Страница 5 из 60
— Мы читали Ульянова «Что такое «друзья народа…», — сказал Миней. — Из Томска нам привезли. Две тетрадки, напечатаны на гектографе. Даже некоторые из наших стариков задумались над ними… Помните Алексеева?
— Григория Леонтьевича? — удивилась Ольга. — Неужели он с нами?
— Во всяком случае, хорошо нам помогает.
— Как это важно — привлечь к нашему делу честных, смелых людей! Пусть они сшибались, но ведь себя-то они не щадили…
Голос ее зазвучал резче.
— Знаете, что нас тяготило в Питере? Как ко всякому движению, которое развивается, идет в гору, к марксизму также прилепляются всякие слизняки. Это людишки, которые не хотят бороться, а только «анализируют», «изучают»… Они видят в марксизме «научное течение» — и только! Бойтесь этих господ! Они с нами до поры до времени, а потом предадут. С головой выдадут…
В дверь легонько постучали.
— Нельзя! — сердито крикнула Ольга.
Кто-то, кашлянув, нерешительно пробасил:
— Ехать пора бы, лошади готовы!
Ольга порывисто вскочила и рывком распахнула дверь. Усач невольно попятился.
— Никуда я не поеду! Положенное мне время здесь отбуду!
Она за рукав втащила в комнату урядника и чуть не носом ткнула его в висящие на стене в рамке под стеклом «Правила».
— Что здесь написано? — кричала она своим низким, почти мужским голосом. — Читайте!
Усач скучным голосом прочел:
— «Законною скоростью для следования по тракту является двенадцать верст в час».
— А вы меня как везли? Я вас всех на чистую воду выведу! Прогонные в свою пользу экономите?! — закричала Ольга. — Вы гнали с недозволенной скоростью! Мне все кишки вытрясли! Я губернатору буду жаловаться!
Урядник, пятясь, выбрался в сени, и Ольга с шумом захлопнула за ним дверь. Обернувшись к Минею, она засмеялась весело, беззаботно, как умела смеяться только Ольга.
И сейчас уже никто не мешал им. Ольга приказала вздуть самовар, разлила чай, но стаканы опять остались нетронутыми. Они все говорили и никак не могли наговориться, пока, взглянув в окно, оба вдруг с удивлением заметили, что день подходит к концу.
Ольга обняла Минея и горячо сказала:
— Знаю, что у вас все пойдет хорошо! И вы много сделаете.
— Поберегите себя, Ольга, — проговорил Миней.
Когда он выходил, обрадованный урядник прошептал:
— Ну, бог даст, теперь поедем! Не барышня — генерал, ей-богу-с!
— Чистый генерал! — подтвердил Миней.
Распахнув створки окна, Ольга смотрела, как он выезжал со двора. Такой он и сохранил ее в памяти — с мальчишеской усмешкой на открытом и смелом лице, обрамленном короткими волосами.
Глава III
УЧЕНОГО УЧИТЬ — ТОЛЬКО ПОРТИТЬ
Хотел посмотреть, как в Сибири люди живут? Ну что же, смотри! Во все глаза!.. Тот же знакомый по Екатеринославу, по Вознесенску, по Перми «барак для холостых рабочих», нары в два этажа. Уйдешь в дневную смену — на твое место тут же ночной сменщик ложится. На балках под потолком сохнут портянки, смрад, чад коптилок, храп. День ли, ночь — не разберешь. Окна либо льдом покрыты, либо песком занесены, смотря по тому, какая пора на дворе стоит. Гудок тоже старый знакомый — долгий, пронзительный; зовет надрывается.
Природа чудна́я, дождей и то нет; зимой плевок на лету замерзает, а снегу нету.
Каменное, неустроенное еще здание мастерских. Зимой в нем холодище, на стенах — иней, по углам — лед; летом дышать нечем, а пить захочешь — пожалуйста: вонючая вода из ржавой бочки. Пей вдосталь, пока в животе не заурчит.
Еще солнце ночует за сопкой, а ты уже кипишь в этом аду.
Двенадцать с половиной часов — железной дороге. Остальные себе? Как же, держи карман! Пока бог спал, дьявол выдумал сверхурочные!
Хотел посмотреть, как здесь люди живут?.. Нашему брату везде сладко!
Так рассуждал Алексей Гонцов. Пока что про себя.
