Девушка в тюрбане

Студент объяснил, что критика обязана быть разгромной, иначе не выбьешься: так, один маститый критик по прозвищу Эборгест именно благодаря этому стал знаменит. А новая статья, по словам студента, должна была стать настоящей сенсацией, ведь в ней ему удалось всего на нескольких страницах разгромить пять романов и три нашумевших фильма, а кроме того, хорошенько досталось Гёте, одному рок-музыканту и двум американским космонавтам.

Молодая женщина быстро отключилась от этой болтовни и принялась говорить сама с собой. Во время ужина студент снова вспомнил о странном поведении инженера: этот инженер всегда был противный и невоспитанный тип, а теперь уж точно спятил. Однако женщина его не слушала, она была полностью занята своим монологом.

— Ты что, сама с собой разговариваешь? — вдруг спохватился студент.

Не слыша, она продолжала вслух рассуждать о книгах:

— Вот так и в детстве мы воспринимаем отдельные слова совершенно иначе... А улицы, дома, тени — в них ведь тоже есть какой-то смысл, только мы его не улавливаем. Не потому ли этот смысл так волнует нас, что мы не в силах его объяснить?

— Как это «не в силах объяснить»? — слегка обиженно переспросил студент. — Что на тебя нашло?

— Ну, те видения, которые появляются, а потом исчезают, и непонятно, что это было.

— Извини, но я этого не понимаю. Что значат твои туманные фразы? Чем мудрствовать, взяла бы лучше да почитала хоть раз какую-нибудь серьезную книгу.

Он раздраженно запихнул в папку журнал и газету и поспешил на вокзал, откуда отходил поезд в его родной город.

В конце октября женщина нашла себе квартиру в центре, но там еще ничего не было готово, ремонт должен был продлиться целый месяц. Вместе с первыми осенними дождями снова возник инженер. После работы она увидела его на прежнем месте. Это была их последняя встреча.

Вот они стоят посреди широкой площади, с трех сторон окруженной небоскребами в форме параллелепипедов. Эти громоздкие здания ослепляют их бесконечными, никогда не открывающимися окнами. Усатый инженер подходит к женщине и таинственно шепчет:

— Я хочу перейти на вашу сторону. Вы должны выслушать мое мнение о книге, которую я прочел уже три раза. Мне необходимо, просто необходимо с вами переговорить.

— Да поймите же наконец, господин инженер, я не желаю вас больше видеть.

От растерянности он на миг лишается дара речи, но тут же начинает все сызнова:

— Я привык запросто разговаривать с клиентами, потому что они люди скромные и простодушные.

Женщина обрывает его:

— Если вы будете меня преследовать, я позвоню вашей жене.

Однако инженера не так-то просто выбить из колеи.

— А вы, читатели книг, вечно витаете в облаках и мните о себе невесть что. Замыкаетесь в своей раковине, и другие для вас не существуют, а если и разговариваете, то обращаетесь неизвестно к кому. Вы даже в глаза человеку никогда не глядите, я заметил. Ну скажите, отчего это, синьорина Вирджиния?

Последнего вопроса можно было бы и не задавать, потому что синьорина Вирджиния уже далеко.

По дороге домой она некоторое время размышляла, почему студент и усатый инженер все время пристают к ней со своими исповедями, а затем принялась по обыкновению говорить сама с собой. Вот и витрины, рекламные плакаты, афиши на улицах тоже пытаются привлечь ее внимание, но в отличие от книг никакого душевного трепета у нее не вызывают. Может, все это вывешено здесь только для того, чтоб спросить ее: «Ты меня понимаешь?»

Она ускорила шаг, но неоновые вывески, платья, прически, часы, яркие синтетические куртки неумолимо требовали от нее внимания, задавая один и тот же вопрос: «Ты меня понимаешь?»

И люди, пестрая толпа на улице, тоже будто стремились поведать ей что-то свое. В их взглядах, походке, том интересе, с каким останавливались они перед витринами, содержался опять-таки один и тот же вопрос: «Ты меня понимаешь?»

