Страница 11 из 73
Его рука так и мелькала по листу от верхней тонкой жилки до извилистой жирной змейки, разбегающейся у устья многочисленными рукавами дельты (дэ). На листе карты чернели одинокие, небольшие кружочки и редкие паутинки притоков и речонок с незнакомыми названиями: Коркодон, Сеймчан, Среднекан, Оротукан, Таскан,
Могилевский тронул Колосова и тихо шепнул:
— Ты не находишь, Юрка, что в этих звуках чувствуется что-то предостерегающее… Звериное… Кор-рко-дон… — повторил он, выпячивая губы.
— Отстань, дур-ре-мар, — в тон ему ответил Колосов.
Краснов продолжал:
— На огромной реке, протяжённостью более двух тысяч километров, за триста лет с момента открытия в среднем и нижнем течении возникли всего три поселения: Нижне-Колымск, Средне-Колымск и Верхне-Колымск. В царское время они назывались даже городами. Городами, — повторил он и пожал плечами. — Эти города состоят из беспорядочно разбросанных юрт и таёжного типа избёнок с населением в сто пятьдесят — двести человек. В верхнем течении ещё три села, или улуса: Сеймчан, Таскан и Оротукан. Возможно, вы представляете себе сёла в российском понимании? Ошибаетесь. Колымские сёла — это десяток одиноких юрт, разбросанных по берегу на расстоянии четырёх-пяти километров друг от друга. Малолюдно, не правда ли? Зато есть где развернуться.
Его рука легла на устье реки.
Поднялся Белоглазов.
— Я познакомился с записками купца Бережного и доктора Мицкевича, занимавшегося в конце девятнадцатого века организацией лепрозориев в Вилюйске, ОймЯконе и в Средне-Колымске. Ужас! — поёжился Толя.
— Было и так. — Лицо Краснова стало суровым. — В Верхне-Колымск ссылался декабрист Назимов. В Средне-Колымске был Бобрищев-Пушкин. На новое место ссылки в Туруханск он прибыл уже помешанным. — И Краснов рассказал о том пути, который нужно было проделать, чтобы добраться до низовий Колымы.
Колосов смотрел на него влюблёнными глазами. Ему нравился этот загорающийся взгляд и упрямые морщинки в уголках губ. Это был его герой.
Краснов положил руку на среднюю часть карты, где была уже нанесена сетка обследованных речек и ключей.
— Это золотоносный район с его пятью приисками: «Среднекан», «Таёжник», «Утинка»… — перечислял он их названия. — Старательские бригады работают в тайге и живут где придётся. Порой рубят бараки-зимовья, а то просто ютятся в шалашах. Техника — лопата и кайло. Отработали ключик, переходят на новое место. Зимой, когда горные работы не ведутся, большинство из них уходит в Нагаево.
— Хвалиться наготой по меньшей мере неумно, — съязвил Поплавский. — Эпоха индустриализации, а вы лопата?
— А мы вовсе не хвалимся, но и не скрываем, — спокойно ответил Краснов. — Да, прииски сегодня бедны, но завтра будет всё иначе, потому что они неизмеримо богаты! Может, вы думаете — золотом? Не только. Я имею в виду наших советских людей. Это они открыли месторождения золота. Спустились по непроходимой Бохапче, проложив трудный, но сравнительно короткий путь к приискам. Голодали, болели цингой, но не отступили. — И он стал рассказывать о трудовых подвигах рабочих, геологов, разведчиков,
— Вы, товарищ руководитель, расскажите-ка о голоде. Наша задача бороться с трудностями, а не гордиться, что уморили не всех, — снова с Ядовитой насмешкой проговорил Поплавский.
Краснов невозмутимо посмотрел на него.
— Я даже не знаю, кто вы, товарищ, но ваш Язвительный тон не делает вам чести.
— Я прочёл объявление о беседе и считаю правомерным задавать вопросы, — грубо перебил Поплавский. — А кроме того, не следует уклоняться от критических тем. Это тоже унижает вас как коммуниста.
Краснов снова доброжелательно ответил, хотя Колосов заметил, как учащённо пульсировала вена на его виске. Поплавский продолжал задираться и, казалось, задался целью вывести секретаря парткома из равновесия.
Колосов, не выдержав, подошёл к Поплавскому.
— Вы пьяны! Или замолчите, или я вас сейчас окуну в море.
