На крыльях победы

Через несколько дней мы были в Москве. Прибыли в столицу вечером седьмого ноября. Суров военный облик города, украшение скромное. Но чувства наши светлые, радостные. С фронтов с каждым днем приходили все новые и новые победные вести. Враг отступал...

Через два дня мы получили самолеты — новые типы истребителей. Тыл заботился о том, чтобы у нас было совершенное оружие.

Начинаем перелет по маршруту Москва — Тула. В Туле из-за непогоды пришлось просидеть восемнадцать суток. Единственным нашим занятием в эти тоскливые дни было создание «эпистолярного наследства» — каждый из нас отправил столько писем родным и знакомым, сколько, наверное, не напишет за всю свою дальнейшую жизнь.

Из Тулы взяли курс на Воронеж. Таких страшных разрушений мне еще не приходилось встречать. Город казался мертвым: развалины домов; улицы, заваленные обломками; с покосившихся столбов свисают обрывки проводов... Но, сделав три круга на небольшой высоте, я убедился, что Воронеж живет. В него вернулись люди и уже трудились над залечиванием тяжелых ран, нанесенных врагом. Я видел детей, игравших на улицах, женщин, варивших что-то на печках, вокруг которых не было стен...

Наконец мы на месте назначения — у города Харькова. Полк получил пополнение. В нашу эскадрилью прибыли Вано Исмахамбетов, Дмитрий Хохряков, Миша Юсим. Снова пришел к нам Витя Бродинский. Но мы потеряли Петю Пронина, который очень опасно заболел и был положен в харьковский госпиталь.

К этому времени у брата сняли гипс с руки. Он тяжело переживал вынужденное безделье и с нетерпением ждал возвращения в строй. Кости у него срослись крепко, но с небольшой кривизной. На наш взгляд, это было почти незаметно, но рука стала тонкой, как палка, словно на ней никогда не было мышц, и невероятно слабой. Я и командир полка уговаривали Сашу съездить домой отдохнуть, набраться сил. Но все наши старания были напрасны. Саша твердо заявил:

— Я буду воевать, а не отдыхать. Прошу о моей руке больше не говорить!

И Саша делал все, чтобы быстрее вернуть руке силу, выносливость. Он непрерывно выполнял гимнастические упражнения выжимал тяжести — сначала небольшие, а затем все увеличивал их вес.

У летного состава наступили трудные дни учебы. Фронтовой опыт показал, в чем мы еще слабы. Сейчас мы обратили особое внимание на слетанность пар, — при хорошем взаимодействии они могут успешно сражаться и наносить большой урон численно превосходящему противнику. Затем шла отработка взаимовыручки и эффективного использования оружия при минимальном расходовании боевого комплекта.

Сначала мы были несколько обижены, что нас, боевых летчиков, вновь превратили в курсантов, но через день-два об этом уже не было и речи: учеба оказалась труд, нее фронтовой жизни. Ограничений ни в скорости, ни в высоте не было. Воздушные «бои» вели с обязательным поиском «противника». День ото дня задания становились все сложнее, труднее. Мы с ними справлялись, и в этом была немалая заслуга нашего нового комдива.

Дело в том, что наш полк вошел в дивизию, которой командовал полковник Петров, бывший школьный работник. Он так умело поставил учебную работу в дивизии, что мы вскоре стали образцовой летной школой. Заместитель комдива — подполковник Гращенко — бывалый боевой летчик. Это удачное сочетание дало отличные результаты. Без внимания этих офицеров у нас не оставался ни один летчик. Каждый проходил у них учебу, проверку и при их помощи всегда успешно выдерживал испытания.

У меня и брата все шло хорошо до тех пор, пока мы не перешли на отработку полетов в паре. Первый вылет вдвоем. После взлета я убрал шасси и оглянулся на своего ведомого. Саша еще шел с выпущенными «лапами» (так мы называли шасси). Я приказываю по радио:

— Убери «ноги»!

Саша не сразу выполнил мой приказ. Его самолет сначала почему-то «клевал», то уходил вверх, а шасси все еще не было убрано. Я начал плавный разворот, думая, что у него заело шасси, но Саша, следуя за мной, убрал «ноги» и доложил:

— Все в порядке!

