Страница 6 из 99
— Более чем понимаю, — не по уставу, вполголоса, ответил гауптштурмфюрер. — Разрешите приступать?
— …Вы, часом, не заговоренный? — вышедший из кабины «Скайтрэйна» товарищ Тихомолов непринужденно присел на лавку рядом со Шмулевичем. Машину вел второй пилот. — Прямо довоенный рейс куда-нибудь в Крым или Тифлис!
Комиссар выглядел безмятежно, хотя на борт самолета он поднялся второй раз в жизни. Прежде Шмулевич летал только гражданским маршрутом Ленинград — Минск в 1939 году, на почтово-пассажирском аэроплане К-5.
— Линию фронта мы прошли четверть часа назад, между Усвятами и Велижем. Небо чистое, безоблачное, однако ни истребителей, ни зенитного огня противника…
— Я материалист, в заговоренность не верю, — усмехнулся Шмулевич. — А вот определенное везение присутствует, спорить не буду. Знаете ли, я даже ранен никогда не был. Прошел Крым, Туркестан, Дон… В сорок первом, в июне, когда эвакуировали совслужащих из Молодечно, попал под налет «Юнкерсов» — девятерых сотрудников райуправления НКВД убило, а на мне ни единой царапины. И так до сих пор… Постойте, Велиж, кажется, вовсе не на московском направлении?
— Не кажется, а совершенно точно, — согласно кивнул капитан АДД. — Обходим Ржевско-Сычевский выступ, занятый противником по направлению на Торжок — Калинин, оттуда возьмем южнее, к Москве. Отдыхайте, нас только что встретили.
— Встретили? — не понял комиссар.
— А как же? Истребительное сопровождение авиации Калининского фронта, над Клином передадут Шестьдесят пятому авиаполку Осназ РККФ, они нас до Измайлово и проводят. Вы важная персона, товарищ Шмулевич, на моей памяти такой эскорт впервые…
— Топлива-то хватит?
— Обижаете. Самолет, считай, пустой. Ходу чуть больше, чем на восемьсот километров при максимальной дальности в шесть тысяч без груза… Не замерзли?
— Прохладно, но терпимо, — отозвался комиссар.
В салоне «Дугласа» температура была минусовая, кроме того, дышалось из-за высоты тяжеловато. Товарищи из 4-го Управления всё предусмотрели, снабдив Шмулевича полушубком из монгольской овчины, унтами и ушанкой, в результате чего Семен Эфраимович сейчас больше напоминал папанинца с фотографии в журнале «Огонек».
Предлагали фляжку с «пятью звездочками», самую малость причаститься, но Шмулевич решительно отказался — еще не хватало, прилететь в Москву с запахом! А вот чай из термоса лишним не будет.
Комиссар не преувеличивал: везло ему сказочно, всегда, начиная с Гражданской. В отряде «Сталинское знамя» Шмулевича почитали за живой талисман — непонятно почему, но у него всегда и всё получалось. Крайне редкая порода людей — истории известны удивительно счастливые игроки в карты и записные бретеры, пережившие не один десяток дуэлей, деловые люди, благодаря фортуне сколотившие из единственного медяка миллионные состояния. Полководцы, не проигравшие ни одной битвы. У Семена Эфраимовича размах был поскромнее, да он к большему и не стремился — от добра добра не ищут.
Черно-синее небо за квадратными иллюминаторами «Скайтрэйна» начало окрашиваться в нежнейший белесый с пронзительной лазурью цвет, появились золотисто-оранжевые полоски. Скоро восход. Около получаса назад машина развернулась над Калинином к югу и начала снижаться. Отодвинувший меховую шапку на затылок и уткнувшийся лбом в холодное стекло комиссар отчетливо различал вдалеке три вытянутые, хищные тени — истребители, шедшие за транспортом. Товарищ Тихомолов не преувеличивал, охранение рядом.
Впрочем, по-другому и быть не может. Удача, удача… Самая невероятная.
Садились в предрассветных сумерках, окружающий пейзаж был окрашен в темно-фиолетовые и сине-черные цвета, ни единого огонька — светомаскировка. Лишь на две минуты прожектор подсветил полосу и снова погас.
Последний массовый налет вражеской авиации на Москву случился 16 июня 1942 года, до октября к столице несколько раз прорывались небольшие группы самолетов, и строжайшие требования ПВО никто не отменял.
