Страница 53 из 123
Многие из молодых демонстрантов были одеты в шорты и тенниски. Как-никак стоял июль. Пятнадцатое число, день памяти Ната Тернера. Всего собралось сорок восемь человек. Это было, конечно, не много, но Маркус верил: из маленьких желудей вырастают могучие дубы. Он давал своим людям последнее бурное напутствие: стоял на платформе и говорил в мегафон. Впрочем, останавливались послушать его и прохожие — больно звучно разносился молодой голос. В основном это были местные — и черные, и белые, поскольку к востоку от 125-й улицы был район смешанного проживания. Его слушали пожилые люди, главы семейств и двадцатилетние парни. Были там проститутки, педерасты, карманники и домушники, мошенники, наводчики, сутенеры, в изобилии населявшие эти места, — они все обслуживали железнодорожный вокзал, находившийся совсем неподалеку. Но эта категория человечества не вызывала снисхождения у Маркуса.
— Братская любовь, — это величайшее благо для человечества, — вещал он, — Братство! Оно питательнее, чем хлеб. Оно согревает лучше вина. Оно доставляет куда большее наслаждение, чем секс, убаюкивает надежней, чем колыбельная, приносит больше пользы, чем наука, и исцеляет вернее, чем медицина, — Метафоры, возможно, не отличались убедительностью и образы выглядели несколько ходульно, но Маркус не получил хорошего образования. Впрочем, искренности ему было не занимать. Ее было столько, что у слушателей начинало щемить душу. Она покоряла любого, до кого долетали его призывы, — Любовь человека к человеку! Поверьте, она сильнее, чем все религии мира вместе взятые. Она крепче, чем объятия всех богов. Это величайшее…
Никто не возражал. Эмоциональность его выступления не оставляла места сомнениям. Но один пожилой чернокожий, в серьезности не уступавший Маркусу, вдруг поинтересовался, выразив своим вопросом то, что волновало всех остальных:
— Так-то оно так, сынок. Но вот как эта самая любовь может сработать?
— Мы устроим марш! — звенящим голосом воскликнул Маркус.
Трудно сказать, являлось ли это ответом на вопрос старика, но это было ответом на размышления самого Маркуса Маккензи. Он очень долго думал над этим вопросом. Получалось так, что вся его жизнь являлась одним большим ответом. Он сохранил детские воспоминания о Детройтских беспорядках в том самом 1943 году, когда Соединенные Штаты сражались против иных форм расизма, имевших место в чужих странах. Но тогда он был слишком мал, чтобы осознать этот иронический поворот истории. Он только помнил, как его отец постоянно выходил и возвращался в их квартиру в гетто, помнил крики и выстрелы на улице, помнил, как его старшая сестра сидела в гостиной их квартиры, где двери были заперты, а окна закрыты ставнями, и смотрела на входную дверь, а на коленях у нее лежал большой черный револьвер. Ему было тогда четыре года, а ей семь. Они были в квартире одни все то время, пока их отец вызволял других чернокожих из полиции. Мать их умерла. Когда Маркус настолько повзрослел, что научился отличать Юг от Севера, он просто пришел в ужас. В основном из-за того, что Детройт находится на дальнем-предальнем севере. А между тем он, Маркус, сносил все те же обиды и унижения, как и его черные собратья на Юге. Всю свою жизнь он прожил в трущобах для черных, ходил в школу для черных, а окончив ее, получил типичную работу для черных на фабрике. Затем его призвали в армию и отправили в Германию. Там-то он и освоил технику марша, хотя вообще-то служил санитаром в родильном отделении американского военного госпиталя в Висбадене. Служить ему было очень одиноко: других негров в госпитале в ту же смену не оказалось. Он читал Библию и думал, думал. К нему очень неплохо относились и белые врачи с медсестрами, и будущие матери, в основном жены офицеров, многие с Юга. Он знал, что в армии интеграция черной и белой расы была минимальной. Негритянская Проблема существовала там точно так же, как и повсюду. Но лично к нему относились неплохо. Маркус пришел к выводу, что все будет хорошо, если черные и белые хорошенько узнают друг друга. Он вообще-то не отличался большими интеллектуальными способностями и получил эту работу исключительно из-за привлекательной наружности. Он был высок, строен, кожа у него была темно-коричневая, а лицо продолговатое. Карие глаза, короткие волосы, у корней прямые. Он всегда был очень серьезен, не позволяя себе никаких фривольностей. Проведя два года в армии, общаясь по службе большей частью с белыми, которые относились к нему хорошо, много времени проводя за чтением Нового и Старого заветов, Маркус пришел к выводу, что христианская любовь и есть решение Негритянской Проблемы. Кроме того, он узнал, что такое марши. Некоторое время он лелеял надежду вернуться в Соединенные Штаты и утвердить идею христианской любви во всех американцах. Потом выяснилось, что доктор Мартин Лютер Кинг уже опередил его на этом поприще. Тогда он стал искать что-нибудь другое, не менее грандиозное.
