Страница 13 из 21
Но он так ни разу и не проснулся.
Мсье Ванденбосху было лет тридцать с небольшим. У него был легкий бельгийский акцент и красноватое лицо. Он сразу перешел к делу:
– Я уверен, что у водителя светлые кудрявые волосы, длинные! А на переднем пассажирском сиденье был мужчина. Но они проехали очень быстро. Я выскочил на проезжую часть и побежал к вашему парню. Бросил все – и автобус, и пассажиров!
Полиция затягивает с расследованием? Это ужасно. И как им только не стыдно! Я сказала ему, что сама решила разыскать того водителя. Своими силами. Что об этом не знает ни мой муж, ни мои близкие. Только моя сестра. Ей, как и мне, не дает спокойно жить мысль, что этот мерзавец до сих пор не арестован. Поэтому я и настояла на этой встрече. Потому что хотела получить максимум информации. Чтобы начать свое расследование. Полиция, возможно, и возьмется за дело, но, по моему мнению, они слишком с этим затягивают. Я же больше не могла ждать. Просто не могла.
Молодой водитель автобуса слушал меня и кивал. Сказал, что понимает меня. Что на моем месте поступил бы так же. Когда дело касалось ребенка, его ребенка, он сам был готов на все. Его жена этой зимой родила девочку. Как он радовался! Дочка стала центром его жизни. Всей его жизни. Он сказал мне: «Человек, который сбил вашего сына и уехал, – настоящий мерзавец. Найдите его, мадам. Сделайте все, что можете, но найдите его. У вас получится. Я это вижу по вашим глазам».
Женщина… Я не могла думать ни о чем другом. Женщина? Разве такое возможно? Я не сказала об этом Эндрю. Я ничего не стала рассказывать ему о встрече с водителем автобуса, с Лораном. Я открылась только Эмме. Она старалась подбодрить меня, подтолкнуть к активным действиям. Говорила, что я должна продолжать. Что мне нужно двигаться вперед. В отдельном файле я записала сведения о номерном знаке. Все, что мне было известно: 86 или 56, затем аббревиатура LYR, затем 54, 64 или 84. Из Интернета я узнала, как выглядят старые модели «мерседесов». Малькольма, скорее всего, сбил «Мерседес 500 SE». Такие выпускали в конце восьмидесятых. Коричневого цвета. В официальном пресс-релизе автопроизводителя этот цвет назывался «мокко». Если поменять буквы местами, получится слово «кома». Мокко. Кома. 54 – департамент Мёрт и Мозель. 64 – Атлантические Пиренеи. 84 – Воклюз.
Что делал владелец этой машины в Париже в ту среду? Может, он живет в столице, но ездит на машине с номерами другого департамента? Куда он ехал в тот день? И почему на такой скорости? Эти вопросы теснились в моем сознании. Я представляла себе машину. Траекторию ее движения. Скорость. Красный свет. Звук удара. Малькольм, распластанный на асфальте. Бегство. Я не могла заставить себя снова подойти к перекрестку, где все это произошло. Я делала огромные крюки, лишь бы не приближаться к тому месту. Мне бы хотелось, чтобы оно исчезло, чтобы его попросту стерли с карты. Навсегда.
Оказалось, самое сложное – это держаться. Держаться. Накладывать повседневную жизнь, словно кальку, на тот ужас, который приключился с нами. И пробуждение… В момент, когда открываешь глаза, ты не помнишь ни о чем, ты чувствуешь легкость в мыслях и теле. Или, по крайней мере, у тебя возникает такое впечатление. А потом все вспоминается. И ты снова погружаешься в тягостное, тревожное ожидание, которое душит. Вспоминаешь, что у твоего сына кома и он в больнице. И нужно вставать и действовать. Жить своей жизнью, несмотря ни на что. Держаться ради дочки. Держаться ради себя. Держаться. Идти в продуктовый магазин «Franprix» и бродить по отделам, толкая перед собой тележку. В супермаркете транслируют старые песни Милен Фармер, и клиенты, сами того не замечая, напевают: «Je suis libertine, je suis une catin»[25]. Стараться не смотреть на полки с крупами и булочками с шоколадом, которые я обычно покупала для Малькольма. Просто не смотреть на них. Проходить мимо. И понимать, что тебя все равно тянет их купить. Держаться. Отвечать на вопрос любезного продавца из газетного киоска, который не знает всей правды, что Малькольм поправляется. И плакать всю обратную дорогу. В лифте вытирать слезы. Держаться.
