изо всех сил отрицать. Это одно из незыблемых правил хорошего тона в отношениях не столько даже с другими, сколько в первую очередь с самим собой. Да как же скучать-то, в самом деле, когда столько интересного на свете, когда жить так трудно, когда надо деньги зарабатывать... "Мне" вот никогда не бывает скучно! (Читай: потому что у "меня" внутренняя жизнь интенсивна, а внешняя — осмысленна...)
Тут вообще следует насторожиться. Скука, несомненно, — область повышенного культурного беспокойства и повышенной культурной защиты. В том, что касается подобных болевых точек, доверять культуре не следует, но прислушаться к ней просто необходимо.
Эпоха индивидуализма, "професса" и потребительской культуры сыграла с человеком злую шутку. Снабдив его жгучей потребностью в индивидуальном смысле и постоянном динамичном наполнении жизни, она одновременно лишила его внутренних стимулов к смыслу, отучила его (если он вообще-то когда-то умел!) вырабатывать смысл для себя самостоятельно: надо, чтобы его обеспечили извне. Отсюда — грандиозная индустрия развлечений, иные эпохи в таких масштабах не могли себе ее и вообразить. И чем она грандиознее, тем во все больших масштабах она порождает зависимость от нее — то есть все ту же скуку. Скука тем мощнее, тем вездесущнее, чем разнообразнее и хитроумнее средства бегства от нее, ибо все эти средства — не что иное, как многочисленные облики ее самой. Они — тупики.
Скука тем мощнее, тем вездесущнее, чем разнообразнее и хитроумнее средства бегства от нее, ибо все эти средства — не что иное, как многочисленные облики ее самой.
Едва ли не все, кто в истекшем столетии брались рассуждать о томящей человечество скуке, более-менее сходятся в том, что повышенная культурная "разофетость" скуки и всего с нею связанного — симптом постигшей мир большой, глобальной утраты смысла. Даже так: Смысла.
Психологи связывают скуку с эмоциональным, а по большому счету смысловым и целевым голодом. Культурологи делают то же самое применительно к культуре в целом. Смыслов-то в культуре множество (даже с избытком), но вот поди ж ты: нет чувства их надежности, окончательности.
Витторе Карпаччо. "Прибытие английского посольство" (фрагмент картины), XVI век
Вот типичное мнение и характерное чувство человека Нового времени: "Жизнь по самому своему существу есть не неподвижное пребывание в себе, самодовлеющий покой, а делание чего-то или стремление к чему- то; миг, в котором мы свободны от всякого дела или стремления, мы испытываем, как мучительно-тоскливое состояние пустоты и неудовлетворенности". То есть — скуки. Так выразился в прошлом веке Семен Людвигович Франк.
Но ведь жизнь отнюдь не всегда воспринимала себя (и по сей день не всегда воспринимает) как непременное делание чего-то или стремление к чему-то. Животные ничуть не скучают и не тоскуют по деятельности, которая выходила бы за пределы удовлетворения их жизненных нужд. Когда нужды удовлетворены, они прекрасно себя чувствуют в покое, не терзаясь ни потребностью в информации, ни стремлением к самопревосхождению. Все это началось вместе с человеком — смысловым существом — и с течением исторического времени лишь усугублялось.
Смысл как таковой уже много поколений подряд не гарантирован "автоматически" (как то, предположительно, было в традиционных обществах). Он проблематизирован; проблему его надо все время решать заново, и каждое ее решение — уже фактически новая ее постановка. "Прогресс" с его манией новизны вовлекает человека в дурную бесконечность обновлений и (псевдо) совершенствований, и скука — естественная их оборотная сторона. Чем интенсивнее человек требует смысла от того, что с ним происходит, тем невыносимее он скучает.
Скука современного мира по обе стороны Атлантики — симптом и следствие не столько утраты евроамериканским человеком своих смыслов и своего Смысла, сколько повышенно, до разрушительности въедливых с ним отношений. Ни одна из исторически данных форм этого самого смысла не может по большому счету человека удовлетворить. Культурно "встроенный", впитанный в своем роде с молоком матери критицизм и аналитизм проедает нас до оснований, до корней, до сердцевины. Эти-то основания, эти-то корни и "манифестируют" себя как скука: ни одна из форм бытия в руках не держится, все из рук падает. Другое дело, что человек в его нынешнем состоянии совершенно не знает, что ему с этой сердцевиной-пустотой делать. Оттого так и бежит от нее во всех мыслимых формах.