Страница 6 из 8
3.....1991 г.
По-моему, я переборщил! Уж так ли я был великодушен, как описал себя в последний раз?! Если ты ещё не бросил возиться с моими записками, читатель, то ты и сам поймаешь меня на слове, если пробежишься и заглянешь немного назад. И всё же это ещё цветочки, а мне непременно хочется ягодок тебе показать. Скажем, я давно хотел написать что-нибудь о любви. Я вообще собирался писать только о любви, потому что здесь-то и раскрывается личность. И вот тут-то у меня двойственность: о чём писать? – о гнусной своей половине или же о лучшей, которой ты, читатель, не обладаешь? Но так как я обещал ягодок, то начну с гнусной. Итак, я в детстве не был акселератом и очень медленно рос, во всяком случае, мне так казалось. Я был злым и неврастеничным ребёнком. И хоть, положим, неврастения следствие нравственной дисгармонии – и всё же есть здесь пунктик низменный. Однажды учительница на очередное моё злое упрямство сказала, что я злой мальчик, поэтому никогда не вырасту и останусь маленьким. Это было в пятом классе. Надо сказать, что я уже в то время ощущал свою половую принадлежность довольно ярко. И самые тревожные мысли, возникшие в моей голове, коснулись вопроса моей половой полноценности. Меня настолько убедило заявление учительницы, что, кажется, с этого момента я и начал беспокоиться о физическом росте. А уже переходя в седьмой класс, в пионерском лагере мы с ребятами вместо послеобеденного сна предавались таким мужским забавам и грубостям, что мой дух втайне чрезвычайно сокрушался от низости этого мира. Я это пишу для того, чтобы выразить следующую мысль: та информация, которую я накапливал о внешнем мире и своём положении в нём, в результате оказалась настолько ложной и низменной, настолько не соответствовала моему будущему духовному опыту, что хоть эта информация и отразилась на моей жизни, однако, называя себя в настоящем пустым, бесталанным человеком, исхожу из знаний о себе как о полнодушном и талантливом влюблённом. Вот только силу эту я не сумел реализовать из-за ложных представлений. Поэтому и был у меня эпизод свидания с любимой девушкой на городской свалке, где я хотел надругаться над низменным человечеством, а вышло, что надругался над собственной любовью.
Здесь, кажется, всё ясно. Но теперь мне хочется поговорить о чистой возвышенной любви и поэтому, низкий читатель, можешь это место сразу пропустить и переходить к следующей записи, если будет моя следующая запись. Я же хочу остановиться в рассказе на далёком, но милом мне примере. Итак, в том же пионерском лагере, одновременно с грубыми мальчишескими забавами, с моей душой происходило обыкновенное: я очень сильно привязался к пионервожатой. Это была девушка восемнадцати лет, звали её Аллой Владимировной, вполне красивая, но не это сыграло решающую роль. Она была великодушна, и это отражалось во всём: в отношении к людям, в идеальном взгляде на жизнь, в чувстве собственного достоинства. Алла Владимировна была за светлое будущее человечества, а это так соотносилось с моими чаяниями! В общем, я нашёл свой идеал. И со всею силою этот идеал полюбил. О нет, во мне не возникало низкого желанья, хотя я и испытывал возле неё некоторое сладостное волнение, но мысль моя не заходила далеко, и я был счастлив находиться рядом. А началась моя влюблённость с того, что я стал постоянно противоречить в её присутствии окружающим: обращал на себя внимание. Потом меня чрезвычайно мучили мои соперники: её любимчики. И хоть я тоже считался её любимчиком, но главное заключалось в том, что я стоил её внимания, а они нет. В их сердцах было столько неискреннего, столько эгоистичного и мелкого, что, не в силах повлиять на её привязанность к ним, я стал тайком от неё подтягивать этих мальчиков до необходимого идеала, а так как это было сделать невозможно, то из отчаяния принимался их лупасить и заставлять делать великодушные поступки. Однако мои старания не прошли незамеченными, и вскоре Алла догадалась о моём чувстве, и была настолько умна, что ответила мне нежнейшей благосклонностью. Она брала меня с собой во все пункты лагерной жизни; мы ходили за пределы лагеря и, как настоящие влюблённые, сидели в кафе, ели мороженое и с наслаждением без устали болтали.
