Уголек

Хотя для большинства людей война — настоящий ад, некоторые вспоминали о ней с ностальгией, а для иных она стала настоящим наркотиком; эти последние обосновались в «Красной птице» — огромном постоялом дворе на берегу Гвадалквивира, где остановились Охеда и Хуан де ла Коса, превратив его в место кутежей и пирушек, своего рода картежный притон, где все разговоры велись исключительно о сражениях, кораблях и женщинах.

Только о вине здесь никто не говорил: здесь его пили.

А захмелев, часами распевали старинный романс, так любимый всеми моряками, когда-либо бороздившими океан:

О, Тринидад, предо мною расстилается синее море,

И то же синее море смыкается за кормою.

Плыву я с попутным ветром,

Что ласково дует в спину...

Транжира Охеда без счета тратил то золото, что привез с Эспаньолы, утоляя голод и жажду всей развеселой компании искателей приключений, поскольку рассчитывал, что найдет среди них своих спутников, понимая, что в предстоящих приключениях самые большие трудности заключаются не в свирепости врагов или препятствиях, чинимых на пути природой, а в том, как управлять этими людьми.

В Севилье, за столом, по которому рекой лилось вино, болтать о будущих подвигах и клясться в преданности просто, но когда настанет время столкнуться с тучами москитов, удушающей жарой, скудной пищей, тухлой водой, отсутствием женщин и атаками дикарей, все станет по-другому. Хотя для человека, привыкшего командовать солдатами, это было вполне в порядке вещей, и потому большую часть времени он изучал окружающих и взвешивал, от кого из них действительно будет толк, когда дойдет до дела.

Он знал по опыту, что из самых дисциплинированных не всегда получаются лучшие солдаты, из самых ответственных — те, кому можно довериться, из самых воинственных — лучшие борцы, как и из самых нерешительных не всегда получаются трусы.

Охеда и Хуан де ла Коса проводили в «Красной птице» многие часы, и в результате старый постоялый двор превратился в традиционное место сбора конкистадоров, которые на протяжении половины следующего столетия отправлялись в Новый Свет. Впрочем, как и таверна «Четыре ветра» в Санто-Доминго, где люди вроде Бальбоа, Кортеса, Альварадо, Кабесы де Вака, Орельяны и Писарро топили в вине свои мечты о величии, хотя пока и вообразить не могли, что кровью, своей и чужой, впишут в историю несколько самых грандиозных и чудовищных страниц.

Оттуда они уезжали и туда возвращались, чтобы поведать грядущим поколениям о своих подвигах, и миллионы лживых слов то и дело отскакивали от толстых стен, словно специально воздвигнутых для того, чтобы люди могли вдоволь пофантазировать.

Именно в этом месте Охеда познакомился с девицей по прозвищу Светлячок, с которой начал забывать о любви к принцессе Анакаоне. В объятиях этой красотки он и пребывал в тот знаменательный вечер, когда вдруг поднял глаза и увидел прямо перед собой разъяренную физиономию какого-то кабальеро, тут же набросившегося на него с упреками:

— Припоминаете меня, сеньор?

Охеда покопался в памяти, пытаясь припомнить черты лица, скрывающиеся под густой темной бородой, и они показались знакомыми.

— А должен? — в конце концов осведомился он.

— Боюсь, что да.

— И откуда же?

— По Изабелле. Там вы поглумились надо мной, заставив поверить, будто обнаружили фантастический источник вечной молодости.

Охеда недоверчиво оглядел собеседника и повернулся к друзьям, словно желая поделиться с ними своим недоумением по поводу этого нелепого заявления.

— Источник вечной молодости? — повторил он, будто не мог поверить, что кому-то может взбрести подобное в голову. — Что за бред? На такую чушь не купится даже полный тупица. Вы уверены, что я вам об этом говорил?

— Да.

— Вот черт! — ошеломленно воскликнул Охеда. — То есть вы можете торжественно поклясться, что я, капитан Алонсо де Охеда, сказал вам о существовании источника вечной молодости?

Капитан Леон де Луна, виконт де Тегисе, чуть было не кивнул, но перед тем как поклясться, все же следовало подумать, и он вдруг заколебался и в конце концов сердито ответил:

— Нет. Я не могу поклясться, что вы сами говорили мне об этом, но мне рассказали о нем ваши прихвостни.

