Страница 26 из 96
Иногда причиной того, что война все не начинается, объявлялась позиция белоэмигрантов, в частности тех же Николая Николаевича и Кирилла, которые «все время ходатайствуют перед этими державами [Англией и Америкой — авт.], чтобы они пожалели русский народ и не делали войны»{313}.
В дневнике М.М. Пришвина за июль 1930 г. есть любопытное свидетельство о бытовавших в среде интеллигенции объяснений затянувшейся «мирной передышки»: «Говорят, однако, будто европейцы сговорились не трогать нас и дать возможность продолжить свой опыт для примера социалистам всего мира»{314}. И, наконец, наиболее интересная версия была высказана уже в 1931 г. в Вологде, в очереди за мясом, где обсуждали вопрос о войне. Одни говорили, что война этим летом неизбежна, а другие — «что войны не будет, так как капиталисты ждут, пока в СССР народ сам с голоду умрет, доказывая свою правоту тем, что при условии мирной обстановки в следующем 1932-м году будет жить еще трудней, так как у крестьян ничего не осталось, а колхозы в снабжении города сельхозпродуктами не справятся»{315}.
Интересно, что популярный в поздней литературе тезис о вере советских людей в революционный пролетариат Запада, который не допустит войны против СССР, применительно к 20-м годам, не подтверждается: такие высказывания встречаются довольно редко, и только в городах.
В январе 1927 г., во время знаменитой «военной тревоги», московские рабочие интересовались: «Может ли нам помочь Англия, когда на нас будет идти какая-нибудь страна, если не поможет, то почему?..[29] Каким образом могут поддержать нас английские рабочие в случае войны с СССР?»{316}
Если верить составителям сводок, в Ленинграде летом 1927 г. были «характерны для рабочей массы» следующие мнения: «В будущей войне мы не одиноки, нас поддержит западноевропейский пролетариат»{317}.
Осенью 1927 г. среди строительных рабочих Свердловска в связи с рабочими выступлениями в Австрии[30] был отмечен рост оптимистических настроений относительно ожидаемой войны: «Слухи о войне, имеющие массовую распространенность в середине июля, в настоящее время наблюдаются лишь частично. Особенно успокаивающе подействовали на рабочих известия о событиях в Австрии… Во время обеденного перерыва десятник Торопов в группе собравшихся рабочих говорил: “Здорово работают наши собратья венские рабочие. Вот они в будущую войну нас поддержат”»{318}.
Встречались утверждения о том, что Красную армию-освободительницу «будут встречать с красными флагами, особенно наши соседи: Польша, Румыния, Болгария»{319}.
Однако все чаще высказывались сомнения в безоговорочной международной солидарности трудящихся, в революционности западного пролетариата: «Мы английским рабочим отчисляли свои последние гроши, а теперь они никакой помощи в трудную минуту не оказывают… хотя бы демонстрации рабочие делали, что ли, а раз молчат рабочие — это буржуазии на руку»{320}.
Звучали и откровенно скептические вопросы, в частности, «в чем конкретно выражается сочувствие западноевропейских рабочих по отношению к СССР?», и такие высказывания, как: «Английские рабочие перешли на сторону Чемберлена»{321}.
Довольно часто в сводках отмечалась «неуверенность в поддержке со стороны иностранных рабочих», которая приводила к выводу: «Теперь капитализм победит. На союз международных рабочих мало надежды»{322}.
Наконец, на Северном Кавказе в 1927 г. встречались высказывания о том, что война будет проиграна из-за отсталости советского оружия и враждебности европейских рабочих{323}.
Намного чаще надежды «на союз международных рабочих» характерны уже для 30-х годов, когда подросли новые поколения, воспитанные исключительно в духе советской пропаганды и идеологии, а ожидания войны потеряли прежнюю остроту.
В качестве наиболее вероятного противника СССР рассматривались разные (иногда весьма неожиданные) страны. Например, весной 1925 г. в Армавирском округе появилось воззвание, гласившее: «Долой ненужный красный произвол, да здравствует великая священная итальянско-русская война против красных варваров», а в Гомельской губернии листовка, в которой содержался следующий призыв: «Да здравствует Антанта Бельгия, Сербия, Польша, Румыния, Германия, Турция, Норвегия, Китай, Эстония»{324}.
