Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 67 из 74

— Э-эя! Олени! Дорогу! — закричал передний возчик.

Все сошли в снег, пропуская сани. Задняя лошадь оступилась, рванулась, Едва не опрокинув воз. Брезент сполз, и Анатолий увидел знакомое лицо с мягкими, закрывающими лоб волосами.

— Сергей! — закричал Анатолий и закрыл лицо рукавицей. Старик вздрогнул, снял шапку. Возчик поправил брезент и выругался…

— Вот и Сережа в архив… — хотел выразить сочувствие Белоглазов, но проговорил равнодушно и удивился сам. Ничего уже не вызывало грусти.

Мысли Белоглазова расплывались.

Им всё больше и больше овладевала душевная пустота. Если бы он услышал свою фамилию в приказе, то, пожалуй, не был бы ни потрясён, ни удивлён.

Всё шло своим чередом. Подъём, развод, забой, столовая и снова палатка…

Иногда забегал технорук Попов, так же ругался и оставлял что-нибудь из продуктов. Это, по существу, и поддерживало бригаду. Вылезть на горняцкий паёк не хватало силы. Порой находили кое-что в забое, но теперь там Ежедневно до прихода бригады производился осмотр, и доказательства трогательного участия неизвестных/ всё реже доходили до адресатов.

Снова на поверке присутствовал капитан. Опять объявляли приказы с решением тройки. Так же, как и все, старик прятал теперь лицо в отвороты бушлата.

Белоглазов сдвинул с глаз шапку и стал смотреть на начальника. Тот выкрикивал фамилии, странно оттопыривая губу.

— …По горному управлению осуждены… — хрипел Его голос, и как сквозь гул ветра Толя уловил фамилию грузина Гурунидзе…

В душе пробудилось что-то горькое и сразу же померкло.

На сердце был холод.

…Лагерные работы закончились рано, и заключённые разошлись по палаткам. Каждый экономил силы и сразу ложился. В палатке было тихо. Старик сидел, уронив голову на руки, и невидящими глазами смотрел в заиндевевшую стенку палатки. Последнее время он постоянно сидел так. Кротов у стола перешивал пуговицы к бушлату. Анатолий лежал и глядел в потолок, считая количество радужных колечек, всплывающих перед глазами.

За стенкой проскрипели быстрые шаги, и в палатку вошел технорук. Он был спокоен и не кричал. Бросив на крайнюю постель свёрток, прошёл к столу. Белоглазов посмотрел на него удивлённо. Попов значительно подмигнул, потом сделал страшное лицо и расхохотался.

— Ты вот что, парень, иди-ка лучше закури. — Он вынул пачку махорки, газету и оторвал уголок. — Собака лает, значит, хозяин спит. Не той моськи бойся, что у двора гавкает…

Не закончив, свернул козью ножку. До сих пор никто не видел, чтобы он курил. Да он и не стал разжигать, а только сунул Её в зубы, надел шапку.

— Это вам для раскура. Ну, вы тут не особенно. Пройдёт зима, настанет лето, — Он бросил на стол газету и ушёл.

Кротов развернул газету и прочитал.

— «Нагаево. Газета «Советская Колыма». Осъмакову, Ромашову, Ягнёнкову.

Копия Далъстрой Павлову».

— Осьмакову?.. — Анатолий вскочил и подбежал к столу. Поднялись и остальные. Старик встал и замер, только глаза Его вспыхнули и засветились.

Белоглазов наклонился и взглянул на число. Это был номер за семнадцатое Января. На первом листе крупным курсивом был напечатан текст телеграммы.

— «…Получил длинную телеграмму Осъмакова, Ромашова и Ягнёнкова с жалобой на порядки в Дальстрое и недостатки в работе Павлова.

Телеграмма не учитывает трудностей в работе Дальстроя, специфических условий работы Павлова. Телеграмму считаю демагогической и необоснованной. Газета должна помогать Павлову, а не ставить палки в колеса.

Сталин».

Кротов замолчал.

Голос старика заставил вздрогнуть всех. Так он был незнаком и необычен.

— Прочитайте Ещё раз.

Кротов протянул газету.

— Прочитайте сами.

— Ах да… — как бы очнулся тот. — Нет, нет, достаточно. Только взгляните, остался ли редактором Осьмаков.

Кротов посмотрел последнюю страницу.

— Да, редактор уже другой, — тихо проговорил он.

— Встать! — скомандовал старик.

Поднялись все.