— Прихвостни? — вспылил Охеда. — О каких прихвостнях вы говорите, сеньор? Следите за языком, а не то я его отрежу! У меня нет никаких прихвостней, только добрые друзья-собутыльники, и если над вами действительно кто-то подшутил, то я здесь ни при чем... — он ненадолго замолчал и добавил, многозначительно подняв палец: — Хотя не исключено, что кто-то действительно подло использовал мое имя. Скажите, кто рассказал вам эту чепуху? Они что же, просили у вас денег от моего имени?

Виконта, похоже, этот внезапный поворот застал врасплох, как и неодобрительные лица свидетелей беседы, и он сухо покачал головой.

— Нет, — ответил он озадаченно. — Никто не просил у меня денег от вашего имени. Напротив, меня отговаривали от этой поездки.

— Ну что ж, это утешает, — облегченно вздохнул Охеда. — В таком случае, объясните, что случилось. Какую шутку с вами сыграли, и кто посмел так над вами подшутить?

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю, и знаете, кто именно сыграл со мной эту шутку, — последовал сердитый ответ. — Эти ваши «друзья»... Или вы не помните, как мы тогда всю ночь пили и играли в кости?

— Любезный сеньор... — спокойно начал Охеда. — Вот хоть убейте, не могу помнить всех, с кем я напивался или играл в кости... А впрочем, что-то такое припоминаю... Уж не тот ли вы виконт, что однажды прибыл в Изабеллу на борту какой-то унылой посудины? Помнится, вы в тот же день сели на корабль и отчалили; я еще подумал, что вам не понравилось это место и вы решили оттуда убраться, — улыбнулся он. — Никому, впрочем, не пришло бы в голову вас за это упрекнуть: Изабелла и впрямь самая отвратительная помойка, какую только можно представить. Кстати, вы знаете, что теперь она совершенно заброшена?

— Вы по-прежнему пытаетесь надо мной посмеяться, — воскликнул капитан де Луна, с трудом сдерживая гнев и поднеся руку к эфесу шпаги. — Я прибыл сюда, чтобы исполнить священный долг, а вы мне мешаете.

— Я понятия не имею, ни о каком долге вы толкуете, ни как я могу вам помешать, но предупреждаю, что не стоит обнажать в моем присутствии шпагу, это может оказаться последним вашим действием в жизни.

— Вы бросаете мне вызов?

— Скорее вы бросаете мне вызов своим поведением. Вы явились сюда и предъявили мне нелепое обвинение, не имея ни малейших доказательств. Если кто-то убедил вас в существовании источника, творящего чудеса, а вы приняли это на веру, то эта глупость вполне заслуживает того, чтобы вам преподнесли урок.

— Только попробуйте! Меня ваша слава не пугает.

— Слава? — с легкой усмешкой повторил Охеда. — Так вам о ней известно?

— Все говорят, что вы непобедимый бретёр, хотя я считаю, что это вранье, а еще вас называют жалким пронырой, и это наверняка правда.

— Нет. Я не об этом... — Охеда вытащил шпагу и положил ее на стол. Знаете, как она зовется? Слава. Это выгравировано на клинке: «Слава возвещает обо мне и хранит», — и он лукаво улыбнулся. — Но часто слава превращается в моего злейшего врага, поскольку многие, как и вы, верят, что я ее не заслужил. Хотите проверить?

— Когда вам будет угодно.

Капитан де Луна вытащил шпагу из ножен, но не успел он сообразить, что происходит, как вдруг она оказалась в воздухе, причем соперник как будто даже не пошевелился.

Хотя виконт всегда считался великолепным военным и неплохим дуэлянтом, случившееся его настолько озадачило, что несколько секунд не понимал, как на это реагировать, и лишь смотрел, как противник осторожно поднимает шпагу и возвращает ее, после чего Охеда с нарочитым спокойствием произнес:

— Держите! И постарайтесь не быть таким импульсивным. Кто-нибудь менее щепетильный воспользовался бы возможностью и покалечил бы вас. — И жестом велев присутствующим отодвинуться и расчистить пространство, добавил: — Не теряйте бдительности!