Страница 43 из 53
— Я не собираюсь подкармливать твои склонности к преследованию.
— Что было в голубой коробке, которую открыла Оливия?
Сэм смотрит мне в глаза.
— Как ты узнала об этом?
— Я посетила... эм...Фейсбук.
Сэм изумленно качает головой.
— Я не знаю. Коробка была без открытки. Она только заглянула в эту штучку и убежала в дом. Я больше не видел ее после этого. Думаю, Ной увез ее домой.
— А что случилось с коробкой? — почему меня это так интересует?
— Думаю, Кэмми забрала ее.
Я хватаю его за руку.
— Спроси у нее.
Он выворачивается из моей хватки, на лбу у него образуются три глубокие морщины. Я указываю на его лоб.
— Тебе действительно стоит задуматься о Ботоксе.
— Я не собираюсь раскапывать для тебя информацию ради навязчивой идеи о подарке Оливии.
— У меня вовсе не навязчивая идея касательно нее, — возражаю я. — Я просто хочу выяснить, что ее так расстроило.
— Разве ты и Нэнси не достаточно критиковали Оливию?
Я морщу нос. Разве может наступить такой момент, когда будет достаточно критики в адрес Оливии? Этой женщине следует носить на спине знак, на котором написано: «Голодранка, Воровка Парней».
— Говори что хочешь, Сэм, но ведь она не пыталась разрушить твою жизнь.
Я направляюсь в гостиную, когда слышу слова, которые он выкрикнул мне в след.
— Судя по тому, что я слышал, она спасла твою.
Я резко разворачиваюсь и бросаю на него мрачный взгляд. Поверить не могу, что он только что сказал это. Меня тошнит, просто тошнит от того, что меня вынуждают чувствовать благодарность к этой хитрой сучке за то, с чем справился бы любой. Я могла нанять любого адвоката, которого захотела бы. Оливию мне навязали.
— Тебе Кэмми это рассказала?
Он убирает последнюю чистую бутылочку в шкаф и смотрит на меня.
— Так это правда случилось? Она взялась тебя защищать и выиграла дело?
— Ради всего святого! Это ее работа.
— Почему она взялась за твое дело?
Я итак бледная, но когда кто-нибудь задает мне этот вопрос, например, моя мать, сестра, друзья....я чувствую, как кровь полностью отливает от щек. Почему она согласилась взяться за мое дело? Потому что Калеб попросил ее. Почему Калеб попросил ее? Сначала, я думала, что причина в том, что она солгала ему. Он заставил ее защищать его жену, надавив на чувство вины, чтобы заставить ее заплатить за то, что она ввела его в заблуждение. Но затем я перехватила один взгляд. Просто взгляд. Как долго вообще может длиться взгляд? Он может длиться секунду, чертову безопасную секунду, и при этом рассказать длинную запутанную историю. В одном взгляде длиной в секунду можно прочесть историю длиной в три года. Можно также увидеть желание. Я не знала этого, пока не увидела своими глазами. Лучше бы я никогда не видела этого. Не хочу больше никогда видеть взгляд, которым обмениваются два человека, у которых есть своя история.
— Мне кажется, что ты благосклонна преимущественно не к тем, к кому следовало бы.
— Что ты имеешь в виду? — выпаливаю я.
— О, не знаю. Ты всегда любила своего отца, хотя он, очевидно, относился к тебе, как к куску дерьма, а затем ты отшвырнула собственного ребенка в сторону, так словно от нее тебе одни неприятности.
Я оставляю его обвинение без внимания.
— До конца дня можешь быть свободен.
Сэм приподнимает брови.
— Тогда увидимся в понедельник.
Я не провожаю его, когда он уходит. Вместо этого иду проверить Эстеллу и затем понимаю, что ее нет. Последнее время я часто делаю это, ожидая, услышать или увидеть ее, когда вхожу в детскую. Но я не испытываю облегчения, что ее нет, как несколько месяцев тому назад. Я чувствую....
А что я чувствую? Ненавижу это все. Я определенно не хочу думать о своих чувствах.
Направляюсь к холодильнику и вытаскиваю пакет с фасолью. Несколько секунд я взвешиваю пакет в руке, а затем неожиданно швыряю его обратно, так, будто швыряю копье.
