Вильям Гарвей

Легочный круг впервые был описан Мигелем Серветом в его книге «Восстановление христианства»: «Сообщение между правой и левой половиной сердца происходят не через перегородку сердца, как обычно думают, а путем удивительного приспособления кровь переходит из правого желудочка в легкие; тут она перерабатывается, принимает желтый цвет и проходит из легочной артерии в легочную вену. Затем она в легочной вене смешивается с воздухом и в момент выдыхания очищается от копоти».

Если вспомнить, что ни кислород, ни углекислый газ не были известны в шестнадцатом веке и, следовательно, никто не подозревал о газообмене, происходящем в легких, станет ясно, что описание Сервета довольно близко нашим современным понятиям.

Но и Сервет — этот богослов-бунтарь, смелый философ и врач — и он все-таки не смог до конца оторваться от взглядов своего века и освободиться от галеновских воззрений. Вслед за приведенными словами он пишет:

«…Наконец, в момент диастолы (Диастола — фаза в ритмической деятельности сердца, расслабление, наступающее после сокращения сердца (систолы). Во время диастолы сердце наполняется кровью) эта смесь (воздуха и очищенной от „копоти“ крови) поступает в левый желудочек, где она служит для образования… жизненного духа»! И дальше: «Кое-что (то есть часть крови) все-таки может просачиваться через перегородку сердца».

Книга Сервета была сожжена вместе с ним. Но два экземпляра ее были спасены из огня чьей-то смелой рукой. На них остались следы изуверского костра. О книге забыли, и только в 1694 году англичанин Ваттон сделал неожиданное открытие: в богословском сочинении Сервета оказалось несколько страниц, описывающих легочное кровообращение.

Ученым шестнадцатого, семнадцатого веков не были известны ни сама книга, ни мимоходом сделанное в ней важное физиологическое открытие.

Не были они известны и Реальду Коломбо, профессору Падуанского университета, ученику Везалия. С Серветом он тоже никогда не встречался. Коломбо, как и Сервет, описал в своем труде легочный круг кровообращения, и это его открытие было вполне самостоятельным.

Но Коломбо избежал ошибки Сервета, и его теория легочного круга как две капли воды похожа на современную.

Однако, как и Сервет, он не подозревал о том, что кровь циркулирует по всему телу круговым движением, не знал, что легочный круг — часть общего. А стало быть, не подозревал и о цели «малого круга», как части общего, и считал, что в легких обращается только незначительное количество крови.

Еще раз убедившись в отсутствии отверстия в перегородке сердца, Коломбо искал путей перехода крови из одной половины сердца в другую. И открыл легочный круг.

«Кровь через легочную артерию идет в легкие, где она становится более тонкой; оттуда она вместе с воздухом поступает по легочной вене в левый желудочек — этого никто раньше не замечал и не описал, хотя все должны были это видеть и знать».

Коломбо завершил учение Везалия в той части, где речь идет об отсутствии отверстия в перегородке: он проследил истинный путь движения крови по малому кругу кровообращения. Но в другой части ученик сделал шаг назад по сравнению со своим учителем.

Вопрос о том, что представляет собой сердце, вызвал достаточно много споров в науке. Гиппократ считал сердце мышцей. Гален опроверг его мнение. Везалий подтвердил точку зрения Гиппократа. Коломбо утверждал, что сердце не есть мышца.

В чем же суть этого спора? А вот в чем. Если сердце не мышца, значит оно не может активно сокращаться, то есть выбрасывать из себя кровь, сообщая ей движение на весь дальнейший путь; оно, стало быть, подобно кузнечным мехам (что и говорил Гален) и может только всасывать в себя кровь, двигающуюся независимо от него. Следовательно, сердце не центр кровообращения, а только этап в пути крови. Участие его в этом важнейшем для организма процессе пассивное. Не оно основной двигатель крови — кровь движется по сосудам при помощи некой «особой силы».

