Страница 11 из 51
За эту зиму Нексикан отстроился. Толевые крыши дымились, как после ливня в жаркий день. Посёлок расширялся, как будто не было ни войны, ни пылающих городов, ни задыхающегося в блокаде Ленинграда. От мысли о Жене и Вадике стало нестерпимо больно, Юрий с усилием заставил себя слушать.
— В мастерские дадим женщин, — говорил Агаев. — Предупреждаю, что расстановку рабочих на предприятиях буду проверять лично. За излишества… — он задумался и швырнул окурок в урну. — За излишества буду снимать по своему выбору.
Матвеева сдавила локоть Юрия.
— Доктор, перестаньте шушукаться, — Агаев погрозил пальцем. — Знаю я вас. Сегодня же выписать всех выздоравливающих и отправить на горные работы. Знайте, приеду и лично обследую ваших больных.
Матвеева покраснела.
— Приезжайте, но состояние здоровья больных имеет право определять только специалист.
— Если потребуется, разберусь не хуже врача! — Агаев погладил толстый справочник. — А о правах? О правах не беспокойтесь, — Он многозначительно кашлЯнул.
— Если не удастся некоторых отстоять, передам тебе в мастерские. Легче будет их сохранить, — шепнула Нина Ивановна Колосову.
— Кто такие? — спросил он чуть слышно.
— Хорошие! Сегодня же переложу их формуляры. Если спросят, подтвердишь, что твои. Хорошо?
— Ладно!
После совещания Колосов подошёл к начальнику управления.
— Андрей Михайлович, зимой дизеля встанут. До подстанции прииска «Большевик» тринадцать километров. По проекту линия электропередачи до Сусумана/ всё равно пройдёт мимо. Разрешите вести подготовку к Её строительству.
— Бросьте мне фантазировать. До Аркагалы строили всем управлением. Где вам! Нет проводов, леса для опор. О Западе не пекись, пусть они делают, а мы подключимся, — усмехнулся. — А Если у вас лишняя рабочая сила…
— Андрей Михайлович! Я просто отдаю себе отчёт, какова будет судьба мастерских и посёлка зимой без электричества.
— Я тоже отдаю себе отчёт, — перебил Его недовольно Агаев и взял телефонную трубку.
Юрий повернулся и ушёл.
У литейной Шайхула дробил чугунные чушки для шихты.
— Ну, как у тебя? — рассеянно спросил Юрий.
Шайхула отбросил кувалду и поглядел на свои заскорузлые руки.
— Плохо, сердитый я. К начальнику ходил, на фронт просился. А он мне: «Сиди, дурак, живым останешься». Десять лет отмантулил, остался год. Не на волю, на войну хочу. Может, мне вот так надо! — Он резанул пальцем по шее. — Может, настоящим солдатом буду. Выходит, дурак-то не я.
— Вагранка искрит, завалку просит, — показал Юрий на искроуловитель.
Шайхула пробубнил что-то под нос и ушёл.
В сквере у конторы толпились женщины. Одни были в лагерной одежде, другие в шерстяных кофточках, жакетах и модных платьях. Мимо конторы то и дело пробегали парни.
— У… глазки.
— У меня не только глазки и всё другое Есть! — бойко ответила со скамейки бледная молодая девушка в кепке.
— Ну и девка!
— Не девка, а женщина! Иди, иди, чего вылупился! и громко запела — «Цыпленок жарёный, цыплёнок пареный, цыплёнок тоже хочет жить!»
— Ты напрасно задираешься с парнями, Марина. Может, Ещё нормочку помогут вытянуть, да и вообще… — проговорила вторая. — Не будь дурой, учись.
— Да я сама кого хочешь научу. Повидала кое-что, — задиристо ответила Марина и засмеялась — «Много любила, много страдала…»
— Тш-шш! Начальство, — предупредил кто-то.
— Ну и пусть! — крикнула девушка и поправила кепку. — Начальничек, принимай! Вон сколько невест. Хватит женихов-то?
Юрий не ответил и прошёл в кабинет. Начальники цехов уже собрались и держали на коленях тетрадки, блокноты. У двери стояла стройная красивая женщина с высокой причёской. Она сощурила зеленоватые глаза и, доложив, что она староста женского лагеря Алла Васильевна Левченко, принялась бесцеремонно разглядывать Колосова. Юрий нахмурился:
— Распределение этапа надо закончить сегодня, завтра прибудет столько же. — Он кивнул старосте. — Впускайте!