Я ощущала потребность в физической нагрузке, мне хотелось хоть на время забыть о снедавшем меня отчаянии, поэтому я решила пойти поплавать в муниципальный бассейн. Там пахло хлоркой и потными ногами. Я плавала взад и вперед по дорожке – простым кролем, брассом, кролем на спине, жалким подобием баттерфляя. Плавала до тех пор, пока не начинала задыхаться. Никогда мне не случалось рассекать воду с такой жестокостью, такой решимостью. Крепко сжав пальцы, я разрезала ее ладонями, снова и снова продвигалась вперед, преодолевая дорожку за дорожкой, мои руки и ноги били по воде, боролись с ней… Я вышла из воды обессиленная, с помятой кожей, покрасневшими глазами, хотя и надела специальные очки, и с ощущением гибкости и легкости во всем теле. Минута – и бремя горя вновь обрушилось на меня.
Держаться мне помогала работа. Я все-таки взялась за перевод того американского романа. Я понимала, что совершаю ошибку, но в таком состоянии не могла поступить иначе. Книга была богатой, насыщенной. Над таким переводом придется попотеть… Прежде мне никогда не доводилось переводить тексты с откровенным описанием сексуального контакта. Однако это меня не испугало. Я испытывала потребность поставить планку очень высоко. Мне хотелось с головой погрузиться в трудности перевода. Чтобы не замечать ничего вокруг. Уйти в тесные глубины текста, в бесконечность. Первая эротическая сцена меня не впечатлила. Это ведь всего лишь слова, а моя работа – это и есть слова. Незаметно для себя эти самые слова вызвали у меня улыбку. Они так отличались от слов, которые я обычно переводила… То были слова, которые не принято произносить вслух. Однако они были у меня перед глазами, напечатанные черным по белому на экране моего компьютера. Cock. Fuck. Dick. Asshole. Cunt. Pussy. Twat. Blow-job[26]. Казались ли мне эти английские слова менее непристойными? Менее сильными, менее бесстыдными, чем слова моего родного языка? Они были передо мной, на экране, но я смотрела на них, не краснея. Что заставляло меня краснеть, так это мужчины, которых я видела на улице Ж., в десять утра выходящими из секс-шопов с блестящими занавесями в витринах. (Джорджия часто спрашивала у меня: «Мама, а что продается в этих магазинах с красивыми занавесочками, куда ходят только дяденьки?») Мужчины, такие же, как Эндрю, как мой брат и мой отец, мужчины с бегающими глазами, пристыженные, с кейсом в руках, которые не смеют посмотреть мне в глаза. Мне легко было представить их в пыльном маленьком кабинете перед телеэкраном, на котором идет кричаще яркий фильм, сжимающими в руке бумажный носовой платок – четверть часа одинокого наслаждения, после которого нужно снова возвращаться к работе или в свою обычную жизнь, к жене. Странно, но при мысли об этих мужчинах я краснела – из-за их смущения, их неловкости, их попытки, опустив голову, поскорее скрыться из моего поля зрения. Их стыд заставлял меня краснеть.
Дни мои проходили в метаниях между больницей и домом. Утром я навещала Малькольма, затем возвращалась домой, после забирала Джорджию из школы и садилась за перевод. Для Эндрю в этом новом распорядке места не было. Вечером он заезжал к Малькольму, потом приезжал домой и мы втроем ужинали. После этого я возвращалась к своему компьютеру, а он устраивался в спальне перед телевизором. Разговаривали мы мало, в основном о состоянии сына, иногда о том, что медсестра утренней смены симпатичнее той, что работает по вечерам, или о докторе и о том, что он сказал ему или мне.
Эндрю никогда не заговаривал о расследовании. Я не понимала почему. Похоже, создавшаяся ситуация его вполне устраивала. Он верил в полицию. Это выводило меня из себя. От его пассивности мне хотелось кричать. Временами мне приходилось отворачиваться или отводить взгляд, чтобы скрыть свое отвращение. Я хотела поговорить с ним, рассказать об ужасе, от которого болит сердце. О том, как я боюсь самого страшного. Мне хотелось сказать ему слова, которые так трудно озвучить. Но у меня не получалось. Он отгораживался. Не хотел меня слушать. Он защищал себя. И мне не оставалось ничего, кроме как делиться с подругами. Мы разговаривали вечера и ночи напролет. Они меня выслушивали. Давали мне то, что не давал Эндрю, – поддержку и сочувствие. Часто после ужина, поработав над переводом час или два, я убегала из дома, оставляя мужа перед телевизором, со спящей в своей комнате Джорджией. Я встречалась с Лорой, Катрин или Валери в каком-нибудь баре неподалеку. В шумном прокуренном помещении, в надвигающейся ночи, в теплой атмосфере их дружбы мне казалось, что я оживаю.
25
«Я – распутница, я – шлюха» (фр.).
26
Половой член. Трахаться. Писюн. Анальное отверстие. Влагалище. «Киска». Вульва. Минет (англ.).