Среди потенциальных противников выделялись две группы — великие державы (Англия, Франция, США, Япония, реже Италия) и непосредственные соседи СССР (Финляндия, Польша, Эстония, Румыния, Болгария, Турция, Китай)[31].
Когда речь шла о возможных противниках, как правило, проявлялись региональные различия; так, в западных губерниях чаще прочих в качестве противника фигурировала Польша, а на Дальнем Востоке — Япония. Впрочем, встречались самые разные варианты. Например, в августе 1925 г. в Тульской и Тамбовской губерниях ожидали войны с Польшей, в Вологодской — с Польшей и Англией, а в Архангельской и Северо-Двинской — почему-то с Японией и Китаем{325}.
Впрочем, вне конкуренции в качестве самого опасного и очевидного противника выступала именно Англия, причем на протяжении всего периода 1920-х годов.
В начале 20-х годов представления о грядущей войне с Англией опирались в основном на воспоминания о недавней интервенции союзников, в частности, на Севере. Так, в апреле 1923 г. в Архангельской губернии были зафиксированы слухи о высадке союзного десанта для захвата Архангельска. С другой стороны, именно признание Англией СССР в феврале 1924 г. рассматривалось крестьянами Коми области как признак укрепления Советской власти{326}.
Постепенная нормализация англо-советских отношений, тем не менее, истолковывалась далеко не всегда благоприятным для власти образом. С 1924 г. постоянно воспроизводятся слухи о том, что какая-то часть Русского Севера будет передана Англии[32]. Так, в сентябре 1924 г. в Печорском уезде говорили об уступке Англии Архангельской губернии, в том числе, естественно, и данного уезда. А летом 1926 г. в Архангельском уезде той же губернии прошел слух, что «Вологодская, Архангельская и Олонецкая губернии проданы Соввластью Англии за старые царские долги, что скоро мы все будем под властью англичан…»{327}
Однако время шло, передача северных губерний Англии так и не состоялась, и в связи с обострением англо-советских отношений с весны 1927 г. вновь пошли слухи о войне с Англией. Снова коварный Альбион, так и не получивший, кстати, долги, требовал у СССР три губернии — Архангельскую, Вологодскую и Коми АО, в противном случае угрожая войной{328}.
Иногда ожидания английской интервенции принимали совершенно гротескные формы; так, накануне первомайских праздников 1927 г. один из крестьян Псковской губернии предупреждал: «Скоро придут из Китая англичане и всех перережут…»{329}
29
Это единственный случай, когда Англия упоминается в качестве возможного союзника; из контекста следует, что спрашивавший имел в виду, скорее всего, английских рабочих.
30
14 июля 1927 г. Венский уголовный суд оправдал участников разгона рабочей демонстрации, в ходе которого погибли двое рабочих, в январе того же года. В результате 15 июля в Вене началась всеобщая забастовка, массовые демонстрации рабочих. Полиция применила оружие, начались уличные бои, приведшие к многочисленным жертвам. Выступление было подавлено.
31
Характерно, хотя и неудивительно, что в этом отношении массовое сознание почти буквально воспроизводило представления советской военной элиты. См.: Минц М. М. Будущая война в представлениях военно-политического руководства СССР в 1927–1941 гг. Автореф. канд. дисс. М., 2007. С. 16.
32
Эти слухи оказались на редкость устойчивыми: они, в частности, были зафиксированы в Архангельске в июне 1944 г. Трудящихся города волновал среди прочего такой вопрос: «Правда ли, что благоустраивают города Архангельск и Молотовск [бывший и будущий Северодвинск — авт. ] в связи с передачей их в аренду Англии». См.: Голубев А. В. Советское общество и «образ союзника» в годы Второй мировой войны // Социальная история. Ежегодник. 2001–2002. М., 2004. С. 444–445.