Альфа Центавра

— Его вдохновил мой необычный вид, — сказал Лева Задов.

— У вас есть какие-нибудь недостатки? — спросила Кали, — член что ли потерял.

— У него нет руки.

— Да? Я и не заметила. Нет честно, сейчас меня может удивить только человек с крыльями.

— Ви это сказаль, и:

— Оно есть у меня, — как говорил я когда-то Одессе, показывая очарованной девушке шерсть на груди, чтобы уж точно согласилась, как у нас говорили:

— Иё немного пощипать. — И добавил, чтобы конкретизировать ситуацию:

— Я взял в плен Распутина.

— Кто это? — спросила Коллонтай, я сегодня кроме себя никого больше не помню. Если не считать лежащего здесь Дыбенко. Но он, как гроб, даже во сне мне не снится. И знаете почему?

— Реальность никогда не снится, — сказал Лева, — всегда что-нибудь такое: через жопу.

— Джон любит называть себя — Джонни.

— Вот из ит? Что это значит, май диэ чайлд?

— Пусть скажет Лёва.

— Пусть скажет Лёва, — пробормотала командующая без армии принцесса Коллонтай, — ну ладно, пусть ляпнет, что-нибудь, что мне понравится, а если нет, то и, впрочем, пусть идет туда, откуда пришел: служить под знаменами Герцога Чемберленского.

— Он спился, — сказал Дыбенка, а его, штатного медиума, никто не посмел оспорить.

— У меня есть способ взять Царицын.

— Ты Лева?

— Да, мэм.

— Ты привык врать?

— Да, но вам не посмел бы, ибо мне хорошо известен ваш кентаврианский нрав.

— Ты хочешь сказать, что я лошадь? Не перебивай, пожалуйста, скотина, — она вынула маузер из кобуры из слоновой кости, спрятанный в вещмешок из змеиной кожи, и вставила в него двадцатизарядную обойму. — Иди.

— Куды-твою?

— Кателле.

— Их бин не понимайт.

— К стене, амиго, пока я еще добрая.

— Спасибо, но здесь только одна стена, точнее, две, вторая Царицынская, а первая — это Земля. Мне лечь?

— Ладно, ложись, и говори молча. Сначала Лева подумал, что это Иё очередная шутка, но логично решил, что высокопоставленная дама хочет слышать правду только в медиумообразном переводе Дыбенки. В результате этого диалога на троих выяснилось, что Распи не разбит, как она думала, а просто:

— Луди его разбежались. — Более того, многие — те, кто был нэмэ-неместным — пошли купаться на пляж, на Волгу. А некоторые даже ловить осетров, ибо:

— Кто их ищет — когда-нибудь найдет. — Почему? Потому что они очень вкусные. Так-то бы логично:

— Значит, их уже до вас съели, но бывает, что два успел взять Грибоедов. — Это возможно, но при условии:

— Зачем? — Так естественно:

— Пойдет на свадьбу к:

— Чацкому и Софье. — А там и два будет мало, тем более, что это ненастоящие лососи, а:

— Намного лучше — осетры. Почему мало? Как показала практика — критерий истины:

— Пожрать покойники любя-я-т-т! больше, чем живые. Собственно, чего так испугался гробовщик Прохоров, когда пришел, а они тоже:

— Тут как тут? — Логичный ответ:

— Ничего не принес Им на поминки с того праздника, где согласно некоторым черно-белым птицам съели обеих его дочерей. Это в принципе к делу не относится, но торт Тирамису и хотя бы пол осетра мог спереть. Стыдно? Ну, вот, теперь бойся, чтобы самого не съели.

Гробовщики, между прочим, самые вкусные. Почему? Потому что именно их покойники видят в последнюю очередь и такими запоминают на всю оставшуюся жизнь. Как любил говорить один режиссер, теперь уже тоже покойник. А как говорится:

— Остатки — самые сладкие.

— Он здесь, — сказал Дыбенко.

— Где, я не вижу. Вижу только один куст.

— Он за ним. Тоже дилемма:

— Как можно было спрятаться такому великану за маленьким кустом.

— Но!

— Был бы куст, а спрятаться можно, если можно плыть из Милана в Верону. И вышел такой чудила с Нижнего Тагила. Кали даже отшатнулась:

— Это не он!

— Щас проверим, — ответил контрольным ответом медиум Дыб:

— Пусть споет. — И действительно — это был парень, хотя и с лошадиной головой, но с:

— Гитарой.

