Страница 6 из 73
Но Сергей не мог сидеть спокойно. Открыв неслышно дверь, он тихо добежал до первой палатки и оттуда не спеша направился к бане.
Первыми встретились Копчёный и Лёнчик. Остальные, крадучись, разбегались по баракам.
— Почему не спите? После вечерней поверки ходить по лагерю не разрешается.
— Извините, пожалуйста, да тут такое дело, — заговорил Копчёный, — Проснулись, а закурить нету. Петров и говорит: «У меня есть припрятанная пачка в сарайчике, я сейчас». Оделся и в склад… Ждём, нет. Пришлось вставать и идти. А он, дурак, полез наверх, сорвался, зашиб грудь и лежит…
— Ну и что, серьёзно?
— Пустяк. Заживёт как на собаке. Вон идёт уже сам, с ребятами, — показал он рукой и пошёл к своему бараку.
Два парня старались незаметно поддерживать Петрова под локти.
— Что случилось, Петров? — спросил его тревожно Фомин.
— Сорвался, гражданин начальник, и упал на бревно. Но уже ничего, — И он попытался улыбнуться.
Утром оперуполномоченный пытался разобраться в ночном происшествии, но всё сводилось к одному — сорвался с крыши.
Петров в медпункт не обратился, выходил с бригадой, но не работал. Когда десятник сделал замечание, бригада в один голос заявила:
— Ваше дело принять объёмы и качество, а как организовать работу, это уже дело наше.
ГЛАВА 3
После суда Прохорова поместили в городскую тюрьму, В карантинной камере, кроме худенького старика, никого не было. Длинная холщовая рубаха делала его похожим на вылезающий из земли подосиновик.
Когда Прохоров вошёл в камеру, старик сладенько улыбнулся:
— С миром божьим, сынок, Устраивайся и не ропщи. Все мы под богом ходим.
Прохорову было не до него. Не ответив на приветствие старика, он лёг на нары и отвернулся.
— Вот и всё. Доездился, лихач. Не пей за рулем, сукин сын, — прошептал он.
Он как бы со стороны увидел статного парня. Гордость их провинциального городка, центрфорвард футбольной команды, да ещё и шофёр — заветная мечта его сверстников. «Петя, выручи! Петя, подвези! Петенька, приходи». Жизнь только начиналась.
— Вот и всё, заключенный Петров, — повторил он.
Ему вспомнился последний день его вольной жизни, перевернувший всё…
Тёплый майский день. Загородная прогулка. На опушке леса водители поставили машины. На берегу мужчины в белых рубашках и соломенных шляпах терпеливо наблюдают за разноцветными поплавками. Среди них поклонник Прохорова по стадиону, будущий спортсмен и заядлый рыбак — черноглазый мальчишка Минька.
На разостланных одеялах, с корзинами и свёртками, под деревьями дремлют женщины, прислушиваясь к звонкому смеху и восторженным голосам детворы. Все радуются. К нему подбежала белокурая девочка Майя.
— Дядя Петя, дядя Петя! Вот вам венок. Вы будете сегодня Спартак.
Её беленькое платьице снова замелькало в траве.
Припомнилась и другая картина.
Кое-как он выбрался из раздавленной кабины. Минька лежал в кювете, согнув ноги, и трогал выпирающие кости бёдер. Люди начали приходить в себя. Пыльные, грязные, со следами тёмных пятен на одежде и лицах, в царапинах.
Девочка Майя будто спала рядом с перевёрнутой машиной. Только не было видно головы, а из-под зелёного борта выглядывала длинная косичка с белым красиво завязанным бантиком…
Раздирающий сердце крик матери; «Что ты наделал, подлец?..»
С тех пор его жизнь протекала в каком-то кошмаре. Он был бы рад рассчитаться с ней, но и на это недостало сил.
Снова заговорил старик:
— Ничего, сынок. Не зная горя, не изведаешь счастья. Ты бы поплакал, пока никого нет. Слёзы как худая кровь — выпустил, и полегчало.
Прохоров не пошевелился.
— Не хочешь плакать, богу помолись. Христос поможет. Хочешь, я тебе свЯщенное писание почитаю? Придите ко мне все страждущие и обременённые, и я успокою вас… — услышал он за спиной монотонное чтение.
— Не гнуси, старый, и не подходи близко, — презрительно прикрикнул он, вставая.
