Страница 30 из 119
— Нет, это только одна из моих Эманаций, — ответил Дэн. — Ты, кстати, в курсе, что такое Эманация?
— Ну-у, это, собственно, и есть то, что мы видим. Он удивленно посмотрел на подругу:
— Откуда ты знаешь? Ты с оттуда, с Альфы?
— А ты забыл? Ты все забыл, осленок ты не оседланный, а ведь, как я тебя любила тогда. Ты помнишь, какой бар у меня был, какой бар, фантастика! Хеннесси, пожалуйста, Итальянский Вермут тоже был.
Помнишь ты иногда давал мне на чай, заказывая для меня сто писят Мартини с маслиной? Вкус-сно, здесь так не делают.
— Так ты на самом деле инопланетянка?
— А ты думал?
— Я всегда, нет, не всегда, но часто считал, что ты только прикидываешься Инопланетянкой, а так-то…
— А так-то, приставлена ко мне шпионом.
— Я тебе этого недоверия, наверное, уже не прощу никогда.
— Да?
— Да.
— Тогда ответь все-таки на контрольный вопрос.
— Я вас слушаю.
— Назови мне Эманацию картины Ван Гога Лес Роулоттес.
— Извольте, но… но есть, как здесь иногда говорят, одно но.
Заплати сначала. И знаешь, почему? А потому, что ты может сам не знать ответа.
— Сколько?
— Сириус.
— Во-первых, это слишком много, а во-вторых, у меня его нет.
— Где он?
— Бриллиант Сириус часто воруют, и я не знаю, где он сейчас.
— Ты считаешь меня не достойной быть Доктором Зорге?
— Он был…
— Ты имеешь в виду, что он мужчина? Где это написано? Хорошо, считай меня тогда Абелем. Да ладно, не мучайся, для тебя я буду Элен Ромеч.
— По забывчивости я могу приказать тебя расстрелять.
— Это моя забота, а ты лучше помни, что моя ночь, а иногда даже час стоят пять тыщ баксов.
— Я верю, что ты на это способна, но способен ли я, вот в чем вопрос. Хотя, понял, понял, за это и платят такие деньги некоторые американские президенты, что за ночь, и иногда даже за час, узнают о себе то, что никогда бы не смогли узнать самостоятельно. Наконец, Кали удалось выяснить, что у Дэна действительно есть Радар, настроенный на поиск Сириуса, но он:
— Не переносной.
— Как это? Танк, что ли?
— Нет.
— А что?
— Не скажу, сначала ты.
— Что я? Ах, я должна назвать имя того, чей Портрет находится на картине Ван Гога Лес Роулоттес.
— Не совсем так.
— Да, сама Картина — это портрет…
— Ну!
— Не могу. И знаешь почему? Это большая тайна.
— Хочешь посмотреть мой пупок?
— Пожалуй.
Далее, это портрет Монтесумы, или Кецалькоатля?
— Одно из двух можно?
— Хотелось бы узнать точно.
— Прости, но ты слишком много хочешь. Тебе все мне — ничего.
— Говори, что ты хочешь?
— Обвенчаться. И знаешь почему?
— Почему?
— Я всегда должна носить тебя с собой.
— Хорошо, я согласен, изволь.
— Никаких — изволь, а встань на колени, и целуй мне колени, и проси стать твоей женой. Я спрошу:
— А кто-ты, юноша?
— И я скажу, что?
— Ты скажешь, ведь я же ж:
— Монтесума.
— Ай! Ая-яй!
— Что?
— Хотел тебя спросить второе имя, но пупок запищал.
— Это значит, что сигнал принят. Тут других вариантов нет.
Далее, продолжение боя на ринге, где находятся Одиссей, Котовский и Ольга-Фёкла.
— Мы уходим, — сказала Фекла.
— Нет, нет, пажался, не уходи, я умоляю, — сказал Оди.
— Не видно, что ты умоляешь, — повернулся Кат. Оди встал на колени, и изобразил лицо вампира, понимающего, что пил кровь, а не надо было.
— Что, больше не будешь? — спросила Фе.
— Так естественно.
