Разъезд Тюра-Там

– А что с ним делать? Двигатель доведен и прекрасно работает. И у нас на стенде, и на ракете – спокойно ответил Глушко.

– Оттого, что двигатель взрывается на контрольных испытаниях, мы никак не можем запустить его в серию, – возразил Афанасьев. – Может быть, немцы что-нибудь порекомендуют? Атмосфера накаляется. И если мы не найдём причин в ближайшее время, за нами снова могут прийти ночью. И это может случиться очень скоро.

Глушко понимал, чего опасается Афанасьев.

– Немцы тоже в недоумении разводят руками. Говорят, что они сделали мотор, и не понимают, почему он там взрывается, – ответил Глушко.

– Но вы же не можете самоотстраниться от решения проблемы, мотор-то ваш.

Глушко, помолчав, предложил: – Хорошо, давайте пошлём на серийный завод бригаду наших специалистов. Пусть поищут причину совместно с заводскими товарищами.

«Завтра они сколотят бригаду, выпишут командировочные удостоверения, в лучшем случае, бригада уедет послезавтра, – думал Афанасьев. – А после этого, ещё через день, или в лучшем случае, только послезавтра ближе к вечеру, они приступят к работе.

А время не ждёт. Дмитрий Фёдорович вызывает на доклад по этому вопросу каждый день. И ежедневно он докладывает об этом наверх. У самого «хозяина» на контроле сроки запуска ракеты в серию. A Сталин не терпит пустых обещаний. Того и гляди нагрянут ребята от Лаврентия Павловича, – Афанасьев поднял глаза на висевший на стене портрет Берии. Бывший Нарком внутренних дел был изображён в форме маршала. – Подбородок плоский, как у ящерицы или змеи, – мелькнуло в голове Афанасьева. – И пенсне. Ни дать, ни взять – рафинированный интеллигент. Все изуверы почему-то обожают очки. Удивительно, но и Гиммлер носил очки или пенсне. Родство душ. И хотя Лаврентий Павлович, теперь член Политбюро, а не министр внутренних дел, и курирует все отрасли оборонной промышленности, его влияние на органы чрезвычайно велико. Без его ведома никто из них даже не чихнёт. Один его звонок бывшим соратникам, и они будут здесь!»

Афанасьев тут же, словно испугавшись, что Берия пристальным взглядом с портрета прочтёт крамолу, поспешил прогнать эти мысли.

Но помимо его воли мозг продолжал рисовать одну мрачную картину за другой:

– «Пришьют» саботаж, поставят к стенке или на край ямы и поднимут стрельбу. А там, говорят, такие специалисты, что на спор между собой одним выстрелом из нагана не только убивают человека, но и укладывают тело в нужное положение. Нет, не дай Бог, – усилием воли Афанасьев пытался заставить себя перестать думать в этом направлении. – Я же знаю, что мысль материальна».

Но воображение никак не удавалось укротить:

«И тогда за дверью послышится необычный шум.

– Секретарша кого-то не пускает, – решит Афанасьев. – Но уж совсем бесцеремонно кто-то себя ведёт.

И тут дверь в кабинет действительно распахнётся, резко усилив голос секретарши:

– К нему нельзя! Он очень занят!

– Ничего, нам можно, – уверенно произнесёт первый вошедший в кабинет.

– Нам можно везде и в любое время! – поддержит его второй. Он даже не станет прикрывать за собою дверь.

– Афанасьев? Сергей Александрович? Мы за Вами! Вася, – распорядится тот, кто вошёл первым, обращаясь к своему спутнику. – Прикрой дверь и проверь всё, что есть в столе, в сейфе, изыми записные книжки, тетради и листки с пометками и записями. Не забудь забрать настольный календарь. Там тоже может быть кое-что нужное нам.

Потом, словно вспомнив, зачем пришёл, он вновь спросил:

– Так вы, что ли Афанасьев? – И, увидев утвердительный кивок, перешёл на «ты»: – Тебе придётся проехать с нами. Тебя вызывает сам Лаврентий Павлович!

«Ничего не поделаешь, мысль действительно материальна» – промелькнёт в голове Афанасьева.

Афанасьев посмотрит на секретаршу, застывшую с выражением ужаса на лице, и неожиданно для самого себя скажет ей:

– До свидания!

На что негромко спокойным голосом, но так твёрдо, что не допускается никаких возражений, тот, кто первым вошёл в кабинет, скомандует:

– А ну-ка руки за спину! Прекратить разговоры! Предупреждаю, чтобы без провокаций! Шаг влево, шаг вправо, а также прыжок вверх считаю попытками побега! Буду стрелять без предупреждения.