Сам черт не разберет, что здесь за люди! Не поймешь, насмехается ли над тобой человек или горькую усмешку над твоей и своей долей прячет в бороде да в хитроватом, на все случаи жизни годном словечке «однако»… «Однако» народ сильный телом и, казалось Алексею, духом тоже. Взять хотя бы деда Аноху. Бородища по пояс, брови как у лешего, вид дремучий. А в глазах — чистый огонь. Говорят, он всю жизнь правду ищет. Не за правдой ли пришел сюда в суету «новой», «особо важной», «дальшенекудаспешной» дороги?..
Гудок. Конец смены. Еще никто не успел размять спину, бежит мастер, запыхался: «Всем токарям оставаться! Срочная работа!»
— Тебя только, проклятик, и дожидались! — Алексей плюнул, смахнул рукавом крошки махорки с суппорта.
Огляделся. Ну не мог, не мог он в одиночку все это безобразие переживать! Требовалось высказаться.
Глаза его встретились с глазами Кеши Аксенова. Глаза у Кеши синие, с поволокой. На ягоды голубики похожи. Ягода такая здесь растет. Алексей подмигнул. Кеша готовно улыбнулся. Гонцов и раньше замечал на себе его внимательный и застенчивый взгляд. Парень ему нравился: молод, зелен, правда, а вид такой — вот узнал что-то важное и помалкивает. Однажды видел его Алексей с высоким длинноволосым молодым человеком, в черной косоворотке, со стеклышками на носу. Сидели на куче рельсов за воротами, толковали о чем-то. Конспираторы! А может, просто так, знакомые… Теперь кто только не ходит к рабочим! И студенты, и гимназисты, и господа в шляпах. Кто за делом, а кто так, за модой гонится. В Екатеринославе, помнится, приезжала на извозчике барыня в лисьей ротонде, фабричные песни записывала. Ну уж ей и напели!.. Однако если б по секретным делам встречался Кеша с тем долговязым, то вид был бы у них посерьезней. А то сидят и хохочут во все горло…
Алексею очень хотелось отвести с кем-нибудь душу, но боялся попасть впросак. «Один раз отвел и отсидел шесть месяцев!» — сдерживал он себя, но не мог, никак не мог он жить без людей, на отшибе.
Чернорабочий бурят Цырен Намсараев хорошо сказал: «В одиночку человек — как ладонь узок, с друзьями — как степь широк». Правильная пословица…
Как-то рано утром, до начала работы, Кеша Аксенов подошел к Гонцову:
— Здравствуйте, Алексей Игнатьевич!
— Здорово, борода! — ответил Гонцов без улыбки.
Кеша смущенно потрогал реденькую белесую щетинку на подбородке. По сути дела он на каких-нибудь три года моложе Алексея. Но Алексей — тертый калач, а Кеша что? Бублик свежеиспеченный!
— Скучно вам тут? Привыкли все по большим городам, Алексей Игнатьич. А у нас что? Песок да сопки, — начал Кеша своим приятным тенорком.
— Мастеровому человеку куда ни подайся — все одно! Всюду — не сахар! — мрачно отрезал Алексей.
«Какой он… Подумаешь, меланхолик!.. А глаза веселые», — заметил про себя Кеша.
С этого дня они стали разговаривать чаше.
Весна заглядывала во все углы. Забросанный обрезками железа, отбракованными шпалами и всяким хламом, тупичок вдруг украсился желтой паутинкой подмаренника, зелеными стрелками травки. Ветер веселил, будоражил, торопил куда-то.
— Махнем мы с тобой на рыбалку, Алеша, а? На озеро, на Кенон. Шалаш на берегу поставим, — мечтательно говорил Кеша и, словно что-то вспомнив, добавил неверным голосом: — У меня, знаешь, приятель один есть, хорошо рыбачит… Мы с ним рыбу ловим…
— Книжки читаем… — в тон ему протянул Алексей.
Кеша бросил беспокойный взгляд на Алексея. Тот невозмутимо тушил цигарку о подошву.
— Ну да, и книжки. Стихи. Пойдешь с нами?
— Куда денешься? Чем горькую пить, уж лучше рыбку удить. Как говорится: «На одном конце червяк, на другом — дурак!» А то с тоски в петлю влезешь!
И опять эти слова не вязались с веселой усмешкой Гонцова.
Как и ожидал Алексей, знакомым Кеши оказался тот, долговязый. Звали его Минеем. Он вовсе не был приезжим из Томска студентом, как предполагал Алексей, а служил здесь, в аптеке Городецкого. Впрочем, кажется, ему пришлось хлебнуть всего: на дороге поденно работал, лес валил, вагоны разгружал, ведомости переписывал. Бывалый. И рыбачил он ловко: на Кеноне вытаскивал щук, карасей, на Ингоде — жирнющих тайменей.