Оживленные разговоры вокруг ничем не отличались от ее собственного монолога, разве что звучали чуть погромче. Вся улица — это как бы огромный единый мозг, в котором копошатся слова и призраки мыслей, но им неловко и стыдно, оттого что они призраки, вот они и требуют к себе внимания, стараясь не выдать своей ущербности и предстать перед другими не тем, кто они есть на самом деле.

Призраки, стыдящиеся своей ущербности, снуют по тесной улице, не замечая того, что вокруг них раскинулась бесконечная вселенная. Все эти призраки, и вещи, и рекламы, и витрины покрыты странной, всепроникающей пылью; она забивается во все щели и неотвратимо оглупляет все, чего бы ни коснулась.

Женщине представлялось, что эта пыль, поднимаясь с земли, закручивается в страшный смерч, туманящий мозги призраков. Но зачем тогда призраки так очумело пытаются привлечь к себе внимание? К чему все эти лихорадочные намеки, слова, жесты, не способные наполнить душу трепетом?

Она вдруг заметила, что прохожие оборачиваются на нее, потому что она идет и разговаривает сама с собой вслух. Это смутило женщину, но лишь на мгновение, потому что тут же ее захватила новая мысль: «Ну и наплевать, все равно то, что с нами происходит, глупая и нелепая ошибка».

Однажды утром на службе молодая женщина узнала, что усатый инженер погиб. Он на большой скорости столкнулся с другой машиной в районе Ламбрате. Его коллеги говорили, что в последнее время он очень переменился: забросил дела, увлекся чтением и приставал ко всем с разговорами о книгах. Бедняга! А ведь был таким превосходным директором и знал толк в книжной торговле. Непонятно, что на него нашло!

Вернувшись домой, женщина принялась очищать свое жилище от книг — выносила их на улицу и оставляла прямо у мусорных бачков. Много раз она спускалась и поднималась на лифте казавшегося вечно необитаемым дома, и к полуночи в квартире не осталось ни одного образчика печатной продукции.

Слова и фразы теперь тревожили ее не просто как фильмы с привидениями (внутренний трепет при виде черных литер она уже научилась преодолевать), а как нечто более страшное и непонятное.

Такое же смутное ощущение возникало, когда перед глазами у нее мелькали таблички с названиями улиц; это было похоже на кадры немого кино с пляшущими титрами.

Ей начало казаться, что слова вообще выдуманы для того, чтобы любым способом привлечь к себе внимание. «Стой, послушай, что я тебе скажу!» — призывают они, а потом ничего не говорят, лишь заслоняют от тебя какое-то безмолвное, возникающее за этими словами видение.

Ей даже пришло в голову, что слова в книгах, газетах, рекламных объявлениях преследуют одну цель: воспрепятствовать появлению этого безмолвного видения, перед которым человек теряется, чувствует себя незащищенным. Так, на службе по утрам сталкиваешься в лифте с разными людьми, знакомыми и незнакомыми, и, чтобы избежать взаимной неловкости, поспешно зовешь на помощь ничего не значащие слова: «Ну как делишки?», «Ух, и жара сегодня!», «Смотрел вчера футбол?»

Она часто наблюдала, как люди спорят, размахивая руками и как бы доказывая этим, что они действительно спорят. Но в чем смысл их слов? Ведь то, что они пытаются сообщить друг другу, всем давным-давно известно. Тем не менее каждый считает очень важным произнести эти ничего не значащие слова, дабы привлечь внимание к своей особе. Одни притворяются удивленными, другие делают вид, что удивляться тут нечему. Одни изображают страдание, другие пытаются выразить им сочувствие. Все готовы постоянно что-то изображать, лишь бы предотвратить очередное безмолвное видение.

Дома, в своем окраинном квартале, она разговаривала сама с собой и все больше убеждалась, что книги заронили ей в голову слишком много будоражащих мыслей, и это ужасно, потому что мысли имеют свойство размножаться.

А все разговоры на работе она воспринимала как обмен репликами в бездарной пьесе, и все эти реплики призваны заглушить непонятные видения. Чтобы успокоиться, она усиленно жевала резинку и уговаривала себя: «Они все чужие. Надо только вспомнить, в каком спектакле я их слышала».