Страница 189 из 193
То был первый случай в жизни этого монарха, когда он осмелился думать иначе, чем его любимец, который, приняв это новшество за кровное оскорбление, был чрезвычайно обижен. Удаляясь в кабинет, чтобы на свободе пережевывать свою досаду, министр заметил меня, подозвал и, взяв с собой, рассказал мне взволнованным голосом все, что произошло в Совете. Затем он продолжал тоном человека, который не может оправиться от удивления:
— Да, Сантильяна, король, который вот уже двадцать лет говорит только моими устами, видит только моими глазами, предпочел мнение Граны моему. И еще в какой форме! осыпая похвалами этого посла и расхваливая его преданность австрийскому дому, как будто этот немец преданнее меня! Из этого легко заключить, — продолжал министр, — что против меня образовалась партия и что во главе ее стоит королева.210
— О, сеньор, — сказал я ему, — о чем вы беспокоитесь? Разве королева за двадцать лет не привыкла видеть в вас хозяина положения? И разве вы не отучили короля советоваться с нею? Что же касается маркиза де Грана, то король мог стать на его сторону из желания увидеть свою армию и участвовать в походе.
— Ты не попал в точку, — прервал меня граф-герцог. — Вернее, мои противники надеются, что король, находясь при войске, всегда будет окружен вельможами, которые туда за ним последуют. А среди этих последних найдется не один недовольный, который осмелится держать перед ним речи, порицающие мое управление. Но они ошибаются, — добавил он, — я сумею во время поездки сделать государя недоступным для грандов.
Так он и сделал, применив способ, заслуживающий подробного описания.
Когда наступил день отъезда, король поручив королеве заботу о государстве на время своего отсутствия, направился в Сарагосу. Но по дороге туда он проехал через Аранхуэс, пребывание в коем так пленило его, что он провел там около трех недель. Из Аранхуэса министр направил его в Куэнсу, где он забавлял короля еще дольше при помощи устроенных для него увеселений. Затем прелести охоты удержали монарха в Молина д'Арагон, и только после этого его отвезли в Сарагосу. Армия его стояла недалеко оттуда, и он уже собирался к ней отправиться; но граф-герцог убил в нем это желание, заверив его, что он подвергается риску быть взятым в плен французами, которые занимали Монсонскую равнину; поэтому король, испуганный опасностью, вовсе ему не грозившею, счел за лучшее запереться у себя, словно в тюрьме. Министр воспользовался его страхом и под предлогом, будто охраняет его безопасность, можно сказать, не спускал с него глаз, так что вельможи, которые основательно потратились, чтобы иметь возможность сопровождать своего государя, не получили за это даже приватной аудиенции. Филипп же, которому наскучила, наконец, Сарагоса дурным помещением, еще более дурным времяпрепровождением и, если хотите, затворничеством, вскоре возвратился в Мадрид. Так этот монарх закончил свой военный поход, возложив на командующего армией, маркиза де лос Велес, заботу о поддержании чести испанского оружия.
ГЛАВА IX
Несколько дней спустя после возвращения короля распространился в Мадриде прискорбный слух: стало известно, что португальцы, увидевшие в восстании каталонцев прекрасный случай, предоставленный им судьбою для того, чтоб сбросить с себя испанское иго, взялись за оружие и избрали своим королем герцога Браганцского,211 что они решили удержать его на троне и твердо рассчитывают не встретить препятствий в этом деле, поскольку в данный момент на Испанию наседают враги из Германии, Италии, Фландрии и Каталонии. Они, действительно, не могли бы выбрать более благоприятного стечения обстоятельств, чтобы избавиться от ненавистного им владычества.
Наиболее странным было то, что в то время, когда двор и город, казалось, были озадачены этой новостью, граф-герцог вздумал в присутствии короля пошутить насчет герцога Браганцского. Но неуместные насмешки обращаются обычно против самих насмешников. Филипп не только не присоединился к неудачной шутке, но принял весьма серьезный вид, который обескуражил министра и заставил его почувствовать приближение немилости. Он окончательно уверился в своем падении, когда узнал, что королева открыто высказалась против него и громко обвиняет его в плохом управлении, вызвавшим португальскую революцию. Большая часть вельмож и в особенности те, которые побывали в Сарагосе, присоединились к королеве, едва только заметили, что над головой графа-герцога сгущаются тучи. Но окончательный удар его положению был нанесен приездом в Мадрид вдовствующей герцогини Мантуанской, бывшей правительницы Португалии, которая ясно доказала монарху, что революция в этом королевстве произошла исключительно по вине его первого министра.
Убеждения герцогини оказали сильнейшее влияние на мысли короля, который, отрешившись от прежней слепой любви к фавориту, окончательно лишил его своего расположения. Как только министр узнал, что король прислушивается к речам его врагов, он написал королю письмо с просьбой разрешить ему оставить свой пост и удалиться от двора, коль скоро ему несправедливо приписывают все несчастья, разразившиеся над королевством во время его управления. Он рассчитывал, что это письмо произведет большое впечатление и что государь все еще питает к нему слишком большую дружбу, чтобы согласиться на его удаление. Но его величество ответил только, что дает ему испрашиваемое разрешение и что он волен удалиться, куда ему будет угодно.
Эти слова, написанные рукою короля, словно громом поразили графа-герцога, который никак не ожидал такого результата. Однако, хотя и сильно ошеломленный, он принял это с видимой стойкостью и спросил меня, как бы я поступил на его месте.
— Я бы легко примирился со своей судьбой, — сказал я ему, — покинул бы двор и уехал в какое-нибудь из своих поместий, чтобы доживать свои дни в спокойствии.
— Ты рассуждаешь здраво, — ответствовал мой начальник, — и я, действительно, намерен завершить свою жизнь в Лоэчес, но только сперва еще раз поговорю с государем: мне очень хочется доказать ему, что я сделал все доступное человеческим силам, чтобы с успехом нести возложенное на меня тяжелое бремя, и что не от меня зависело предотвратить печальные события, которые теперь вменяются мне в преступление. Я виноват в этом не более, чем искусный кормчий, который, несмотря на все усилия, видит, как его корабль уносится ветром и волнами.
Министр еще льстил себя надеждой, что, поговорив с королем, сумеет поправить дело и отвоевать обратно утерянную территорию. Но он не смог добиться аудиенции и к нему даже прислали с требованием вернуть ключ, которым он пользовался, чтобы когда угодно входить на половину его величества.
Решив тогда, что уже не осталось никакой надежды, он серьезно начал готовиться к уходу. Прежде всего, он произвел смотр своим бумагам, большое количество коих из предосторожности сжег; затем он отобрал тех служащих и лакеев своего дома, которые должны были его сопровождать, отдал распоряжение относительно отъезда и назначил оный на следующий день. Боясь подвергнуться оскорблениям со стороны черни при выезде из дворца, он рано утром убежал через черный ход, сел вместе со своим духовником и со мною в дрянную карету и без злоключений выехал на дорогу в Лоэчес, подвластную ему деревню, где графиня, его супруга, выстроила великолепную женскую обитель ордена св. Доминика. Мы добрались туда меньше чем через четыре часа, а немного спустя прибыла и вся его свита.
210
То есть Исабела, сестра французского короля Людовика XIII, на которой Филипп IV был женат первым браком.
211
Герцог Браганцский (1604–1656) возглавил восстание 1640 года и, освободив Португалию от испанского владычества, был провозглашен королем под именем Хуана IV.