— Я, между прочим, спрашивала не просто так, а про любовь. Более того, про большую, большую любовь ко мне, — с ужасом ответила она, понимая, что Оди нечаянно, не нарочно, но отказался от нее в пользу конкурента Котовского. А ведь тому по барабану, кого иметь. Лишь бы наслаждаться. Хотя, может быть, и не в этом случае. Может быть, Катовский и хотел ее, но в тайне от себя, потому что не знал еще, как подобраться поближе к:
— Дочке Камергера. — Да, вот так бывает:
— Вроде телятница только, но уже по походке и по лицу видно:
— А не стукачок ли ты, мил человек. — Прошу прощенья, это из последующих материалов, а пока, что:
— Дама из царской прислуги. — Пусть и не нашей, а только Украинской. Дак ведь, как говорят многие, хотя пока еще только некоторые:
— Всё наше. — Извольте, извольте, но мы сдаваться не будем, ибо, ибо:
— Не для того сюда прилетели. — Считайте нас Варягами.
— А вот это не хотите? — как раз спросил Оди, и хлопнул одной рукой по сгибу локтя другой.
— Мама! — крикнули не только из зала, но и раненые бойцы за рингом. В том смысле:
— Неужели это не мешает в бойбе и боксе, а тем более думать? Кали как раз сказала Дэну:
— Они не понимают, что делу час, а потехе время.
— Наоборот.
— Почему? Но тут Оди всё-таки начал драться с Катиком, а Фекла со вздохом согласилась их судить. Оди несколько раз упал, на что Фекла сказала:
— Ты, че, в натуре, хочешь разыграть Похищение Европы? Действительно, зачем ее взяли. Татары вот не захотели попадаться на эту приманку. Ибо:
— Ведь все равно же ж трахнут. — А потом расхлебывай:
— Никто не хочет быть Простым Человеком — дайте бизнес. А какой бизнес в степи, так только если тушканчиков разводить, но кому они нужны? Где найти того Спинозу, который докажет, что они очень вкусные, или что их можно с успехом использовать вместо тараканов в любимых эмигрантами бегах. К тому же при цивилизации коней куда девать? Тем более, что среди них могут быть Кентавры, так и непонятые после исчезновения Древности. Вот эта породистая телка, лошадь, можно сказать, считала себя:
— Кентавром. — Она с иронией древнего человека наблюдала возню Оди и Котика, как кричали некоторые доброжелательницы будущего Командарма Зеленых. В частности Агафья, хотя и любила другого. Она считала, что если уж судьба посадила ее за один судейский стол с Оди и Нази, то их и надо брать, зачем размениваться на других, тем более, они сначала прикидываются плохими, а потом оказывается, что есть нечто еще более худшее. Хороших-то ведь днем с огнем еще поискать. И, следовательно, если уж брать, то тех, кто ближе, кто уже, так сказать:
— Попался. — А это были Амер-Низи и Одиссей. — Амер до сих пор еще не очухался после элементарной, но неожиданной Задней Подножки Артистки Щепки, а Одиссей — вот он бьется с легендарным Катовским.
Зачем он этой Фекле? С такой рожей надо какого-нибудь Пиратора искать.
— Чего? — перегнулась через перила, в том смысле, что канаты ринга, и спросила Фекла.
— Я грю: иди сюды.
— Зачем?
— Дак, по морде дам, — спокойно сказала Агафья Учительница и по совместительству бывшая жена Махно, мечтавшего, между прочим, стать золотопромышленником. Как говорится:
— Я очень люблю золото. — И готов стоять за ним в магазин Для Новобрачных, если дают иво без тугаментов о будущей женитьбе. Тем более, если оно Белое. Ибо:
— Я очень люблю Белое Золото. — Почти, как Белое Солнце, в том смысле, что наоборот.
— Я не поняла, ты чё, просишь, что ли?
— Можно сказать и так.
— Но я сейчас сужу, мне некогда.
— Че их судить, сами разберутся.
— Это да, но хочется всё сделать по Пушкину, чинно и благородно.
— А именно?
— По правилам искусства.
— Ладно, — Агафья взяла чей-то валявшийся рядом ботинок одной из знаменитых фирм Запада, и бросила его в Феклу.
— Послушайте, э-э, Аги, — один парень приподнялся на локте, — не мешайте судье, пожалуйста.
— Ты кто такой? — спросила Агафья, — что вмешиваешься в разговор еще живых людей, Ино, что ли?
— Что значит, Ино?
— Инопланетянин, или это слово тебе неизвестно?
— Я на самом деле Инопланетянин.
— Почему тогда ты проиграл, и валяешься здесь, как скотина?
— Я не ожидал…
— А-а! думал о благородных намерениях.