Анатолию казалось, что у него остановилось сердце, и он боялся вздохнуть.

— Вольно! — приказал Русинов и вышел к столу. — Простите, но я как солдат не мог не отдать им чести. Это были мужественные бойцы партии, и они сделали всё, что было в их силах. Они честно выполнили свой долг… — Голос Его сорвался, он быстро повернулся и отправился в свой угол.

Белоглазов не сразу пришёл в себя. Он даже удивился, когда увидел у двери старосту и одевающегося Кротова.

— Ну, топай, бригадир. Да считай, что хорошо отделался. Кум не стал заводить дело, а выписал постановление на кондей. А то вместе с шапкой могла бы и голова… Да, видно, он и сам хвост прижал. Дело-то тонкое… — доверительно говорил староста, ожидая Кротова.

Они тут же ушли. Люди разбрелись и легли. Старик молчаливо перебирал свои вещи.

Заключённые давно привыкли ничему не удивляться и не проявлять своих чувств, но телеграмма заставила многих долго ворочаться. Заснули поздно.

Русинов вышел с узелком и вернулся после отбоя. Ложиться он не стал, прошёл, к столу, развернул вычищенную и наутюженную гимнастерку с серой заплаткой на груди и принялся подшивать белую тряпочку под воротничок. Делал он всё спокойно и любовно. Потом по-брился.

Наступила глубокая ночь. Было слышно, как проскрипели шаги и сменился на вышках караул. Русинов взялся чистить пуговицы на гимнастёрке, потом протёр ремень, оделся, сел на свою постель.

Белоглазов подошёл к бачку с водой и стал пить.

Ведро воды заменяет килограмм хлеба, вспомнил он кем-то брошенную шутку.

— Много пьёте, геолог. Так можно распухнуть, а это Ещё хуже, — заметил Русинов и протянул Белоглазову узелок. — Возьмите, может, пригодится.

— А вам?

— Отдаю, значит, не нужно.

— Как всё это понимать? — Анатолий показал глазами на Его гимнастерку.

— Завтра бегу, геолог. Молчать больше не могу.

— Бежать? Куда?

Они незаметно просидели до утра. Вот уже неторопливо прошаркали по снегу тяжёлые шаги старосты. Значит, скоро подъём.

Старик надел бушлат, встал.

— Ну, давайте попрощаемся, геолог. Я рад, что нет бригадира. Он мог вмешаться. — Русинов обнял Анатолия, ласково взъерошил Его волосы. И Анатолий увидел, как по щекам комдива скатились слёзы.

Утром проходила генеральная поверка, присутствовало всё начальство. Прошёл снегопад. Очевидно, было неблагополучно с учётом.

Дважды проводили перекличку. Несколько раз староста и начальник оперотдела с кипой личных дел ходили в палатки больных, выкрикивая фамилии. Наконец начальник перехватил шпагатом оставшиеся формуляры и передал лагерному лекпому.

— Этих оформишь через санчасть в архив, — шепнул он и ушёл.

Староста повёл колонну к проходной.

Анатолий шёл позади старика. Дорога тянулась по руслу речки. Потом сворачивала по ключу, на котором велись горные работы. Широкая полоса льда уходила вниз по долине.

Передние ряды повернули в устье ключа на снежную дорогу. Бригада Кротова уже подходила к забоям. Вдруг старик сбросил бушлат, шапку, одёрнул гимнастерку и, не оглядываясь, спросил:

— Ты слышишь меня, инженер?

— Да, комдив.

— Тебе донести правду! Тебе! Ну, будь здоров. Кланяйся бригадиру. Прощайте, товарищи! — крикнул он и стал уходить по льду в сторону. Колонна остановилась без команды.

Конвой не сразу понял, в чем дело: неожиданно остановилась колонна, человек в военной гимнастерке, с обнажённой головой уходил по льду в сторону.

Напряжённую тишину пронзил крик Тагирова:

— Это он! Старик! Стой, стой! Стрелят буду!

— Охрана, в готовность! Колонна, ложись!.. — неслись крики конвоя.

Сопровождавший колонну капитан выхватил пистолет.

— Куда? Стой! Конвой, на прицел!

— Я чист перед Родиной. Пусть слышат Её сыны и враги! И это придётся вам записать в донесении, капитан! — отчётливо произнес Русинов, не останавливаясь.

Белоглазов лежал в снегу, уткнувшись лицом в рукавицы, и с силой сжимал виски. Видеть и слышать дальнейшее не было сил…