Страница 3 из 48
— Кошак.
— Точно! — с этими словами моряк сгреб Сьенфуэгоса в объятия и крепко сжал: — Привет, Гуанче! Как же я рад, что ты остался жив... — Затем Отмычка вдруг отстранился и с легким опасением глянул ему в лицо: — А ты точно уверен, что больше никто не спасся?
— Только старый Стружка. Мы бежали с ним вместе, но через год он умер на Бабеке.
— На Бабеке? Золотом острове? — тут же вмешался капитан-португалец. — Что ты о нем знаешь?
Сьенфуэгос постучал пальцем по виску и загадочно улыбнулся.
— Что я знаю — всё здесь. Хоть вы и уверяете, что там только дерьмо и фантазии, но клянусь бессмертной душой, я знаю место, где четверо мерзавцев всего за месяц наполнили золотом сундук побольше этого.
Моряк с трудом сдвинул с места свое громадное тело и бросил быстрый взгляд на тяжелый сундук с тремя замками, стоящий в глубине обшарпанной каюты, и, по всей видимости, пришел в заключению, что этот странный рыжий тип, которого выловили полумертвым посреди океана, действительно говорит правду.
Он аккуратно стряхнул свой засаленный синий берет, потный и выцветший, и раздавил ногтями вошь, одну из тех, что во множестве населяли его голову, а потом, не поднимая взгляда, поинтересовался:
— Так ты в самом деле можешь нарисовать путь, ведущий в Сипанго и Катай?
— Нет, не могу.
— А к острову Бабеке?
— Тоже не могу.
— В таком случае, назови причину, по которой мне стоит оставить тебя в живых, тратить на тебя воду и пищу и рисковать тем, что однажды ты сбежишь и предупредишь о нашем появлении.
— Потому что вы сами знаете, что если я нарисую маршрут, то тем самым подпишу себе смертный приговор, — улыбнулся канарец с таким невинным видом, будто признавался в том, что не он разбил тарелку. — Но я могу указать курс. Уверяю вас, когда мы туда прибудем, вы будете так довольны, что решите сохранить мне жизнь.
— Сомневаюсь, но начинаю думать, что, возможно, ты и прав... — Он повернулся к долговязому. — А ты как считаешь?
— Повесить его было бы веселее... — гнусно заявил тот. — Но мы уже несколько месяцев ходим кругами, и без какого-то ни было результата, и если он и впрямь способен привести нас куда-нибудь, то имеет смысл сохранить ему жизнь.
Прошло не менее пяти минут, прежде чем капитан Эв закончил давить вшей и принял решение.
— Я никогда не доверял ни единому испанцу, — проворчал он с явным неудовольствием. — И думаю, что сейчас совершаю ошибку, поверив сразу двоим. Но готов рискнуть... — Он угрожающе ткнул пальцем в Тристана Мадейру и приказал: — Не спускай с него глаз! Попытаешься меня одурачить, я повешу и тебя... А сейчас — пошли вон!
Уже на палубе канарец сердито рявкнул своему соотечественнику:
— Ну ты и сукин сын! С чего это тебе кажется веселым меня вешать?
— Но я ж не повесил, — ответил тот и мотнул головой в сторону раскачивающегося на рее тела. — Если бы я стал просить тебя помиловать, ты бы закончил так же, — и он покачал головой. — Будь проклят тот час, когда я сел на это судно! Нам обещали славу и богатство, и получаем мы лишь оскорбления да порку... Эта морская корова хочет командовать судном, не спускаясь из кормовой каюты, ведь с таким брюхом и задницей он не слезет по трапу. Когда мы несколько раз приближались к земле, чтобы пополнить запасы воды, он разрешил сойти на берег лишь самым трусливым, без припасов и почти безоружными, а он в этом время вместе со своей негритянкой напивался, жрал как свинья и время от времени приказывал кого-нибудь выпороть.
— Милое зрелище! — сказал Сьенфуэгос, не сводя глаз с разлагающегося трупа. — И что будем делать?
— Лучше всего найти путь до Сипанго, — недоверчиво посмотрел на него Отмычка. — Ты и впрямь его знаешь?
— Есть одна мыслишка.
— Ты уверен?
— Уж поболе твоего, — улыбнулся канарец, завидев негритянку, улыбающуюся ему с бака. — В чем я точно уверен, так это в том, что говорю на местных языках, а вы — нет.