Схватив ключи от машины с крючка на кухне, бегом бегу в гараж. В гараже стоит моя быстрая машинка: вишнево-красный кабриолет с откидным верхом, который познал столько часов веселья до появления ребенка. Я хлопаю его по крыше, перед тем как сесть внутрь. Затем я проезжаю мимо автомобиля для мамочек, мимо почтовых ящиков и еду вниз по улице.
Остановившись на парковке возле супермаркета, я чувствую себя потерянной. Потерянной и очень злой. Быстрым шагом вхожу внутрь, не теряя ни минуты, хватаю корзинку и направляюсь в кондитерский отдел. Я опустошаю полку с изюмом в шоколаде и добавляю в корзинку пригоршню Твизлерс. (Примеч. Твизлерс — лакричные конфеты с различными вкусами.) Когда я выкладываю все это на ленту на кассе, парнишка, который должен обслужить меня, смотрит на меня, широко раскрыв глаза.
— Это все —
— Это все, — выкрикиваю я. — Если только вы не хотите продать мне новую жизнь.
Он все еще с удивлением смотрит на меня, когда я хватаю свои покупки и бегу к машине.
Первое, что я делаю, когда возвращаюсь домой — освобождаю морозилку от овощей. Вскрываю пакет за пакетом и высыпаю разноцветные маленькие зернышки в мусорное ведро. Я напеваю что-то в процессе. Затем делаю глоток водки прямо из бутылки, сбрасываю туфли и открываю коробку изюма с шоколадом. И все катится по наклонной с этого момента. Я открываю коробки и ем, пока меня не начинает тошнить. В два часа ночи я звоню Калебу. Когда он, наконец, отвечает, его голос звучит невнятно.
Никакого кормления в два часа ночи, думаю. Счастливчик.
— Что ты хочешь, Лия, — спрашивает он.
— Хочу обратно своего ребенка, — я жую Твиззлерс и жду.
Он молчит секунд десять.
— Зачем?
Я фыркаю.
— Потому что, хочу, чтобы она знала, что есть конфеты в порядке вещей.
— Что? — его голос звучит отрывисто.
— Не «чтокай». Верни мне ребенка. Завтра же утром, — и я вешаю трубку.
Хочу своего чертового ребенка. Хочу своего ребенка.
Глава 30
Прошлое…
Суд оказался самым невероятным событием в моей жизни не только потому, что моим адвокатом стала бывшая девушка моего мужа, но и потому, что меня еще никогда ни в чем не обвиняли. Впервые в жизни у меня были настоящие проблемы.
Я не соглашалась с тем, что Оливия будет моим адвокатом. Боролась, пока Калеб не спросил меня в лоб:
— Ты хочешь выиграть или нет?
— Почему ты так уверен, что она выиграет это дело? И почему ты думаешь, что она захочет? Забыл, как она притворялась, что не знакома с тобой, когда ты потерял память?
Она хочет тебя вернуть — она вполне может проиграть намеренно.
— Я знаю ее, — ответил он. — Она будет бороться изо всех сил... особенно, если ее попрошу я.
Вот и все. Вопрос закрыт. Не решена только моя проблема. Она как стеклянное новогоднее украшение в руках моей основной соперницы. Я вынуждена доверять ему, доверяя ей, больше некому. Обычно отец вытаскивал меня из неприятностей, но в этот раз, я попала в неприятности из-за него, а он взял и умер от сердечного приступа.
Я не доверяла ей. Она огрызалась на меня. Считается, что адвокаты должны подбадривать клиентов — даже если им приходится лгать о шансах на победу. Оливия же избрала единственной целью своей жизни заставить меня поверить, что я иду ко дну. Я замечала, что когда мой муж оказывался рядом, она становилась угрюмой и напряженной. Даже когда он обращался с вопросом непосредственно к ней, она притворялась, что занята чем-то и не смотрела на него, когда отвечала.
Я ненавидела ее. Ненавидела каждый день в течение всего года, который ей понадобился, чтобы с меня сняли все обвинения. За весь год был только один день, когда я не испытывала к ней ненависти.
День, когда она вызвала меня давать показания, стал худшим в моей жизни. Все были против — считали, что из-за этого мы проиграем дело.
Все в фирме единогласно советовали ей позволить мне свидетельствовать против себя. Но Оливия отвергала все советы, пока готовила меня к даче показаний. Я замечала взгляды, которыми обменивались на мой счет. Даже когда старший юрист Берни подошла к ней, Оливия послала ее.