Страница 44 из 47
Счастье для Верта, что он считался заурядным даже для КГБ. Иначе в архивах о нем было бы больше информации. Та же, которая Плотнику была доступна, не освещала и десятой доли из жизни Верта. Последние события вообще не фигурировали в компьютере.
К счастью или к несчастью — решать не нам. Над Вертом нависла серьезная угроза. Боевики Гения были профессионалами, мало знакомыми с неудачами. И жили они, в отличии от Верта, по скотским законам повседневности. Новый век мог начаться без главного героя этой книги, полюбившегося читателям за живость характера.
Сам Верт в это время лихо брал интервью у чечена по имени Вахур, советника чеченской диаспоры по связям с общественностью. (Чем мельче сошка, тем длинней у него титул).
— Мне был в Грозном знаком один влиятельный человек, — говорил Верт, — к сожалению, напрочь забыл его фамилию. Я еще в советское время часто бывал в Грозном… ну, да! — тогдашнее название въелось в память… Так примету помню конкретную, у него шевелюра богатая, но совершенно седая. Я его про себя так и звал, Седой?
— О, вы его знаете! И он бывает в Москве. Так бы хотелось встретиться… На следующей неделе? Да, это меня устроит. Вот номер моего мобильника… (Верт купил два телефона для сотовой связи. По первому он общался с безопасными людьми, второй предназначал для людей опасных, могущих его по телефону вычислить. И, хотя зарегистрированы оба телефона были по ложным адресам и фамилиям, Верт на всякий случай решил «опасный» телефон выбрасывать после первого же звонка. Он не знал, могут его таким образом разыскать или не могут — не хотел рисковать. К тому же, он видел в кино, как киллеры выбрасывают после выстрела пистолет, предварительно уничтожив отпечатки пальцев. Он решил выбрасывать телефоны).
— Ну, разговор наш был интересен. Я, как и вы, считаю, что вражда к чеченской нации разжигается средствами массовой информации. Я напишу статью и вновь приду к вам, мы вместе ее просмотрим на предмет замечаний. А потом я отдам ее в газету. Нашу газету читает не только молодежь, тираж расходится до обеда. Всего доброго, до встречи.
И Верт отправился по магазинам. Он решил встретить Новый год дома, в полном одиночестве, побаловав себя вкусной едой и бутылкой безалкогольного шампанского.
Новочеркасск, март, третий год перестройки
И случай решил. Я бродил по рынку и натолкнулся на объявление, приколотое к дощатому ларьку. Какому–то кооперативу под названием «Флора» требовался сто рож. Через несколько минут я был по указанному адресу. Дверь мне открыл некто в форме морского офицера. Он несколько удивленно воззрился на мою перевязанную физиономию, пригласил войти.
Офис оказался простой квартиркой, заваленной кульками с семенами, какими–то ящиками, среди которых нелепо возвышались старинные напольные часы. Еще имелся там большой письменный стол на львиных лапах, тоже заваленный пакетами и бумагами. В этом ералаше копошился полный человек с лицом доброго по жилого кота, которому на круглую физиономию приделали бульдожьи отвислые щеки. Легкая седина черных волос выдавала возраст.
— Вы по объявлению? — спросил человек. — Я директор малого предприятия. Мы, понимаете, купили вагон жилой за крупную сумму, надо там пожить. Только никаких удобств. Ну, плиту газовую мы вам поставим, с баллоном, а так ни света, ничего…
Люблю интеллигентов. Пришел к ним с улицы какой–то тип, рожа вся в поцарапана, кто — что — неизвестно, а они уже оправдываются.
— Я, видите ли, журналист, — сказал я вежливо.
Сейчас на пенсии, хочу поработать над сборником очерков о животных. Специально приехал на юг, к морю, а то у нас, в Прибалтике, на природе долго не поживешь, все дожди, дожди, а у меня ревматизм. Пытался снять приличное жилье, но цены в этом году, сами знаете. Моей пенсии тут не хватит. А уезжать обидно, потратился уже на дорогу, настроился. Тут ваше объявление. Я так понимаю, что надо поглядывать за овощами.
— Да, да, — обрадовался полный, — у нас там овощи. Мы, видите ли, семенами, в основном, занимаемся, арендовали землю. Хотели поселить там семью, но пока никого не подыскали. Нам хоть до осени, пока соберем урожай.