С невозмутимым смирением старик отправился на своё место.
Пройдя карантин, Прохоров попал в общую камеру. Здесь он узнал о формировании партии заключённых на Крайний Север, Он тут же подал заЯвление.
…Звякнул засов вагона, и Прохоров, очутившись среди заключённых, понял, что только сейчас он вступает в незнакомый для него мир.
В теплушке было тесно и душно. Он огляделся. На нарах мест не было.
— Братва, фраер! — раздался чей-то голос.
— Откуда? Где засыпался? Побожись по-ростовски, — встретили его перекрёстными вопросами. Он коротко ответил. Кто-то равнодушно бросил: «фрей», и интерес к нему сразу остыл.
Прохоров придвинул к себе деревянную скамейку, положил на неё пальто, вещи, сел и устало откинулся к стенке.
Обитатели вагона уже обжились. Один уткнулся в замызганную книжку, другие переговаривались или молча смотрели на потолок. С краю на нарах двое мастерили из хлебного мякиша различные поделки. На самодельной полочке сушилась чернильница с подставкой для ручек в виде перекрещённых хвостов русалок.
Косматый, с рыжей щетиной мужчина пришивал пуговицы к фланелевой куртке, кряхтел, вытягивая иголку. В углу играли в карты.
Прохоров испытывал к этим незнакомым людям чувство необъяснимой неприязни. Стали противны не только люди. Даже хлеб не хотелось есть. Его будто запачкал смрад непристойщины, пропитавшей все уголки вагона. В душу закрадывалось отчаяние. Он закрыл глаза и задремал.
Разбудил шум. Широкоплечий брюнет, изрисованный татуировкой, сквернословя, дул на карты, осторожно выдвигая нижнюю. И вдруг он взвыл, швырнул карты на нары и с силой ударился головой о стенку вагона. Хохот, крик и самая разнузданная брань заглушили его стон.
— Золотой, кончай игру, подзаходишь! Считай, для тебя сармака больше нема, — строго предупредил парня в татуировке угрюмый человек с бесстрастным лицом.
Золотой пристально посмотрел на Прохорова. Оглянулись и остальные. Игра продолжалась. Золотой снова открыл карту, выругался и решительно подошёл к Прохорову,
— Пальтишко давно носишь? — насмешливо спросил он, ощупывая материал.
— Перед аварией купил, — сдержанно ответил Прохоров.
— Поносил, и хватит.
Прохоров не пошевелился, было безразлично.
Прошло несколько минут. К нему уже подходили двое.
— А ну, земеля, сбрасывай клифт! Тут настоящий Ташкент. Попортишь хорошую вещь, — иронически усмехнулся Золотой. — Да и некогда мне, поворачивайся! — прикрикнул он.
Прохоров ни в ком не уловил сочувствия. Все занимались своим делом, как будто ничего не происходило. Глаза его встретились с жёстким взглядом человека на нарах. Чего он мог ждать от таких людей?
— Но-но, не поднимай парус, накличешь бурю! — Золотой схватил его за борт пиджака. Прохоров отбросил его руку.
— Чёрт с вами, берите. — Он сбросил пиджак, вынув бумажник.
— Так будет дешевле, — подмигнул Золотой. — Да не вздумай кричать. Внукам закажешь. Это тюрьма, — предупредил он и снова уселся за карты.
Когда очередь дошла до брюк, Прохоров уже не помнил, как вскочил и хрипло крикнул:
— Не подходи, сволочь!
Не задумываясь о последствиях, он решил защищаться. Отстаивать не тряпки, а человеческое достоинство.
— Негодяи! Ничего не получите, пока жив! Ничего! — повторял он, следя глазами за Золотым, но его уже обступили картежники.
— Смотри ты! Телёночек начинает брыкаться, — пренебрежительно скривил рот Золотой. — Снимай заодно колёса — и под нары. — Он бросился на Прохорова, пытаясь ударить головой, но тот отшвырнул его ногой и отпрянул в сторону.
В это время кто-то из игроков ударил Прохорова по голове. Тогда он схватил скамейку и стал колотить ею всех, кто попадался под руку. Отчаянный натиск новичка вызвал панику. Остановился, когда вся компания оказалась под нарами.
— Эй ты, псих! Довольно, забирай своё барахло. Пошутили — и хватит! — мирно проговорил Золотой, выглядывая из-под нар.