Вошла пожилая женщина с измождённым лицом.
— Статья?
— Да уж и не знаю, чего там написали. За мужа я. По тридцать седьмому году.
— На заводах работали?
— Откуда? На воле хозяйничала по дому. А в лагерях — всё время в лесу.
— Машинистом на молот пойдёте? Научим.
— Куда прикажут. Разве наше дело выбирать?
— Бурдов, возьмёшь? — спросил Колосов молодого мастера кузницы.
— Годится, — парень записал фамилию.
Женщины проходили, одна за другой-пожилые, средних лет и совсем Ещё молодые. Тут были и воровки, убийцы, дезертировавшие с фронта медсёстры, были осуждённые за прогулы по законам военного времени и другие преступления.
Староста выкрикнула фамилию Лавровой.
Вошла молодая девушка в брезентовой куртке, таких же штанах, вымазанных смолой, в огромных солдатских ботинках и глубоко натянутой на голову кепке. Только по ней и узнал Юрий ту разбитную девушку, что пела на скамейке. В этом костюме она казалась жалкой. Она первая была одета так небрежно.
— Заключённая Лаврова Марина! — звонко проговорила она.
Лицо у неё миловидное, бледное. Под козырьком кепки светятся насторожённые карие глаза, а над ними тонкие чёрные брови. Пухлые губы таят что-то насмешливое.
— Где бы в мастерских вы хотели работать? — спросил Юрий.
— Всё равно. Когда-то работала на дальневосточном побережье в леспромхозе фрезеровщицей, — безразлично ответила она.
— Сколько лет работали на станке?
— Ле-е-ет? — засмеялась она, — Да что вы? Два месяца, пока не выгнали.
— К станку подойти сумеете, и хорошо. Мы вас тут всему обучим! — пошутил Юрий.
— Всему? — повторила Лаврова насмешливо. — Не вы ли собираетесь меня обучать?
Староста молча поглядывала на обоих.
— Почему вы сердитесь? Я лично ничему обучать вас не собираюсь. Этим будет заниматься старший мастер станочного отделения Балакин, — показал он на седоволосого человека.
— Ты, миленькая, совсем распустилась. Боже мой, какой тон, — покачала головой староста. В такт закачались серьги в ушах. — Сними кепку, Лаврова!
Девушка сжалась. Глаза Её потемнели. Несколько помедлив, она сорвала с себя кепку. Голова Её была острижена под машинку.
— Может быть, что-нибудь Ещё прикажешь снять, мадам начальница? — спросила она срывающимся шёпотом.
Колосов постарался успокоить Марину.
— Ну полно вам, Лаврова. Стоит ли из-за таких пустяков расстраиваться. Ваши волосы вырастут и будут только лучше.
Но это замечание Еще больше обидело девушку.
— А вам-то, собственно, какое дело до моих волос? Ну, лежала в больнице, остригли. Может быть, интересуетесь в каком отделении? Я бы сказала вам, гражданин начальник, Если бы так настойчиво не наседала мадам староста. Ей до смерти хочется, чтобы болезнь моя была венерической.
В щёлку дверей заглядывали любопытные. Слышалось хихиканье.
— Ваша личная жизнь нас пока не интересует. Освободитесь, тогда другое дело, тогда нас будет интересовать всё, — спокойно ответил Юрий и улыбаясь добавил — Да вы, кажется, умеете за себя постоять.
Губы девушки дрогнули.
— А что в том толку? Дело не в лагере, а вот в них, — покосилась она на старосту. — Такая кому хочешь подставит ножку.
— Нужны вы мне, дорогая, — холодно заметила староста.
— Мы — нет, а вот всё, что навесила на себя, — да!
— Это никого не касается.
— Ещё бы, — поглядела Марина исподлобья. — Немолодая женщина, а старается казаться красивой. Вон какую корону выложила на голове. Царица лагерная, и всё тут.
Усмешка сползла с лица Левченко.
— Миленькая, в лагере стригут тогда, когда нет уже других сдерживающих средств.
Марина рванулась к старосте и так схватила Её за жакет, что затрещали застёжки. Та испуганно отскочила. Девушка зло выругалась и вышла.
— Вот так штучка! — удивился кто-то из мастеров. — Такая и работать не будет.
— Больной человек, что вы хотите, — покровительственно сказала староста, застёгивая жакет.