— Наши интересы сходятся, — сказал я. — Все условия для работы, да еще платить мне за это будут. Никаких проблем. Человек я холостой, одинокий, не слишком состоятельный. Ваше предложение для меня — находка. Я искренне рад, что встретил не базарных барыг, а интеллигентных людей. Вот мой паспорт, военный билет. Если потребуются другие документы, я напишу, чтоб родственники выслали. Пенсионная там книжка, трудовая…
— Ничего, это не страшно, — обрадовался директор. — О чем речь? Есть же паспорт, мы не бюрократы какие. Заключим с вами трудовой договор. И оплата по договоренности. Мы только начинаем, поэтому очень много платить не сможем. Но, как я понял, для вас это не главное. Море там недалеко, километра пол тора, продукты вам возить будем. И машинка есть печатная, старенькая, правда. Будто специально для вас. А то мы вынуждены пока по очереди там дежурить, отрываемся от работы.
— Я готов прямо сегодня отправиться. Зайду толь ко в гостиницу за вещами, и к вам.
— Вот и чудненько, — радостно потер он руки. — Видите, как все удачно? — обратился он к военному, который во время этого диалога подозрительно меня рассматривал.
Тот только хмыкнул.
Я не стал тянуть, вышел, пообещав вскоре быть, оставил документы, чтоб они их внимательно рассмотрели. За паспорт я был спокоен, военный билет тоже был нормальный. Действительно, зачем им моя трудовая? Определенная настороженность проявится, но по том, когда увидят, что я добросовестно сижу на месте, сторожу, печатаю там что–то, исчезнет. Откуда им знать, что мне высовываться вообще нельзя. Даже сейчас, идя по городу, я рискую смертельно. А выйти было не обходимо: окажись я еще и без вещей — сразу подозрение.
Я зашел в ближайший магазин, купил большой чемодан, смену постельного белья, кое–что по мелочам из носильных вещей, в том числе широкополую соломенную шляпу, которая скрыла мое лицо. Купил еще пачку бумаги для машинки, консервы, кухонный нож, вилку с ложкой, чай, сухари…
Потом я пошел в кино. Возвращаться сразу было опрометчиво. Главное, не вызвать недоверия к своей легенде о журналисте на пенсии. Лучшего убежища не найти; я разволновался, что все может сорваться. Как убедить их, что вагончик я пока продавать не собираюсь?
Кино еще не кончилось, когда я не вытерпел, пролез между рядами, потопал к своим новым хозяевам. Мои волнения оказались напрасными. Документы, видать, успокоили офицера, он уже не смотрел на меня подозрительно, а наоборот, вежливо представился и выразил надежду, что мне на хуторе понравится.
— Ну, хутор — это сильно сказано. Так, участок земли, вагончик. Мы только начинаем.
Через час мы были на месте. Вагончик оказался отличным, большим вагоном на полозьях с двумя комнатами, встроенной мебелью, тремя окнами с двойными стеклами. Он стоял в тени тополей, в нем было после улицы замечательно прохладно. Участок гектаров в двадцать отлично просматривался прямо из окна. Недалеко слышалось море, ветер доносил его соленое дыхание. Райский уголок. Я сам бы доплатил за право тут жить. Судьба опять проявила ко мне свою благо склонность.
Первые ночи я спал спокойно. Легкий бриз врывался в окно. Моя жизнь вошла в колею благополучия. Я упивался одиночеством, загорел до черноты, пропитался солью и йодом моря. Интеллигенты «Флоры» исправно доставляли мне из города все необходимое. Они даже привезли аккумулятор, в моем домике зазвучал транзисторный приемник, а переноска прекрасно выполняла роль настольной лампы. Появилась и газовая плитка. Да и огород добавлял к моим трапезам первые овощи — укроп, лук, огурцы, помидоры.
Рукопись пухла не по дням, а по часам. Если первое время я больше бездельничал, валялся на пляже, купался, читал — мои интеллигенты навезли кучу разнообразных книг, — то потом меня все больше тянуло к машинке. Рукопись — воспоминание, рукопись дневник стала для меня чем–то вроде самоанализа, раз мышлением о себе самом. Я уже отбросил мысль о книге только про зону. Более того, я не хотел писать от собственного имени. Дочка, дочурка, о которой я так скучал и которую так часто предавал своим поведением. Пусть книга будет от ее имени. «Мой папа — мошенник», так я ее назову.