О, Путник!

— Хотите, смейтесь, хотите, нет, но сегодня утром я закончил небольшую поэму. Мне кажется, она довольно неплоха, — с задором ответил ПОЭТ.

— И как же называется поэма, о чём она? — заинтересованно промолвил я.

— «Битва с Небесным Медведем»! Вот как она называется, Сир, — весело сказал ПОЭТ и с усмешкой посмотрел на ШЕВАЛЬЕ.

— Бог ты мой, ну вы и даёте! — удивился я. — Как можно на основе скоротечной схватки создать целую поэму?

— Ваше Величество, извините, но каждому своё… Вы воюете и правите Империей, а я занимаюсь творчеством! Это несколько разные вещи, — с некоторым вызовом произнёс ПОЭТ.

— К войне и правлению следует также подходить творчески, собственно как и ко всему остальному в нашей жизни, — усмехнулся я. — Да ладно, совсем не то сейчас время и не то место, чтобы вести философские диспуты.

— Сир, время пока нам это позволяет, — возбуждённо произнёс ПОЭТ. — Когда, как не перед лицом смерти, размышлять о тайнах бытия!?

— О, как, ишь, ты, однако! — засмеялся я. — Ну, вы даёте! Согласитесь, что после того, как я сделал вас Придворным Поэтом и Летописцем, вы значительно повысили свой интеллектуальный уровень.

— Сир, этот самый уровень у меня был и ранее, и остаётся он всегда неизменным, — бодро сказал ПОЭТ. — Просто присутствие рядом с Вами значительно отточило его. Это как карандаш: вот он лежит перед нами на столе, — не заточенный, нейтральный, никакой. В нём таятся определённые возможности, но они до поры до времени не реализуются. Подошёл к столу человек, взял карандаш, заточил его и написал гениальную поэму, ну, или хотя бы обычное письмо к другу, или составил смету на строительство дома или крепости. Вот и проявилась заложенная в карандаше суть.

— Ну, вы и завернули, — засмеялся я. — Так значит, я являюсь тем самым точильщиком? Ай, да плут, ай, да льстец! Смотрите, не превратитесь из талантливого поэта в ловкого царедворца! Их вокруг меня с каждым днём всё больше и больше, а вот способных творческих людей что-то не прибавляется. А вообще, если всё сегодня обойдётся, то, пожалуй, дарую я вам дворянство! Пора, пора. Как-то неудобно, — вокруг одни бароны, маркизы, да графы, а Придворный Поэт и Летописец — простолюдин! Нехорошо это! Очень нехорошо!

Лицо ПОЭТА после этих слов порозовело, глаза засверкали.

— Сир, благодарю Вас за оказываемую мне честь, буду служить Вам верой и правдой!

— «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — усмехнулся я.

— Сир, неужели снова Сократ? — не выдержал ШЕВАЛЬЕ.

— Я уже как-то кое-кого предупреждал о том, чтобы при мне это имя больше не упоминалось! — раздражённо произнёс я. — О, сколько ещё мудрецов, кроме него, существовало и существует на этом свете! Кстати, у Сократа был один ученик. Звали его Платоном, ну, или Аристоклом. Так вот, возвращаясь к вопросу о творчестве… Он как-то сказал: «Творчество — это всё, что вызывает переход из небытия в бытие». Как вам эта несомненно гениальная фраза?! Очень интересная мысль. Но пока закончим нашу беседу. Кажется, начинается то, что рано или поздно должно было произойти и случиться. Увы, увы…

В стане врага наметилось какое-то движение. Раздался трубный глас боевого рога, пехота зашевелилась, её ряды заколыхались, а затем двинулись вперёд, сомкнув щиты и выставив перед собою длинные копья. Земля слегка задрожала под ногами тысяч воинов.

— Сударь, — невозмутимо обратился я к встревоженному ПОЭТУ. — Не изволите ли прочитать нам хотя бы пару строк из вашей последней Поэмы? Для поднятия боевого духа, так сказать…

— С удовольствием, Сир! Вот, послушайте:

— Сир! — ШЕВАЛЬЕ решительно прервал ПОЭТА, и я, к сожалению, не смог узнать, что произошло в тот сокровенный миг. — Надо действовать!

— Ну, так действуйте, — спокойно сказал я. — У меня лично после прочтения поэмы боевой дух поднят. Как у вас?

— Я горю жаждой битвы, Сир!

— Так вперёд, вперёд!

