Реквием по сердцу

- Будем считать сегодняшний вечер объявлением мира, - слегка улыбаюсь ему. А он целует меня в лоб, и тоже улыбается в ответ.

Так как есть больше никто не хотел, мы решили уже покинуть ресторан. Расплатившись кредиткой, мы вышли на улицу.

- Так, куда теперь? - с энтузиазмом спрашивает Ислам.

- Я не знаю. Ты заставил меня выйти из моей уютной квартиры, сейчас бы я сидела и смотрела свой сериал, поэтому, сам и думай, - скрестив руки на груди, заявила я.

- Хорошо, пойдём пока пешком. И кстати, у меня есть парочка идей, куда можно пойти ночью в Москве, но боюсь, такую милую девушку как ты, туда не пустят. Вряд ли кто поверит, что тебе есть 18, - ухмыляется он, и я уже догадываюсь, о каких он местах говорит.

- Ну да, а тебя обвинят в педофилии, - с умным видом киваю.

Тут он уже откровенно заржал.

- Я скажу, что привёл сюда свою дочку, ведь нам надо найти для неё мамочку. Я очень занятой человек, и свободен только ночью, и нам остаётся только искать по разным кабакам и стриптиз-клубам. Уверен, они войдут в моё положение, и позволят нам пройти.

Теперь смеяться начинаю я.

- Боже, - сквозь смех говорю я, - у тебя больная фантазия.

- Она у меня богатая, - многозначительно говорит он, но потом тоже улыбается, - теперь твоя очередь.

- Ты о чём?

- Скажи какую-нибудь глупость и попытайся меня рассмешить.

- Ты смеёшься почти над всем, что я говорю, даже когда я не шучу. И иногда мне кажется, что ты издеваешься.

- Я не издеваюсь над тобой, просто ты забавная, когда злишься. Знаешь, ты выглядишь как маленький ребёнок, у которого отобрали его любимую конфету, поэтому я и смеюсь.

- То есть, тебе нравится меня злить?

- Можно сказать и так. А теперь анекдот.

- Я не знаю анекдотов, в смысле, я каждый день читаю в инстаграмме тупые приколы, но они забываются...

- Оу, так ты сидишь в инстаграмме? Я подпишусь на тебя.

- И ты сидишь? Как у тебя времени хватает на всё?

- Это удобно...Иногда можно не париться со знакомствами в клубах или парках. Находишь какую-нибудь девушку и по её профилю определяешь, светит с ней что-нибудь или нет...ну, если ты понимаешь о чём я, - он заговорщически подмигивает.

- Это ужасно и отвратительно.

- Почему же? Я ведь никого не совращаю, они, считай, сами себя на блюдечке преподносят. И ты знаешь, обычно те, кто больше всего кричат о своей порядочности, в жизни оказываются, намного более предрасположены к случайной связи. Такое вот, сугубо мужское наблюдение.

- Какая наблюдательность, - язвлю я, - слушай, давай обратно к машине, а то сейчас пройдём ещё пару километров, и обратно сил вернуться не хватит.

- У меня хватит, - говорит он, - если что, понесу тебя на руках.

- Нет, спасибо...Я сворачиваю, - говорю я и так и делаю. Ему ничего не остаётся, кроме как идти следом, - Ну так вот. Недавно я сидела и рисовала, и тут меня озарило, - щёлкаю пальцами я, - не знаю, заметил ты или нет, но оказывается, кенгуру очень похож на смесь тираннозавра и оленя.

Секунду он создаёт вид бурной мозговой активности, а потом с серьёзным лицом выдаёт:

- А знаешь, и вправду похоже. Может о каком-то этапе эволюции учебники биологии умалчивают. Ну, чтоб уберечь пятиклашек от потрясений.

- Вряд ли. Это моя больная фантазия художника.

- Значит ты - художница? Чего ещё я о тебе не знаю?

- Я люблю рок, - просто говорю я

- Ты серьёзно? - он недоверчиво осматривает меня с головы до ног, - Вот оказывается, чем могут заниматься маленькие и на вид хрупкие девушки - танцевать дома и трясти головой под Хе́ви-ме́тал.

- Я не трясу головой. И чаще всего хожу в наушниках. Когда я жила ещё дома с родителями, мамин эстетический слух не выдерживал такого насилия, поэтому она обычно поднималась в мою комнату, чтоб я наконец "Заткнула этот ужас" - это её слова. И однажды папа просто принёс мне наушники и сказала: "Вот, возьми и слушай свою недо-музыку в них. Не порть в доме атмосферу порядочности". А потом в общежитии, оказалось, что и Катя не выдерживает такую музыку, да и не только она. Однажды к нам пришли жаловаться со второго этажа. Пришлось долго уговаривать, чтоб не жаловались вахтёрше.

- Да уж, нелегко живётся в этом жестоком мире истинному почитателю тяжёлой музыки.

- Вот вот, - поддерживаю я. - А расскажи про себя. Я знаю, чем ты занимаешься. Теперь уже знаю, что соблазняешь инстаграммозависимых девушек. С твоим отцом я знакома, но про маму ты никогда не говорил. И есть ли у тебя братья или сёстры?

- Во-первых, я никого не соблазняю, они сами на меня вешаются...

- Как скромно, - встреваю я.

- Так и есть, - продолжает он, - Мама живёт за границей. Они с отцом развелись, когда мне было 10, есть сводная сестра, но мы редко общаемся. Я почти её не знаю.

- Печально, - говорю я.

- Но они-то живы. Хоть и далеко. Печально - это то, что у тебя кроме брата никого нет.

- Есть бабушка с дедушкой, но я никогда их не видела. Они не общаются с мамой с тех пор, как она вышла замуж за папу. Видели её карьеристкой и пророчили ей большое будущее, но она выбрала любовь и они ей этого не простили. Они приехали на похороны, но даже не подошли к нам с Тимкой.

Воцаряется тишина. Мы дошли до машины и сели вовнутрь. Ислам молча завёл двигатель, и мы поехали. По дороге мы тоже молчали, только какая-то слезливая песенка на английском доносилась из колонок. Приборная панель показывала 23:20. Проезжая мимо супермаркета, я вспомнила, что надо бы купить на завтра продукты. Знаю, это не совсем подходящее место, да и кто со свидания возвращается с продуктами? Но ведь это никакое не свидание, а дружеская поездка. Так что всё нормально, - убеждаю я себя.

- Я тут вспомнила, - говорю я и Ислам с интересом поворачивается в мою сторону, - что нам завтра нечего есть. Поэтому останови рядом с каким-нибудь супермаркетом.

Он начинает смеяться.

- Чего ржёшь? - спрашиваю я.

- Ты смешная, Сонь. Уверен, только ты могла умудриться испортить такой романтичный вечер, бытовой фигнёй.

- Нам с братом завтра будет не до романтики, когда в холодильнике окажется пусто. Так что хватит ржать, и сделай доброе дело. Иначе, если бы ты привёз меня домой, а потом уехал, мне бы пришлось одной идти в магазин. Меня бы убили где-нибудь за поворотом. А тебя замучила совесть, за то что маленький ребёнок остался совсем один.