Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 26



О: — (подозрительно, не нравится его многозначительный взгляд) С каких–таких недавних?

СН: — Ну, как с каких.

О: — Мне, правда, ничего в голову не приходит, Сергей Николаич, скажите уже.

СН: — В сентябре–то? Когда вас за нанесение тяжких телесных повреждений чуть не упекли?

Кажется, это было так давно, что действительно вылетело из головы.

О: — А! Ну и что? А что? Ну, дала маху слегка, да. Да я уже и не помню, что там было–то…

СН: — (весомо) Ага.

О: — Ну, вот что сразу «ага»? (беспокойно, самой непонятно почему) Это все состояние аффекта — вот и запомнила все плохо, совершенно естественно.

СН: — Оля. Когда тебя привели тогда в учительскую, там не было никакого состояния аффекта — ты была в состоянии, которое называется «шок». Не в сегодняшнем понимании вроде «ах, я в шоке» — а в сугубо медицинском. То есть это буквально была не ты. Потом ты из него кое–как вышла — сама помнишь — но даже когда начала рассказывать, там не было твоей обычной… когерентности, ты выпускала куски, путалась-О: — В показаниях, ага. Но я ж еще и притворялась слегка, чтоб пожалостливее выходило — сам же и подсказал.

СН: — Вот именно, что «еще и» и «слегка» — начала ты специально, а потом тебя очевидно прорвало. Но прорвало не до конца — где–то тебя явно замыкало и ты возвращалась к уже проговоренному, разумеется, нормальные люди так и реагируют в стрессовых ситуациях, но от вас, Ольга Пална, я такого не ожидал — вернее тогда, еще может быть, но зная тебя сейчас — уже нет. И потом: вот они на тебя напали, один держал, другой подошел — и ты начала защищаться. Насколько я — опять же понаслышке — знаю о всяких там боевых искуствах, главное там не покалечить, а в первую очередь отбить противника, высвободиться и дальше уже по обстоятельствам — или обездвижить — или — разумнее, если их больше одного, — удирать, звать на помощь и тп. И что мы имеем? Вот ты сама все–таки вспомни поточнее.

О: — (честно собираясь с мыслями) — Ну что… один держал, это я помню, другой подошел и-СН: — И?

О: — Туман. Как красной пеленой заволокло — яростной такой (не без удовлетворения) даже, как била, точно не помню.

СН: — Тогда я тебе скажу, как ты била. Вывернулась от того урода, что держал, врезала ему, как положено, разок — и всё, на время и сравнительно без последствий из строя вывела. И тут же принялась за второго — который только «подошел», и вот его уже — у меня даже слов приличных нет — отутюжила? — в общем, начинается на «от — ", а дальше можно подставлять что угодно в меру испорченности — так, что… что если бы тот первый пацан не заорал в ужасе, я не знаю, от чего нам бы тебя уже пришлось отмазывать. То есть явно превысила пределы необходимой самообороны — спрашивается только, за что?

О: — (мрачно) Не помню.

СН: — Вспоминай. Вот сейчас ты за мной повторила, что он «подошел», а тогда говорила что–то вроде «напал» или «накинулся».

О: — (упрямо) Не помню. Ну, значит, накинулся…

СН: — Что значит, «накинулся»? Хватанул где–то? Ну что, так как–нибудь?

И тут без предупреждения, резко, сделал мне такую бяку — бррр, до сих пор вспоминать противно — а Маня, небось, обозвала бы масковской неженкой, подумаешь, мол, хапанули тама больно, и не такое переживали, не изнасиловали, и то хорошо — но мне и этого, видимо, было более, чем достаточно — сразу как всполохом вспомнился тот момент — еще более неприятный, чем воспроизведенный им сейчас, но так они наслоились, что вот сидели мы рядом, и раз — он уже отлетел в сторону — одной рукой прикрывает — почему–то — живот, а другую поднимает вверх — сдаюсь, мол, отставить — потому что я еще и сделать ему ничего не успела, только отпихнуть, но в глазах явно читался смертный приговор — это он потом уже вспоминал. Очнулась, завсхлипывала, конечно, слегка, придвинулся ко мне, накинул одеяло. — Ну что, — говорит, а сам тоже, чувствуется, переживает, — может, все–таки отложим? — Э, нет, — говорю, — причину короткого замыкания вы нашли, теперь давайте уже до конца его устранять.