И с оттенком искреннего удивления покачает головой:

– Надо же! До свидания! Неужели думаешь вернуться сюда? Ха-ха-ха, – усмехнётся чекист, – таким огромным вымахал, а до сих пор не знаешь, что от нас не возвращаются. Учат вашего брата, учат, да так и не научили ничему.

Афанасьев, пригнув голову, пойдёт по коридору, и встречные сослуживцы, молча провожая его взглядами, как можно плотнее вжимаются спинами в стену.

– Ты не знаешь, Серёга, как мы справимся с таким амбалом? – спросит тот, который идёт позади.

«Ага, значит, один из них Василий, а тот, что впереди, мой тёзка», – поймёт Афанасьев.

– А чего такого особенного? – откликнется Серёга лениво. На его правом боку, прижимаясь к ягодице, слегка оттягивая ремень, висит кобура из яркой жёлто-оранжевой кожи, заполненная наганом. От рукоятки нагана свисает узкий страховочный ремешок, который огибая кобуру снизу, крепится к поясному ремню чекиста.

– Как так чего? В нём же метра два росту, не меньше, – продолжит Вася, поглядывая на Афанасьева. – Да и силищи в ём, видать, не меряно! Я к тому, что придётся повозиться.

Вася привычно остановит взгляд на той точке затылка арестованного, в которую обычно вкатывает пулю:

«Если не промахнуться, то кровь почти не брызнет. Хоть в парадной форме исполняй. Правда, у Серёги это лучше получается. Но это пока. Пока я руку не набил», – подумает Вася.

– Перед девятью граммами все равны. И крепкие, и плюгавые, – философски заметит Серёга и, пнув сапогом маленький камешек, лежавший на тротуаре, потянет за ручку, распахивая правую заднюю дверцу «Победы».

– Слушай, Серёга, по-моему, я его когда-то встречал, – неуверенно скажет Вася после того, как разместится на заднем сидении «Победы» рядом с Афанасьевым, перекрыв собою выход через правую дверь. Выход через левую дверь заблокирован тем, что с её внутренней стороны были заблаговременно сняты все ручки. Даже стекло невозможно опустить.

– Да ну! – не поверил Серёга. – Где ты его мог встречать? Он птица вон какого высокого полёта! Почти что замминистра! А ты кто? Считай, что хрен собачий! Всего лишь рядовой исполнитель.

– Ну и что? – обидится Василий. – Перед тем, как отправиться на тот свет, мне сапоги лизали и не такие шишки! Академики, мать ихнюю, глядя в бездонную дырку нагана, обоссывались от страха, как дети малые!

Афанасьева, молча слушавшего развязную профессиональную болтовню чекистов, от отвращения к обсуждаемой теме невольно начнёт бить мелкая дрожь, и он брезгливо отодвинется к двери так, чтобы бедро его правой ноги не соприкасалось с ногой Васи.

– Во! – воскликнул Вася. – И этот уже готов! Быстро же ты пересрал, – удивится Вася. – Мы ещё не начинали с тобой беседовать по настоящему, а ты уже и готов! А-а-а, вспомнил! А ты, случаем, не клинский парень? Не там ли мы встречались? – и толкнёт Афанасьева локтем в бок.

Афанасьев согласно кивнёт.

– Да ты, оказывается, мой земеля! Я тоже, считай, клинский. Только из деревни Белавино, рядом с Клином. Недалеко от аэродрома. Прямо над моей хатой самолёты на посадку идут. На том аэродроме даже сын самого Сталина летал! – скажет Вася таким тоном, будто в том, что на Клинском аэродроме летал Василий Сталин, есть и его заслуга. – А ты в какой школе учился?

Афанасьев назовёт школу.

– Так и я в ней учился, – искренне, даже как-то по-детски, обрадовался Вася. – Но я, наверное, после тебя учился. Ты в каком году окончил? Я тогда в третьем классе учился, – сказал задумчиво Вася после того, как Афанасьев назвал год, когда окончил школу. – Вот тогда я тебя и встречал. Только помню смутно. Ты, видать, хорошо учился, раз достиг такой большой должности в твои-то годы. Сколько тебе сейчас? Лет тридцать? А я хреново учился. Потому, что жрать всё время хотелось. Отец с матерью в колхозе, сам понимаешь, шиши зарабатывали. Не до учёбы было. Да и то, что особо надрываться учёбой совсем ни к чему, я сразу понял. Учишься на троебаны, и нормально. Не то, что ты. Я правильный путь выбрал. Пошёл на службу в органы, таких, как ты, отлавливать. И даже более великих. Вредителей. И в моих руках ваши судьбы. Хоть вы все и учёные, – убеждённо скажет Вася.