Выполнив свое учебное задание, мы вернулись на аэродром. После посадки я прежде всего спросил Сашу:

— Что у тебя с шасси случилось?

Саша вспыхнул, оглянулся и, чтобы никто не слышал, тихо сказал:

— Силы в руке мало. Не хватило на уборку шасси.

— Так как же ты ухитрился все же убрать «ноги»?

Саша торопливо рассказал, что он ручку управления (а это было небезопасно) зажимал между колен, правой рукой держал рычаг газа в среднем положении и тогда лишь левой рукой, действуя, как рычагом, убирал шасси. Это было сложно и трудно.

— Может быть, тебе... — начал я.

Но Саша понял, о чем я хочу сказать, и быстро перебил меня:

— Молчи! С фронта все равно не уеду, буду летать! А рука скоро станет прежней!

И он еще усиленнее стал тренироваться с гирей, мячом, амортизаторами. Я с болью смотрел на брата, но не мешал — знал, что так надо, и был уверен, что он достигнет своего.

В эти дни мы получили письмо от отца. Он сообщал, что был в тяжелом бою ранен и сейчас находится на излечении в иркутском госпитале. Итак, один член нашей семьи вышел из боевого строя. Правда, он дрался хорошо — награжден медалью «За боевые заслуги», но все же какое-то время не будет держать в руках оружия, не будет уничтожать врага.

Мы написали письмо отцу и матери, успокоили их, скрыв, что произошло с Сашей. Говорили о близкой победе над врагом...

Ничего, отец, мы будем сражаться и за тебя, мы берем твою воинскую долю на себя! Так мы написали отцу и дали друг другу клятву бить врага еще упорнее, никогда не отступая. Драться до последнего дыхания, до последней капли крови!..

Вскоре нас познакомили с проектом нового устава истребительной авиации. В нем было много новшеств. В частности, вводились большие интервалы и дистанции в построении пар, звеньев — они должны идти со значительным превышением друг над другом. Все это вызывало горячие дискуссии. Спорили летчики, уже не раз побывавшие в боях, молодые молчали, слушали. Не вмешивались в эти обсуждения и мы с братом, не считая себя еще достаточно опытными истребителями.

Хорошо отдохнув, получив новые знания, все с нетерпением ждали возвращения на фронт. У нас установилась регулярная переписка с Хабаровском, и мы были хорошо осведомлены, как работают наши товарищи в цехах завода «Энергомаш», как несут трудовую вахту по двенадцать-четырнадцать часов в сутки...

В марте 1944 года мы прилетели на аэродром, который находился близ города Сарны. Железнодорожная станция и город были важным транспортным узлом для нашего фронта, и фашисты ежедневно совершали на них бомбовые налеты.

На аэродроме — ни одной постройки, и личный состав разместился в километре от него. Линия фронта проходила в шестидесяти километрах. Так как других посадочных площадок не было, мы мирились со всеми неудобствами, даже с невероятной теснотой на аэродроме. Кроме нас, тут базировались эскадрилья ночных истребителей и штурмовики. День и ночь гудели моторы, взлетали ракеты, поднимались и приземлялись самолеты. В эти дни шли упорные бои за город Ковель, уже не раз переходивший из рук в руки.

Мы ходили на прикрытие штурмовиков, которые поражали наземные цели. И почти каждый раз на нас набрасывались «головастики» — так называли из-за большой моторной части с воздушным охлаждением немецкие самолеты «Фокке-Вульф-190» («фоккеры»). Немцы отчаянно сражались за Ковель, который полукольцом охватили наши войска. Советская артиллерия держала под обстрелом железнодорожную и шоссейную дороги, ведущие в город с запада. Фашистам приходилось снабжать свои войска по воздуху. На транспортных самолетах «Ю-52» они подвозили боеприпасы, питание, живую силу.

Погода стояла пасмурная, что часто мешало нашей работе. В один из таких дней, когда над землей висела низкая густая облачность, мы — четверка истребителей — кружили над Ковелем. Перед нами была поставлена задача не подпустить к городу «юнкерсы», которые, по сообщению разведки, должны были подбросить осажденным парашютный десант и боеприпасы.