Демобилизовавшись, он поехал в Париж и решил жить там, пока не истратит все деньги. Так поступали очень многие, служившие в американской армии в Европе. Он снял номер в отеле на рю Шаплен недалеко от бульвара Распай и Монпарнаса, в двух шагах от Дома и Ротонд. Он делил номер еще с одним негром-отставником. Отель был популярен у демобилизованных солдат-негров отчасти из-за местоположения, отчасти из-за того, что вокруг работала армия проституток, подчинявшаяся столь же строгой дисциплине, какая была в настоящей армии. Там он общался исключительно с такими же демобилизованными — они узнавали друг друга с первого взгляда, независимо от того, встречались раньше или нет. Они создавали своеобразный клуб, они говорили на одном языке, ели одну пищу, ходили в одни и те же места: в дешевые ресторанчики днем, а вечером в кинотеатр или в Розочкин Курятник. Они собирались у кого-то в номере и обсуждали, что происходит дома, в Америке. В основном речь шла о собратьях, которым улыбнулась удача и они разбогатели, не без помощи Негритянской Проблемы. Большинство из них не имело никакого специального образования, не владело никакими профессиями. Но они очень хотели отыскать для себя золотую жилу, не сомневаясь, что Негритянская Проблема послужит хорошим толчком, чтобы заполучить выгодные места на государственной службе или в частном бизнесе. Нужна была лишь начальная идея. «Поглядите на Мартина Лютера Кинга! Что он такого сделал?» — «Он разбогател! Вот что!» Но Маркус не любил цинизма. Он считал это святотатством. Он был на редкость чист сердцем и душой. Он хотел, чтобы негры распрямились. Он мечтал вывести их из пропасти в землю обетованную. Беда его состояла в том, что он не был умен.
Затем однажды вечером в баре Розочки он познакомился со шведкой Биргит, которая была знаменитой производительницей стеклянных изделий и заходила к Розочке посмотреть на черных братьев. Биргит и Маркус нашли друг в друге родственные души. Они оба были людьми серьезными, ищущими и очень глупыми. Но она научила его братской любви, хотя и вкладывала в это понятие не совсем тот смысл, что он, у нее было немало черных братьев-любовников и со временем она стала большой поборницей братской любви. Но у Маркуса возник светлый образ всеобщего Братства.
В тот вечер, когда Маркус познакомился с Биргит, он отказался от идеи христианской любви. Розочка располагалась за большим столом, откуда хорошо просматривались и вход, и бар, и танцплощадка. Вокруг нее вились лизоблюды и приживалы. Она восседала, словно наседка, окруженная выводком мокрых утят и цыплят. Она увидела, что и Маркус, и Биргит — оба люди серьезные и ищущие, и познакомила их. На одном конце длинного стола белый толстяк-эрудит, приехавший в отпуск из Африки, где он преподавал, распространялся об экономике молодых африканских государств. Чувствуя, что этот тип пользуется слишком большим вниманием Биргит и не зная о ее склонности к братской любви, Маркус заволновался. Он поспешил перевести разговор с африканской экономики на Негритянскую Проблему в США, на которой он собаку съел. Он был готов съесть еще одну собаку ради Биргит. Он не знал, что она и без того положила на него глаз. Внезапно он перебил оратора. Он собирался говорить сам. С его груди свешивался золотой крестик. Христианская любовь буквально распирала его. «Ну, что это для вас означает?» — спросил он толстяка, собираясь ознакомить присутствующих со своими гениальными соображениями по данному вопросу. Но тот посмотрел сначала на крестик, потом на Маркуса и печально улыбнулся. «Для меня ровным счетом ничего, — признался он. — Потому как я еврей». И тогда Маркус оставил мысль о Христианской Любви. Когда Биргит отвела его к себе, он был готов для братской любви. Но он оставался серьезным.