Страница 53 из 73
— Но я же предлагаю. Пойдем и распишемся хоть сейчас, — горячо возразил он.
Нина задумчиво покачала головой.
— Сейчас? — повторила она. — А раньше? Это всё равно заплатка правды на старой прорехе лжи. Какая разница, когда её поставить. — Она открыла дверь и прислушалась. — Кипит.
— О чём ты говоришь? — воскликнул он запальчиво.
— Не надо, родной мой. Я думаю, что всё хорошее бывает раз, а тем более, доверие, — перебила она его мягко и вышла на кухню.
Сергей пил маленькими глотками и смотрел на её лицо. Нина о чём-то сосредоточенно думала, даже брови сошлись у переносицы.
Ого! Да тут кое-что есть, кроме нежности, — невольно подумал он и сразу почувствовал себя маленьким перед этой всегда спокойной и милой женщиной. За окном бесновался ветер. Фонарь на столбе раскачивался.
Валя вернулась возбуждённая и с порога начала рассказывать:
— Что-то страшное. Всё ломает, корёжит, несёт,
Устоять невозможно. Из Нагаево доносятся тревожные гудки. Туда прошло несколько тракторов и с ними группа рабочих. Там, наверное, что-то неладно.
Матвеева молча поднялась и стала торопливо одеваться.
— Ты куда? — встрепенулся Сергей. Валя промолчала.
— У каждого человека есть долг, тем более, я врач. А разве ты не считаешь нужным пойти в Нагаево?
— Почему же? — неопределённо протянул он. — Только, знаешь ли, есть вещи, осмысленные, оправданные, но есть и безрассудство, — бормотал он, но Нина его не слушала, она разговаривала с Валей.
Фомин замолчал: «Не хочет и слушать…» Он вышел в коридор. Из своей комнаты выглянула нарядная Левченко.
— О, это вы, целомудренный молодой человек?., — подняла она брови, В это время вышла и Нина. Алла Васильевна пожаловалась — Одинокая, скучающая женщина пригласила вашего знакомого в кино. Такой ветер, одной страшно. И вы думаете, он любезен? Сергей Константинович, вы меня обидели. Женщин не следует оскорблять пренебрежением, Имейте в виду, это опасно. Они злопамятны!
Фомин оправдывался:
— Да что вы! Я совсем не это имел в виду. Какой я для вас спутник?
— Почему вы считаете, что вас приглашают обязательно как кавалера? — со смехом перебила она. — Почему вы не находите возможным пойти как знакомый. Разве это предосудительно?
— Постараюсь исправиться!
Он пропустил Нину вперёд и закрыл входную дверь.
Особенно ожесточённый, шквальный порыв подхватил их и швырнул в сугроб. Перекатываясь, они остановились, когда их прижало к столбу. Над головами раскачивалась лампа. Провода рыдающе гудели. Столб пьяно покачивался, захлёбываясь в глухих стонах. Ледяная крупа, как горох, щёлкала о твёрдую корку снега, покрывшую дерево, и разбивала до крови лицо. Тускло перемигивались наружные фонари.
— Это безумие! Вернёмся, пока не поздно! Пойдём ко мне, тут рядом, — крикнул Сергей, но ветер относил его голос.
Нина вытерла рукавичкой лицо.
— Как ты можешь так говорить?! Там, возможно, люди! Люди, говорю. — Она закашлялась. — А впрочем, если хочешь, можешь вернуться, но один!
Он увидел её громадные зрачки.
Он выждал, пока прокатились белые валы, схватил Нину за руку и бросился к следующему столбу. Снова порыв ветра сбил их с ног, и они лежали, ожидая, когда можно будет подняться.
Прошло несколько секунд. На них уже нанесло целый сугроб. У Нины только чернела пола шубки и кусок шерстяного платка.
— Это неоправданная глупость, вернёмся! — настойчиво повторил Фомин и сжал её руку.
Нина решительно освободила пальцы.
— Нина, разве я о себе? — с отчаянием выкрикнул он и снова схватил её руку.
Так, перебегая от столба к столбу, от сугроба к сугробу, они выбрались на вершину Нагаевского перевала. Леском пробираться стало значительно легче. Когда налетала снежная волна, они хватались за деревья и пережидали.
Новый порыв, казалось, потряс землю. Над Магаданом блеснули яркие голубые огни. Ветер подхватил и рассыпал искры. Всё погрузилось в чёрную мглу.
— Кажется, приехали. Замыкание на линиях. Без света можно и не дойти, — холодно сказал Фомин.
Она мягко прижалась к его руке.