— Распоясался, — раздался дружный шум на палубе.
Краснов поднял руку, и все замолчали.
— Это помеха и не больше, — улыбнулся он. — По следам первых пионеров идёт целая армия таких же мужественных людей, и это вы, друзья. Вам будет о чём рассказать своим детям и внукам. Возможно, не один из вас золотыми буквами запишет своё имя на страницах истории края.
Он посмотрел на часы и озабоченно добавил:
— Да, кроме разговоров, нужно сегодня посмотреть, всё ли подготовлено для горняков. До пароходов на Среднекан надо целую зиму прожить.
Он снял карту и, уходя, ещё раз напомнил:
— Не забывайте русских людей, ходивших транспортами в Нижне-Колымск. А мы с вами ещё и советские люди и большевики.
ГЛАВА 5
Только Фомин лёг, как далёкая вспышка молнии блеснула в окне и донеслись глухие раскаты грома. Он нехотя встал и закрыл окно. Ничего, надышусь на пароходе, — подумал он и посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Он снова забрался под одеяло, торопливо и жадно затянулся несколько раз и положил папиросу на уголок стола.
Подготовка этапа на Колыму потребовала огромного напряжения, всё это время приходилось работать до глубокой ночи. Сегодня начальник лагеря приказал выспаться и быть готовым к отъезду.
Снова несколько вспышек осветило комнату, и казалось, заурчало всё небо. Фомин закрылся с головой и, положил руку на ухо. С самого детства гроза вызывала у него неприятное чувство смятения. Раскаты грома удалялись.
— Фомин, проснитесь! — откуда-то издалека звал его Роев.
— Встаньте, товарищ Фомин, — настойчиво повторил голос над самой головой. — В лагере чрезвычайное происшествие.
Он открыл глаза и увидел озабоченное лицо старшего воспитателя.
— Да, да, побег, — торопливо говорил Роев, пододвигая стул с его одеждой. — Это большая для всех неприятность.
Администрация лагеря уже была на своих местах. Горели фонари, светились окна. Заключённые выбегали из бараков и выстраивались на поверку.
В кабинете начальника лагеря старший конвоир, молодой охранник с пухлым и круглым, как блин, лицом, сбивчиво докладывал:
— …Значит, когда пошабашили, всех як було двадцать пять у кузов и двух бойцов, усё як положено. Пиляем, значит, на подъём. А тут зараз выскойчил из переулка грузовик и уплотную в обгон. Ну, один и сиганул в кузов и усё. Пока опамятовали и остановились, дали предупредительный… — Он не закончил фразы и только махнул рукой,
— Разгильдяйство! Возмутительная халатность! Судить! Будем судить! — гремел начальник, стуча кулаком по столу.
— Виноват. Трошки растералысь. Да и у городе по инструкции применять оружие не положено, — виновато бормотал конвоир, — Мне можно идтить?
— Идите и — под арест. Я распоряжусь.
Конвоир почесал затылок и понуро вышел.
Зазвонил телефон. Начальник торопливо схватился за трубку.
— Да-да! Нашли шофёра? Ничего не заметил? Странно! Говорит, приехал и сразу в гараж? Так-так! Значит, машину с заключёнными видел? А что собой представляет водитель? Комсомолец,
не вызывает подозрений? Очевидно, соскочил по дороге. Что за преступник? Сейчас просмотрю личное дело и сообщу, — Он повесил трубку.
В кабинет быстро вошёл взволнованный командир охраны.
— Ещё одно непонятное обстоятельство. Поверка показала, недостает двух заключенных, товарищ начальник! — доложил он.
— Ка-ак?!
— Да вот так. Искали кругом — нет, как сквозь землю провалились, Непонятная чертовщина.
— Что творится, что творится… — простонал начальник лагеря и повернулся к заведующему учётно-распределительным бюро. — Дайте личные дела.
Высокий человек положил две жёлтые папки и коротко доложил:
— Один рецидивист, ничего особенного, Второй опасный преступник.
— Ещё раз проверить лагерь, опросить дневальных, бригадиров, — распорядился начальник и раскрыл личное дело, — Так, Сокол-Крамелюк по кличке Золотой, — забормотал он под нос, просматривая формуляр. — Судимости три. Этот не опасен, да и засыплется в ближайшее время. — Он отложил папку и раскрыл другую.