— Добро пожаловать на Большую землю, — с присущей большинству остзейцев запредельной серьезностью сказал товарищ Петерс. — Видите, как хорошо всё получилось? Оружие оставьте здесь, в Москве оно вам не понадобится. Вещички тоже, казенные.
— Измайлово — это где? — спросил Шмулевич. — Я плохо знаком с московской географией, в городе доводилось бывать, но только по служебным делам, в центре…
— Восточные пригороды, — уверенно отозвался Лосев, видимо, живший в Москве. — Бывшее село Измайлово, тут при Петре Первом была царская усадьба. Видели в Ленинграде ботик Петра? Вот отсюда, с Просяного пруда, русский флот и пошел, царь в Измайлово на лодке катался.
— Ага, разумеется, понял, о чем вы, — согласился комиссар, — бот сейчас в Военно-морском музее Ленинграда выставлен, в Адмиралтействе,[1] я посещал когда-то с экскурсией… Что дальше, товарищи? Куда меня направят?
— Это не мы решаем.
Самолет остановился. Петерс споро открыл пассажирскую дверь по правому борту, сбросил коротенькую лесенку в четыре ступеньки, сваренную из стальных трубок. Выглянул наружу. Понимающе хмыкнул.
— Ну вот, а вы беспокоились. Целый комитет прибыл.
Поодаль от «Скайтрэйна» остановились три черных автомобиля: ЗИС-101 и две «эмки».
Комитет там или не комитет, но Семен Эфраимович счел себя обязанным заглянуть в кабину и пожать руки летчикам. Полет обошелся без происшествий, но ведь следует понимать, что это не банальный гражданский рейс из точки А в точку Б, а рискованная экспедиция в глубину оккупированной территории с пролетом над фронтом!
Спустился на грунт аэродрома, позади сопел румяный Петерс, обхвативший драгоценный мешок с бумагами словно родного брата, потерянного во младенчестве и чудом вернувшегося к семейному очагу десятилетия спустя.
— Пономаренко, — отрекомендовался не слишком высокий, но крепко сложенный товарищ в распахнутой шинели и френче без знаков различия. Залысины, густые брови, умный взгляд темных, чуть навыкате, глаз. — Начштаба партизанского движения при Ставке. Да мы знакомы заочно, товарищ Шмулевич.
— Точно так, Пантелеймон Кондратьевич, — комиссар пожал протянутую руку Первого секретаря ЦК КПБ. — Вот и добрался…
— Майор Крюков, — Пономаренко указал взглядом на сопровождающего военного, — начальник Второго, сиречь белорусского, направления оперативного отдела Штаба.
— Здравия желаю, — по-военному ответил Шмулевич. Чуть смутился: в потрепанной шинели и фуражке с потертым околышем выглядел комиссар не слишком авантажно, особенно если сравнивать с дородным майором при орденах.
— Не тушуйтесь, — улыбнулся товарищ Пономаренко, безусловно заметив тень, проскользнувшую во взгляде комиссара. — Мы отлично понимаем, откуда вы прибыли. Сейчас отправимся в город, отдохнете, вечером будьте готовы к встрече. Очень значимой встрече.
— А груз? — напрямую спросил Шмулевич.
— Тотчас же отправят куда следует. Садитесь в автомобиль, поедем.
Крюков устроился на переднем сиденье рядом с водителем, Пономаренко и комиссар сзади. «Эмки», без всяких сомнений, принадлежали охране — одна впереди ЗИС-101, вторая шла следом. Вырулили с аэродрома, мимо строя истребителей и ленд-лизовских транспортов, на Стромынское шоссе; обширный Измайловский парк остался по левую руку. Застройка в этом районе сплошь деревянная, не выше чем в два этажа, никак не подумаешь, что находишься в главном городе СССР. Скорее провинциальный райцентр, особенно если взглянуть на попадавшиеся навстречу телеги, запряженные понурыми лошадками.
Задавать вопросы Шмулевич не решался — субординация, — но от неловкого молчания его спас товарищ первый секретарь и начальник штаба ЦШПД:
— Расскажите, что все-таки у вас случилось? — сказал Пономаренко. — Из полученных коротких шифровок общую картину составить довольно сложно, а учитывая некоторые сопутствующие обстоятельства… Скажем прямо, обстоятельства чрезвычайные, мы прямо-таки не знаем, что и думать.
1
Шмулевич не ошибается. Центральный музей ВМФ СССР с 1924 по 1939 годы располагался в здании Главного Адмиралтейства, а к 1941 году был переведен на Васильевский остров, в здание бывшей Фондовой биржи.