Наоборот, если сердце мышца, способная на активные самостоятельные движения, то, исходя из того, что все кровеносные сосуды выходят из этой мышцы, логически напрашивается вывод: сердце своими сокращениями выталкивает, а не присасывает кровь, и этими сильными выталкиваниями сообщает ей движение на весь дальнейший путь. Сердце — это центральный орган всего движения крови в организме.

Как мы увидим дальше, правы оказались те, кто считал сердце мышцей.

Учеником и последователем Везалия, преемником его по кафедре анатомии Падуанекого университета был знаменитый итальянский хирург Иероним Фабриций. Занимался он анатомией и эмбриологией — наукой о развитии плода, едва только зачинавшейся в то время. Фабриций восстановил аристотелеву сравнительную анатомию и физиологию, пользуясь своим оригинальным методом: он сравнивал между собой голоса и движения животных, ища определенных закономерностей. Как эмбриолог, он внес значительный вклад в науку: установил сходство и различие в развитии и строении яйца, зародыша, зародышевых оболочек акул, птиц, млекопитающих; сравнительное исследование эмбрионального развития целого ряда позвоночных он первый описал с такой полнотой. Как анатом, он сделал ряд открытий в строении уха, глаза, гортани. И самое главное — он описал венозные клапаны — заслоночки, которые через определенные расстояния прикрывают отверстия вен. Для чего они существуют, Фабриций так и не понял. Он считал, что заслоночки регулируют движение крови от сердца; на самом же деле они являются непреодолимым препятствием для такого движения и позволяют крови течь по венам только в сторону сердца.

Разберись Фабриций правильно в своих наблюдениях, он тоже был бы на пути к другому открытию — открытию кровообращения. Стало бы понятно, что раз кровь течет по артериям от сердца, а по венам — к сердцу, значит где-то артерии сообщаются с венами, кровь из них переходит в вены; значит она вовсе не потребляется на периферии вся, без остатка — одна и та же масса крови движется по тем и другим сосудам, которые представляют собой не две, а одну сосудистую систему.

Но этот знаменательный вывод не был сделан. Час его еще не пробил.

Тем не менее, описание венных заслоночек обогатило анатомию еще одним важным открытием.

А открытия в шестнадцатом веке следовали одно за другим. Новые факты не лезли в рамки старых воззрений, это создавало невообразимую путаницу, из которой ученые пытались высвободиться совершенно негодными средствами: вместо того чтобы отстаивать новые самостоятельные взгляды, каждый анатом и физиолог пытался перекроить на свой лад теорию Галена.

В анатомии и физиологии наступил полный хаос.

Запутался в нем и крупнейший итальянский ученый, реформатор ботаники Андреа Цезальпин. Авторитет древних так прочно держал его в плену, что он не смог сделать правильных выводов из собственных правильных наблюдений.

Цезальпин заметил, что при перевязке вены вздуваются на участке, более отдаленном от сердца. Казалось бы, чего проще: кровь скопляется ниже повязки, значит и течет она снизу вверх, а не наоборот?! Но как примирить это обстоятельство с учением Галена?

И Цезальпин начинает рассуждать. Рассуждает он длинно и путано и в конце концов возвращается к старинной теории Аристотеля: кровь восходит к верхним частям тела и возвращается к нижним, подобно приливам и отливам… Это по венам. А по артериям? По артериям, стало быть, движется «теплота». Правда, Цезальпин считал, что «теплота» переходит из артерий в вены и таким путем достигает сердца. Иначе говоря, по венам от сердца течет кровь и по тем же венам к сердцу движется «теплота».

Так одна путаная теория нагромождалась на другую. Противоречия и неясности с каждым новым открытием не уменьшались, а увеличивались. Чтобы выпутаться из них, нужно было начисто отрешиться от старых воззрений, свергнуть незыблемый, продержавшийся столько веков авторитет Галена и дать новую, совершенно самостоятельную теорию. Одного ума и таланта для этого было мало; нужна была еще смелость, даже самоотречение.