— Ладно, мил человек, просим, — сказала Кали, — знаешь ли ты те песни, который пел:

— Их бин Распутин. И было:

— Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай, приходит ли знакомая-я блон-динка-а. Но чувствую, что смотрит на меня сохглядатай-й, да только не простой, а:

— Не-видим-ка-а. Ну и вот срываюсь с места, будто тронутый я-я. До сих пор моя невеста мной не тронут-а-ая-я! Про рыбалку осетров мы с ней диспуты ведем, ну а! Что другое если — мы стесняемся при Ём!

— Абидна, паслушай! — сказал Лева, — даже я не совсем его понимаю. Но у него гитара — значит должен петь. А должен — значит может, придется слушать.

— Нет, мы рады, рады, рады, — прохрипел Дыбенко.

— Потом споет, — сказала Кали, и задала дополнительный вопрос:

— Ну, ты-ы! лошадь?

— А не видно?

— Видно, но лошадь с гитарой — уместно ли это в день нашего поражения перед Троей.

— Маха-браха-рата я-я-я! — пропел Дыбенка.

— Что это значит? — спросила Кали, — мне тоже петь? Так скать:

— Триплетом.

— Квартетом, — вставил Лева. И они уже сели в карету, как-то:

— Кали и Дыбенка на Ём, а Лева Задов сзади за хвост, — когда появилась никому неизвестная армия.

— Откуда?

— С Волги. Это был Врангель.

Праздновали три дня и три ночи. Как сказал Лева Задов:

— Теперь не раньше, при Одиссее занимались этим делом не меньше двенадцати дней. Где брали мясо, спрашивается? И кстати, подайте мне немного большой кусок хребтового мяса.

— Ты ходил на медведя? — спросил Дыбенко, который от этого душистого запаха проснулся, как покойник:

— Очен-но голодным.

— Дак, нашли где-то стадо быков, если их едят.

— Ты хочешь сказать: было бы желание поесть, а говядина всегда найдется?

— А разве я не прав?

— Да, прав, прав, дайте ему заднюю ногу.

— Заднюю ногу я могу и сам взять.

— Если человек хочет хребтового мяса — значит он имеет, что сказать. — Это был Врангель. Которого часто, правда, чаще:

— За Глаза, — называли Одиссеем. Да и то все уже забыли кто, ибо, ибо. Ибо этот парень и воевал ли здесь вообще, а? Или только в Волге купался? Более того, может он и За Царицын сражался? Но, с другой стороны:

— А кто за него только не сражался? Леве дали треугольник, с одной стороны которого была выреза, а с другой мясо — посередине Т-образная кость, символизировавшая Стену Трои.

— Видите, — сказал Лева, — между крепостью и нами есть связь, — он провел пальцем по крышке буквы Т, мы должны ее использовать, и тогда Царицын будет взят и разграблен.

— Почему разграблен?

— Зачем его брать, если не грабить, Волга у нас и так есть. И где эта связь находится в реальности — знает только один Одиссей, — добавил Лева. Вспомнили Щепку, выпили за ее сексуальное здоровье, и за силы ее достойного мужа Колчака.

— Наверное, Сибирь уже завоевали, — сказал Дыбенка, который после хребтового мяса под Мукузани и Бордо напополам с Хеннесси уже почти открыл глаза, поэтому видел:

— Мало, — ни туды и не сюды, — как сказал один извозчик-гробовщик:

— И там плохо видит, и здесь еще не прозрел.

Глава 53

Однако через двенадцать ночей празднеств Вра понял, что надо кого-то поставить раком. Но кого? Леву Задова? Об этом спросили Дыбенко. И был голос:

— Распутина.

— Оно и логично, — вздохнула Кали, — мы хотели на нем уехать, но оказывается надо было закинуть его, как приманку на акулу. А кто у нас акула?

А эти акулы, как раз собрались в Царицыне в кабаке Метрополь, принадлежащим Амеру-Нази.

— Вот можно только диву даваться, — рассуждал сам с собой, но при наличии Елены Прекрасной Котовский, — как это получается, деньги у него были, да, в сапоге привез из Америки доллары, еще может накопил на взятках еще в боксерско-дзюдоистском турнире, потом кого-нибудь ограбил, а получается?

— А получается?

— А выходит на поверку Метрополь, а он намного больше стоит, чем эти скудные накопления простого ростовщика. Вот как так получается, когда из Немножко получается Много? Мне непонятно.