— Я помню, ты был первым, кто научился понимать дикарей Гуахарани, — неохотно признал моряк. — Надеюсь, ты нам пригодишься... — проследив за взглядом Сьенфуэгоса, он кивнул в сторону девушки и предупредил: — Только имей в виду, эта киска — личная собственность старика. Последнему из тех, кто протянул к ней лапы, он залил в глотку расплавленный свинец, а когда металл застыл у того типа в кишках, вышвырнул за борт. Парень камнем пошел ко дну.
Канарец слегка опешил, но тут же пришел в себя.
— Я и пальцем до нее не дотронусь, — заверил он.
— А ты случайно не расист?
— Расист? — удивился Сьенфуэгос. — Вовсе нет. Просто она слишком похожа на мальчишку.
— Ну, могу заверить, что это не так, — убежденно заявил Тристан Мадейра. — Если бы не эта жирная морская корова, я бы запрыгивал на эту крошку каждую ночь, — он тряхнул головой, отгоняя неотвязные мысли о прелестях негритянки. — Отродясь не встречал никого, кто внушал бы такое отвращение, ненависть и страх, как этот боров, — прошептал он. — Все и каждый на борту рады были бы пустить ему кровь, вот только никто не смеет... — он посмотрел на Сьенфуэгоса. — И почему только?
— Не могу сказать, — честно ответил канарец. — Я слишком мало его знаю. Да и всех остальных тоже.
— Все остальные — всего лишь дерьмо, неспособное даже выкинуть за борт вонючий кусок сала. — Он бросил взгляд на воду. — Боже! А я ведь так гордился собой, когда служил рулевым на «Нинье»!
Отмычка обвел широким жестом море цвета индиго. Большие, но миролюбивые волны несли издающий жалобные стоны и скрипы «Сан-Бенто» на северо-запад.
— А теперь вот тебе мой совет: побыстрее реши, какого курса нам держаться, потому что терпение не входит в число добродетелей старика, а на кону твоя жизнь.
2
Остаток дня и часть ночи Сьенфуэгос провел, разглядывая море и небо в безуспешной попытке понять, в какой части света он находится и в каком направлении Гаити — прямо по курсу или за кормой.
Солнце, скрывающееся, без сомнения, на западе, и некоторые звезды, которые добрый друг Сьенфуэгоса Хуан де ла Коса научил его узнавать, сейчас остались единственными союзниками. Он понял, что в очередной раз придется прибегнуть ко всей своей изобретательности и способности выживать, чтобы противостоять новой опасности, нависшей над его головой — жестокому и жирному португальцу с раздувшимся яйцом.
Отмычка, похоже, был прав, говоря об отвратительном капитане с уважением и страхом. Хотя тот командовал всего лишь жалким суденышком, скорее корсарским или шпионским на службе у португальской короны, но всеми способами пытался сохранить привилегированную позицию на борту и оставаться непререкаемым тираном над командой, обреченной вечно скитаться в поисках неопределенной цели.
На твердой земеле капитан был бы лишь несчастным калекой, страдающим нелепой болезнью, вызывающей лишь смех, поскольку выпирающий живот и раздутое яйцо сделали его похожим на потеющую глупую жабу, но здесь, на борту «Сан-Бенто», он был королем и хозяином, верховной властью, судьей и палачом. Все до последнего юнги знали, что неверно понятая улыбка может привести к виселице.
Возможно, именно поэтому хитрый король Жуан и выбрал его среди десятка кандидатов, ведь для этого нелегального предприятия не нужен был человек смелый и стойкий духом, скорее порочный и терпеливый наблюдатель, способный провести в море многие годы, не испытывая ни малейшей тоски по далекому дому и дружескому порту, где может отдохнуть.
Миссия Эвклидеса Ботейро состояла в том, чтобы миля за милей сопоставлять свой путь с картой и анализировать возможные корабельные маршруты, изучать ветра и течения и добывать ценнейшие сведения, которые однажды пригодятся настоящим предводителям и героям.
А кроме того, и самое главное, он должен был тайно пройти по следам Христофора Колумба, узнать, где тот устроил порты для кораблей, и попытаться помешать ему завершить путешествие к великим империям Востока западным путем.