На этом я хотел бы закончить своё воспоминание, потому что чувствую приятную грусть и не хочу продолжать повествование о том, что было дальше, потому что дальше закончилась лагерная смена, мы расстались и больше не встретились. Однако эта любовь в моей жизни сыграла свою роль, и я впервые ощутил смысл, стройность, полнодушие в этом хаотичном, опустошённом, ничтожном мире.
16.....1991 г.
Сегодня перечитал дневник и вижу, что не хватает мне стройности: дело в метафизике что ли. Вроде как плохой музыкант: и в ноты попадаю, а музыки не получается. Это скорее от того, что я долго с этим дневником канючусь: ведь уже второй год пошёл! Я вообще мечтаю сесть и одним махом написать этакую повесть, да только всё не соберусь: работа, то да сё. Вот, кстати, и выезжаю на очередную тему: работа, совесть, долг и т.д. Я сразу хотел бы одним махом покончить: всё это белиберда, и если ты стоящий человек, то наплюёшь на все эти понятия. Потому что вся эта суета мышиная не стоит выеденного яйца. Вот, скажем, моя работа. Я уже сказал, что пишу фельетоны на вкус и цвет обывателей. Я уже сказал, что мой труд высоко оценивается окружающими. И тут надо сказать, что они настолько глупо-серьёзно относятся к моему игривому труду, что, скажем, плюю я на их заказы - не всегда же у меня хорошее настроение, - так для них это ЧП городского масштаба. И вот они начинают канючить и просить написать то-то и то-то, и я соглашаюсь. Они уже знают, что мне бесполезно угрожать: ну, там, по зарплате, мол, ударим, то да сё, потому что я и первый рад их угрозам: можно со скандалом уйти. И не потому что мне нравится скандал в своей эстетике, а просто моё самолюбие раздражается, и я испытываю сладчайшее удовольствие говорить окружающим гадости, как они полагают, а на самом деле сущую правду. Когда же меня просят, то я из малодушия легкомысленно соглашаюсь, а потом об этом сожалею, потому что хоть это всё даром мне и даётся: стишки, фельетоны, - однако быть в долгом сношении с редактором и прочей сволочью мне не под силу. Прежде я был самых высоких понятий о совести, долге и пр., и мне тяжело было усвоить пародийное к ним отношение остального человечества, а теперь я первый плюю на эти понятия, а это дерьмовое человечество начинает мне указывать на то, в чём я прекрасней его разбираюсь, но чем пренебрегаю в случае таковой для меня необходимости. Вот, простодушный читатель, каково моё мнение.
3.....1991 г.
( Глава, в которой автор забыл, что в начале записок представился москвичом. – Издатель)
Когда-то я, провинциальный подросток, учась в школе, верил всему тому, что учителя говорили о Москве. Впрочем, я верил и многому другому, где хоть сколько-то обещалось чистоты, святости, смысла. Именно в этом идеальном ключе учителя говорили о Москве, и образ Москвы под влиянием воспитания совпал с запросами моего юного сердца. Теперь-то я знаю, что учителя вольно или невольно создавали миф, которым многие сами и проникались, но мне, в назревающем конфликте с окружающим злом, это было оправданием бытия и обретением цельности. Поэтому Москва для меня была землёй обетованной, там жили красивые, гармоничные, великодушные люди. Там был идеальный город идеальных людей. Наивно? В высшей степени! Однако кто из вас назовёт мои мечты глупыми, инфантильными, того я назову низким и жестокосердным, не знающим или не знавшим полноты запросов к бытию...
19.....1991 г.
Вот Пушкин сказал:
Сердце в будущем живёт,
Настоящее уныло.
И он тысячу раз прав. И всё-таки на тысячу первый раз окажется, что сердце может жить и настоящим. Можно ещё Брюсова вспомнить: