Страница 4 из 99
Второй пилот оказался ненамного младше Тихомолова и тоже производил впечатление профессионала. Были еще двое. Сопровождающие. Шмулевич наметанным глазом сразу определил, по какому ведомству служат эти товарищи — крепыши с уверенно-плавными движениями, отменно предупредительные. Взгляды, тем не менее, острые, пронизывающие, буквально ощупывающие собеседника от пяток до макушки.
Впрочем, они и не скрывали — 4-е Управление НКВД СССР, отвечаем за то, чтобы с вашей головы, товарищ комиссар, и единый волосок не упал. Разрешите спросить, с парашютом раньше прыгали?
— Разве придется? — не удержался язвительный Шмулевич.
— Всё в этой жизни возможно, — философски ответил тот бугай, что повыше ростом, с румяным лицом человека, много времени проводящего на свежем воздухе и занимающегося физкультурой. Говорил он с легким остзейским акцентом. — Все-таки через линию фронта летим.
— Не доводилось, — отрекся комиссар. — Рассказывайте, что надо делать.
Подробные инструкции воспоследовали. Если самолет перехватят и придется покинуть борт, прыгаем вместе. «Дуглас» машина живучая, летчики постараются любой ценой перевалить на нашу сторону, однако в случае выброски над оккупированной территорией мы обязаны спасти груз и доставить в расположение любой части РККА. Это не так уж и невозможно, если знать, как именно действовать. Примите личное оружие — немецкий автомат с запасными рожками, отечественный ТТ, четыре гранаты. Пользовались когда-нибудь?
— Я комиссар партизанского отряда с июня сорок первого, — ледяным тоном произнес Семен Эфраимович. — Вы смеетесь?
— Ни-ни! — Розовощекий примирительно поднял руки ладонями вперед. — Я обязан спросить, понимаете? После выброски, на земле, исполняете приказы мои и товарища Лосева. Беспрекословно, никакой самодеятельности.
— А ну как потеряемся после парашютирования?
— Не потеряемся, — заверил Шмулевича здоровяк из 4-го Управления. — Не впервой.
Чувствовалось, что «не впервой». Оба два, что Лосев, что румяный латыш Петерс («Нет, не родственник», — сразу предупредил он при встрече), выглядели прошедшими огонь, воду и дюжину медных труб диверсантами. Птенцы гнезда товарища Берии, никаких сомнений. Очень такие упитанные птенчики. Выпусти на Гитлера — никакого Сталинградского фронта не понадобится, порвут голыми руками. Одно их присутствие в самолете обнадеживает.
Похоже, в Центре подошли к организации переброски с предельной тщательностью, и, хотя операцию планировали за считанные часы, задействовали всех — от высшего руководства НКВД, товарища Пономаренко, подпольного обкома компартии Белоруссии, до агентуры в глубоком тылу противника.
— Готовы? — Из кабины выглянул капитан Тихомолов. — Тогда поехали… Петерс, олух царя небесного, дверь наконец задрай!
«Даже так? — подумал комиссар Шмулевич. — Подозреваю, наши пилоты вовсе не числятся в штате военно-воздушного флота».
На этот раз Семен Эфраимович ошибся: летный состав привлекли из 750-го полка авиации дальнего действия. Но выяснить этот факт удалось значительно позже, только в Москве.
Ленд-лизовский «Скайтрэйн» взлетал почти в кромешной темноте. Единственными пятнышками света были костерки, разведенные по направляющей через каждые двенадцать метров. Едва самолет оторвался от земли и с низким гудением прошел над верхушками черных елей, костры погасли.
Партизаны лепельского отряда «Большевик» свою задачу выполнили — борт с Большой земли успешно принят, груз отправлен по назначению, теперь судьба невероятных трофеев в руках авиаторов.
Трофеев настолько немыслимых, что даже осторожно-оптимистически настроенный комиссар Шмулевич доселе не верил в счастливую звезду, в самом буквальном смысле этих слов свалившуюся ему на голову вскоре после полудня 3 ноября 1942 года.
Подполковник Ульрих Лёвенгаупт как раз сегодня должен был праздновать свое пятидесятидвухлетие. Вернее будет сказать, «отмечать», поскольку устроить сколь-нибудь достойный праздник в такой немыслимой дыре, как Молодечно, решительно невозможно по вполне объективным причинам — этот грязненький, тускло-серый городишко с покосившимися халупами, неистребимой вонью на покрытых размякшей глиной улицах и скотоподобным населением меньше всего ассоциировался со словом «праздник». Но уж лучше пропахший подгнившим деревом и влажной штукатуркой офицерский клуб в Молодечно, чем навевающие смертную тоску болота Свенцян…
Особенно в текущих обстоятельствах.
«Боевым» офицером господин подполковник перестал числиться давным-давно, с перемирия 1918 года, когда Великая война для него закончилась на фронте в Бельгии. Всех воспоминаний — сырые окопы, госпиталь после осколочного ранения да Железный крест Первого класса, врученный не кем-нибудь, а самим принцем Максом Баденским.
— Вы не потомок шведского генерала Адама-Людвига Лёвенгаупта? — осведомился тогда его высочество.
— Весьма отдаленный, — бодрясь, ответил лейтенант, превозмогая боль в рассеченном французской сталью бедре. — Младшая линия!
— Отлично, продолжайте-продолжайте, — рассеянно сказал принц и перешел к койке следующего героя, оставив потомка по младшей линии в глубоком недоумении.
Что потом? Баварский фрайкор. Штабист в Рейхсвере и Вермахте. Медали за выслугу лет. Рутинная кабинетная работа. Новая война и тыловые должности — кому нужен на фронте так и не избавившийся от хромоты близорукий ветеран? С лета нынешнего года господин подполковник назначен заместителем начальника гарнизона Молодечно, будь проклята эта гнусная деревня вместе со всем ее содержимым во веки веков, аминь.
Видимо, каждому из Лёвенгауптов злым роком предназначено бесславно закончить свою карьеру в России.
— …Скверно выглядите, господин подполковник, — сказал моложавый бригадефюрер, бодро шагавший по спешно наведенной саперами гати и ничуть не боявшийся ступить начищенными сапогами в холодную смрадную жижу или испачкать полы длинной шинели. — Может быть, вернетесь к автомобилю? Я прикажу вас проводить.
— Нет, благодарю, — сипло выдавил Лёвенгаупт. — Простите, я не могу идти быстро. В восемнадцатом году часть осколков из моей ноги извлечь не сумели, а на повторную операцию я так и не решился…
— Что же вы сразу не сказали? — нахмурился бригадефюрер. — Эй, там! Не торопитесь!
Эсэсовцы, оберегавшие берлинского гостя, послушно замедлили шаг. В любом случае торопиться особо некуда: установлено достоверно, на месте катастрофы все мертвы.
Столь бурного оживления вокруг Свидельской топи отродясь не наблюдалось. Комендантские роты из Молодечно и Сморгони, армейские инженеры, из Минска срочно прибыли резервный полицейский батальон и айнзатцкоманда-8. Район оцеплен — мышь не проскользнет. Да что мышь, блоха не проскочит! Ведется постоянное наблюдение с воздуха, пускай погода и оставляет желать лучшего.
…К рассвету на аэродроме Молодечно приземлились сразу четыре самолета: возглавлял делегацию самолично начальник III управления РСХА Отто Олендорф. С ним прибыли двое совсем уж зловещих персонажей. Гестапо — заместитель Генриха Мюллера штандартенфюрер Фридрих Панцингер и гауптштурмфюрер Хорст Копков, почему-то отрекомендовавшийся при знакомстве как «детектив», что само по себе было крайне необычно.
Да еще несколько экспертов-криминалистов, охрана, непонятные господа в статском платье, двое военных в полковничьих чинах — армейская контрразведка?
Снизошедшие на грешную землю Молодечно небожители особенно угнетающе смотрелись на фоне невероятных, просто-таки немыслимых сообщений из столицы Рейха — мятеж в партийных рядах, вероломная попытка изменников из верхушки НСДАП отстранить фюрера от власти, истинные патриоты Германии решительно пресекли «путч гауляйтеров», как происходившее теперь вполне официально именовали в передачах Берлинского радио.
Гром грянул ближе к вечеру 3 ноября. Боевая тревога по всем тыловым частям Генерального округа Вайсрутения, гарнизоны — в ружье, отпуска и увольнительные отменены. Фельджандармерию и подразделения СС экстренно стягивают в район сосредоточения Глубокое — Подсвилье, озеро Алоизберг.