— Милый ты мой! С тобой не страшно, дойдём! Кто же останавливается на половине дороги?
Но вот в темноте моргнул красный свет и погас. Машина! Побежали на спасительный огонёк. Ещё несколько перебежек, и показалась чёрная тень. Рубиновый свет заднего фонарика проглядывал через чёрные выхлопы мотора и провалы пурги. Последний бросок, и Нина уже прижимала окоченевшие руки к тёплому радиатору, а Сергей барабанил по закрытой кабине. К их удивлению, никто не отозвался.
Машину уже наполовину занесло снегом. Дверки обледенели. На капоте, закрывая стекло, лежал целый сугроб, но мотор работал и чадил едким дымом.
— Пожалуй, нужно разбить стекло? — нерешительно проговорил Фомин. Нина подала ему камень. Он разбил стекло, нащупал ручку и нажал. В распахнутую дверь головой вниз вывалился человек и, скатившись с подножки, продолжал крепко спать.
— Что такое? — Нина наклонилась к лицу. — В кабину! С ним плохо! — Она открыла дверку и всё поняла. В кабине стоял едкий угар. Значит, что-то неисправно. Заснул и угорел,
— Выключи мотор! Давай его сюда! Голову ближе к дверке, а теперь массаж. Виски! Грудь! Правильно! — распоряжалась она, и Фомин старался делать так, как ему говорят. — Дела плохи! Нужны горячие компрессы. Что же делать? Шире открой ему рот! Сжал зубы? Ничего, раскрывай. Теперь бы воды, но где её взять? Давай снег!
Сергей не узнавал Нины. Голос её окреп. Она приказывала, хлопотала. Парень не приходил в себя. Нина сбросила шубку, сняла шерстяную кофточку и заботливо закутала ему голову и плечи.
— Тут мы ничего не сделаем. Нужна помощь, и немедленно. Иди!
— Куда? Да ты что? Один? А потом, как же ты?
— В Нагаево, иди против ветра на шум волн. Там в экспедиционной всегда люди. Упряжку, лошадь — всё что угодно. Только быстрее. От этого зависит жизнь. Я буду здесь. Нужно, следить за его дыханием.
Фомин нерешительно молчал.
— Возьми его голову, массируй виски и разжимай зубы, — приказала она, уступая своё место. Когда Сергей сел, она соскочила с подножки и, крикнув — Следи, я сама! — скрылась в темноте.
Всё это было так неожиданно, что Сергей не сразу пришёл в себя. Пока он уложил больного и выскочил из кабины, её уже не было видно. Он бросился вниз, кричал, звал, но его голос сразу же тонул в рёве ветра. Он упал и потерял ориентировку. Мотор они выключили сразу, и рубиновый огонёк погас.
Сергей остановился. Снизу доносился грохот волн.
— Мерзавец! — выругался он.
Впервые в жизни он чувствовал к себе такое отвращение. Он ещё долго бродил и едва разыскал машину. Парень снова сжал зубы и тяжело дышал. Сергей решительно раздвинул ему челюсти и начал делать всё, что говорила Нина.
Не прошло и часа, как чёрную мглу пронзили два огненных глаза, и почти тут же, громыхая гусеницами, у машины остановился вездеход.
— Где тут больной? — из кабины высунулось круглое румяное лицо.
Фомин вскочил на гусеницу и, задыхаясь от волнения, спросил:
— Скажите, как доктор? Доктор Матвеева? Она ушла одна.
— Чернявенькая? В шубке? — улыбнулся человек и махнул в сторону моря. — Она там, с начальством. Что там творится! Разметало все катера, баржи. Вытаскивают, что возможно, тракторами. Есть пострадавшие. — Он вдруг спохватился и строго крикнул — Давай больного. Эту машину директор Дальстроя послал лично. Мне ведь снова на берег.
…Снежный буран бушевал трое суток. Штормовые волны исковеркали и вывели из строя все буксиры, моторки и катера. Ветром повыбивало рамы, оборвало кровлю. Землянки и бараки забило сугробами до крыш, только трубы указывали их местонахождение.
Нина, скользя по обледеневшим сугробам, проваливаясь по пояс, пробиралась на работу. После пурги было тихо, шёл густой снег. Снежинки падали на лицо, таяли, и капли стекали на воротник. Она смахивала их уголком платка и улыбалась.
Ей было приятно вспомнить тот вечер. Пусть боялась, но пересилила страх и пошла. И всё это было не напрасно. Кто знал, что это тот, самый водитель Горшков, с которым она натягивала палатки. Какая всё же удача. Опоздай на полчаса — и погиб бы хороший парнишка.