Страница 19 из 22
«Вот так, наверное, и рассыпались в первой попытке перелета», — подумал Прокофьев.
Уже третий раз он с командиром полка заходил на метеостанцию, а синоптик твердил одну и ту же фразу о снежном заряде в районе Васильков — Киев. Надоело. Похоже, трусил. Боялся ответственности. Командир полка вспылил:
— Да что он у тебя, привязан, что ли, этот заряд над Киевом? Выписывай погоду, сами разберемся! — Он в сердцах выдернул из рук синоптика бланк прогноза.
...Севернее Киева они действительно попали в густой снегопад. Причем так неожиданно, что Прокофьев не успел ничего подумать. Пока он лихорадочно соображал, что делать, снег так же внезапно прекратился. К Могилеву облачность стала прижимать вниз. Прокофьев запросил погоду. Передали, что нижний край облаков на высоте двести метров, и уточнили, будет ли группа садиться.
Времени на оценку обстановки оставалось мало. Такой армадой идти под облаками опасно. Можно, конечно, сесть на траверзе Бобруйска. Но это всего четверть пути. Когда же они доберутся до конечного пункта? Да и посадить полк в плохих условиях тоже не просто...
Могилев снова и снова запрашивал: будут ли садиться? Волновались. Решение возникло в тот миг, когда над Быховом появился большой разрыв в облаках. Прокофьев дал команду идти вверх, за облака. На высоте две тысячи метров верхний край облаков заскользил как ровное снежное поле под санками. На душе стало легче. Теперь, когда не видно земли, главное — точно выдержать курс и время.
До промежуточного аэродрома оставалось мало. Надо было искать разрывы в облаках. Но сколько Прокофьев не оглядывался, кругом простиралось бескрайнее белое поле. Прокофьев прикинул остаток бензина: мало. «Хорошо, если летают на аэродроме посадки, — подумал он, — тогда помогут выйти под облака и благополучно зайти на посадку». Запросил аэродром. Оттуда передали, что не летают.
— А зря не летаете, — пожалел он. Потом попросил определить по шуму моторов проход аэродрома и передать на борт, а также приготовить цветные дымовые шашки.
— Вас поняли, — пришел ответ.
...В тот момент, когда с земли сообщили проход старта, Прокофьев начал маневр для захода на посадочный курс. Оглянувшись назад в ходе разворота, он увидел четкий строй самолетов полка в колонне эскадрилий. Почувствовал успокоение. Подумалось ему, что не может вот такая четкость боевого порядка таить в себе растерянность, неуверенность, если усложнятся условия.
По мере снижения становилось все темнее. После выхода под облака показалось, что наступили сумерки, хотя было еще рано. Сразу за железной дорогой на белом снегу ярко выделялись оранжевые клубы дыма, обозначая начало посадочной полосы.
Когда Прокофьев вылез из кабины, то увидел, что круг уже полон заходящими на посадку самолетами. По расчетам, бензина оставалось чуть-чуть. Начали садиться парами. Последние сели даже шестеркой. И как сели! Чисто, плотно, красиво. Вот тебе и «молодняк»! Все потому, что каждый понимал: на второй круг бензина не хватит.
Возбужденные ребята выскакивали из кабин, спешили к командирскому самолету, на ходу делясь впечатлениями.
Прежде чем отпустить всех на отдых, Прокофьев приказал выйти в круг последним севшим экипажам и, ко всеобщему восторгу, объявил им благодарность за находчивость и хорошо выполненную групповую посадку.
Почти засыпая, он подумал о том, что если и дальше будет такое напряжение нервов, то, чего доброго, можно и свихнуться.
«А все-таки ребята молодцы! Даже не верится, что выкрутились из такой сложной обстановки», — подумал он с гордостью за летчиков.
Утро следующего дня ничего хорошего не предвещало. Облачность за ночь понизилась, и не верилось, что где-то, в районе Ленинграда, сильные морозы и безоблачное небо.
Несмотря на отдых, все выглядели уставшими. Видимо, и очень короткий отдых, и вчерашнее напряжение давали себя знать.
Едва только в утренней мгле проявились очертания горизонта, самолеты звеньями стали выруливать на старт...