Ну и устранили. Третьим дублем все уже пошло так замечательно, что я, по–моему, вообще не обратила особого внимания, что что–то там случилось такое эпохальное. Эйфория, серотонин, дофамин — все застило, ну и он, конечно, постарался, уже после поняла, как мне повезло — ну или насколько правильно выбрала. — Ты как? — говорит. — А что ты, — говорю, остановился на самом интересном месте, дальше давай. — Ладно, — говорит, — только ты возражай, если что. И лучше вербально, а то знаю я тебя… Да какое там «если что» — скоро мне так захорошело, что вслух могла только бормотать сквозь смех, что мол, что же тогда оргазм, если это не оргазм, хихихи… — А почему ты, — тоже смеется, — решила, что это не оргазм? — Так в первый раз же у нас его никогда не бывает. — А, — говорит, — действительно. Значит, опять ходить тебе в исключениях из правил. — Что, — говорю, — серьезно? — По всем признакам, да. Бывают и помощнее, конечно, но ничем другим это быть не может.

Лежим, отдышиваемся.

О: — Стоп, а твой тогда где? Так не честно.



СН: — Хорошего понемножку. А кроме того, есть один такой прозаический, но крайне существенный момент, о котором ты благополучно забыла — а о нем забывать нельзя никогда.

О: — Я‑то, между прочим, не забыла. (честно) Я просто расслабилась и подумала, а ну и фиг с ним, в первый раз авось пронесет.

СН: — Это еще хуже. Это вообще безобразие.

О: — А ты сам забыл.

СН: — Ничего я не забыл. (немного смущенно) Я знал, что они у меня дома есть, а то бы заехал по пути в аптеку.

О: — И?

СН: — Они оказались просроченными. Боюсь, в последние годы моя личная жизнь была малоинтересной…

О: — Ну и что, подумаешь, просроченные. (И когда он успел посмотреть, до сих пор не понимаю — а ведь успел).

СН: — Как это, ну и что? И вот что тут смешного! Это крайне серьезно. Вообще по сути это единственный серьезный момент во всем касающемся эээ данной стороны жизни. А тут от них и в свежем виде не знаешь, чего ожидать-О: — Так что никакой разницы.

СН: — (поджимает губы) Я достану хорошие. Как бы то ни было — всё мы еще успеем.

О: — (ловя его на слове) Когда?

СН: — Если до завтра заживет… Да, сообразим когда, все равно ж никуда друг от друга уже не денемся.

И так на меня посмотрел — что ответно я тут же — в первый и последний раз — четко представила себе нашу дальнейшую целиком и полностью совместную жизнь: и как мы работаем дома бок о бок, и как я меняюсь, а он нет, а что, форма–то хорошая, и тощий, и мускулистый, такие долго держатся, и как заводим детей — и чтоб девочка была хулиганка, а мальчик — зануда, но можно и наоборот, и как проживаем разные времена, и как наступает полнейшая свобода и мы зарабатываем кучу денег, с нашими–то мозгами, и как путешествуем по разным странам, и как эта чудесная жизнь все тянется бесконечно, и как не хочется, чтобы она кончалась… — и все это он явно читал в моих глазах, ну, может быть, в адаптированной версии, более «мужской», вроде бесконечного вот такого же валяния в постели в разнообразных вариантах — потому что улыбался так же довольно, как и я — пока вдруг как будто не вспомнил о чем–то. И тут же преобразился — улыбка сошла, смотрит то ли грустно, то ли виновато. С беспокойством смотрел — что меня немедленно отрезвило и заставило с удвоенной скоростью заработать головой. Так что выпалила почти наугад, даже не зафиксировав мыслительную цепочку:

О: — Кстати, а откуда у тебя эти шрамы на животе?

Тут он привычно окаменел, и я поняла, что не промахнулась.

СН: — Прободение язвы? — именно с вопросительной интонацией, вроде как: «Устраивает как вариант»? Меня–то такой вариант устраивал абсолютно — ну прободение, ну, можно жить себе дальше, ну, диета номер 5, ничего страшного… Меня устраивал, а мою голову — нет.

О: — А почему ты тогда такой худой? После язвы это совсем необязательно.

СН: — На себя посмотри. Вон, тоже ребра торчат.

О: — (безжалостно) В моем возрасте это нормально. А в твоем — метаболизм уже не такой быстрый. Или (с надеждой) ты с тех пор диету соблюдаешь с повышенной строгостью, да? Чтобы желудок не растягивать?