ШЕВАЛЬЕ с Баронами бросились к нашему войску, на ходу отдавая приказы. Я невозмутимо стоял на холме и спокойно наблюдал за происходящим. Гвардия за моей спиной мрачно и безмолвно следовала моему примеру.

— Сударь, неплохо! Весьма неплохо, — я покровительственно потрепал ПОЭТА по плечу. — Мне особенно понравилось: «Но Император, — фаворит НЕБЕС!». Превосходно! Ладно, прочитаете эту Поэму нам с ГРАФИНЕЙ попозже, а сейчас займёмся сражением. Всему своё время, знаете ли…

Лучники и арбалетчики врага выпустили рой стрел. Они достигли наших рядов, но, из-за разделяющего противников значительного расстояния и поднятых щитов, почти не причинили нам никакого урона. «Теперь пора и нам, что там ШЕВАЛЬЕ медлит?!» — нервно подумал я.

Словно услышав мои мысли, наши славные лучники, выстроившиеся за пехотой в несколько длинных рядов, спустили тетивы. Смертоносная туча, состоящая из тысячи стрел, обрушилась на неприятеля. Эффект был впечатляющим. Шеренги врага потеряли стройность и заметно поредели, но не до такой степени, как мне бы хотелось. Всё-таки, тяжёлая пехота, есть тяжёлая пехота!

Наши лучники, пристреливаясь, сделали ещё один залп, а потом стали стрелять почти беспрерывно. Послав стрелы во врага, первый ряд быстро приседал на одно колено, перезаряжая луки, второй, отстрелявшись, также опускался на землю, за ним следовали третий, четвёртый и пятый ряды. Всё повторялось снова, снова и снова, словно алые волны перекатывались по заснеженному полю. Ах, молодцы, как я правильно сделал, что столько времени и внимания уделял лучникам! Как, однако, работают ребята!

Численное превосходство врага с каждым его шагом всё сокращалось и сокращалось. Вот-вот противник перейдёт на бег. Пришла и моя пора!

— Коня! — закричал я.

Два Гвардейца быстро подвели ко мне могучего Горного Жеребца. Он храпел, легко и нервно пританцовывал, хотя и был закован в довольно тяжёлую броню. Я мгновенно оказался в седле, пустил коня в бешеный галоп. Ветер засвистел в ушах, алый плащ тяжело забился за моей спиной. Я ворвался в заблаговременно оставленный для меня коридор между шеренгами воинов, преодолел его за считанные секунды и вырвался на стратегический простор.

Противник находился уже в пятидесяти шагах от нас. Я услышал громкий лязг доспехов, топот тысяч ног, громкие команды, вопли. Несколько стрел ударили в мои латы, отлетели от них, не причинив вреда.

— ЗВЕРЬ!!! — заорал я изо всех сил, хотя этого было делать и не обязательно.

Пёс материализовался в нескольких шагах впереди меня, пыхнул паром, издал свой жуткий коронный рёв, понёсся по полю, сделал несколько огромных заключительных прыжков в сторону врага, в полёте снова заревел и тяжело врезался в ряды неприятеля. Выставленные вперёд копья, конечно же, не помогли. Они сломались, как спички. ЗВЕРЬ стал бешено и неуклонно пожинать свою кровавую жатву.

О, как я обожаю это волнующее и сладкое словосочетание: «Пожинать кровавую жатву!». Сколько в нём мощи, трагизма, силы и поэтики! Как, однако, оно тревожит душу и будоражит воображение!

И так, ЗВЕРЬ начал бой. Он периодически исчезал в одном месте и неожиданно появлялся в другом, ускоряясь, совершал гигантские прыжки вверх, а потом обрушивался на врага вниз, рвал, терзал, кусал, грыз, сбивал с ног, подминал под себя. Поле окрасилось долгожданной кровью, которая смягчила постылые серые краски, переполняющие мир.

— Империя или смерть!!! — заорал я, бесстрашно гарцуя на Жеребце с высоко поднятым мечом.

— Империя или смерть!!! — вторили мне тысячи глоток.

Я некоторое время с удовольствием наблюдал за ужасным и завораживающим зрелищем, в котором главным актёром являлся ЗВЕРЬ… Потом я развернул коня и под градом стрел, которыми осыпали меня вражеские воины, стремительно пролетел коридор между нашими шеренгами. Они сразу же тяжело сомкнулись вслед за мною, превратив временно разрозненную воинскую массу в сплошной стальной монолит. Я быстро доскакал до холма, спешился, посмотрел на поле битвы.