У озера Ильмень облака опять стали понижаться. Повторялась вчерашняя история. Теперь, набрав три тысячи метров, они шли на дистанциях, обеспечивающих свободу пилотирования. В районе Ленинграда сели уже на аэродром, который по законам боевой обстановки был замаскирован, и зелено-голубые самолеты группы Прокофьева выглядели неоправданно мирными.
Прилетевших встретил командующий авиацией 8-й армии комбриг Копец, с которым Прокофьев был знаком по Испании. Оба имели опыт войны, который трудно использовать здесь и по масштабам, и по условиям боевых действий...
Оставляя справа железную дорогу Ленинград — Мурманск, группа направилась к самому краю советской земли...
На аэродроме посадки Прокофьева ждала телеграмма от Смушкевича с указанием немедленно отбыть в Москву. В этом ничего удивительного не было. Он знал, что на Украине его дожидается второй полк для перегонки сюда.
Огненные трассы войны
Все чаще стали поступать тревожные сведения о скоплении немецких войск у наших границ. Участились случаи нарушения воздушного пространства СССР с разведывательными целями на глубину до трехсот километров. Росло число диверсий на транспорте, линиях связи, оборонных предприятиях, воинских гарнизонах. Атмосфера напряженности нарастала не только в пограничных округах, но и в Харьковском. Были задержаны посторонние люди и на территории штаба дивизии Бирюзова. Документы у них оказались фальшивыми. Комдив потребовал усилить бдительность в гарнизоне.
Участились учебные тревоги днем и ночью с перелетом на запасные аэродромы. Они стали настолько привычными, что уже не волновали ни личный состав полтавского гарнизона, ни местное население, не подозревавшее о вплотную приблизившейся войне. Поэтому, когда однажды под утро раздался настойчивый стук в дверь, Прокофьев прежде всего подумал о том, кто на сей раз объявил тревогу.
В приказе, переданном из штаба ВВС Харьковского военного округа, предписывалось вскрыть пакет с инструкцией действий по боевой тревоге. Прибывшему руководящему составу Прокофьев изложил задачу быть готовым к отражению воздушного противника. Зарядку самолетов довести до полного боевого комплекта.
На лицах многих отразилось недоумение и сомнение в необходимости таких действий. Несмотря на то, что западная граница уже полыхала огнем, здесь пока в это воскресное утро было тихо. Прокофьев и сам не осознавал в этот момент реальности войны. И если бы его сейчас спросили, каковы будут масштабы, характер и последствия войны, он бы без сомнения ответил: война будет скоротечная, победоносная, малой кровью и только на вражеской территории.
Но война с фашистской Германией уже шла и совсем не так, как полагал Прокофьев, как думали многие другие.
...На аэродроме находилось только дежурное звено, когда над ним появился вражеский самолет и сбросил фугасные бомбы. К счастью, жертв и разрушений не было. Из летчиков дежурного звена самым расторопным оказался Васильев. Мелькая в облаках еще не осевшей после бомбежки пыли, его И-16 устремился на взлет. В суматохе, вызванной налетом, как-то забыли об улетевшем летчике. Но когда, по расчету времени, бензин на его самолете кончился, механик напомнил Прокофьеву о Васильеве.
Надо было что-то предпринимать: звонить, лететь, вообще искать. Он мог сесть на вынужденную, и тогда ему необходима помощь. В голову лезли всякие неприятные мысли. Не хотелось допускать только одно — что Васильев мог погибнуть.
Прокофьев дал команду вылететь экипажу Р-5 на поиски вдоль железной дороги Полтава — Киев. А минут через пять после этого дежурный по аэродрому попросил Прокофьева к телефону. На проводе был Васильев. Не скрывая радости, он почти кричал в трубку, что сбил бомбардировщик-разведчик «Дорнье-217».
— Где вы находитесь? — перебил его Прокофьев.
— В Миргороде, еле дотянул. Перебит трос руля направления. Сейчас поставят новый, и я прилечу. Так я сбил фашиста, товарищ полковник, вы меня поняли? — В голосе Васильева звучала нота обиды. Он был жив и не мог понять, почему радость его победы не разделяет начальник курсов. Он не улавливал радости Прокофьева от того, что его летчик прежде всего жив и невредим.