Кобра

— Откуда у университетского профессора крупная сумма денег? — поинтересовался Купидон.

— Европейский союз щедро платит мне за работу.

— Понятно.

— Я уложил чемодан — так, на всякий случай. А когда вечером в прошлый понедельник вернулся к себе от Лиллиан и увидел, что в моем доме побывали незваные гости, я все понял. И сбежал.

— Но как вы поняли, что за вами следят именно банки?

— Я говорю по-французски, — ответил Эдер. — И понял, что говорил по телефону один из похитителей с заказчиками. Вывод напрашивался сам собой.

Они спрятали одну машину за сараем, в ста метрах от дома. Купидон, Филландер, Мбали и Ндабени остались на ферме караулить «кобр». Их вещи, оружие и загранпаспорта по-прежнему были в доме.

Гриссел и Ньяти повезли Эдера в город, он попросил, чтобы его как можно скорее доставили к Лиллиан Альварес.

Гриссел сидел на заднем сиденье большого внедорожника «Форд-Территори», рядом с ним лежали их с Ньяти винтовки. Эдер сидел впереди, рядом с Ньяти, полковник вел машину.

Повернув на дорогу R304, Ньяти спросил:

— Вы понимаете, что до сих пор в опасности?

— Понимаю. Но как только я увижу Лиллиан, я все исправлю. Свяжусь по скайпу с редактором «Гардиан». Он — человек крайней честности, и я сделаю полное признание и предоставлю ему допуск к данным.

— Но ведь карта пропала.

— Ну и что?

— Разве данные были не на карте?

— Конечно, на карте. Я надеялся — хотя надеяться, собственно, было не на что, — что, если я отдам им данные в осязаемом виде, они меня не убьют. Конечно, все равно убили бы. Кроме того, данные хранятся в облаке… Рано или поздно они их найдут, наверное. Всегда оставляешь за собой следы…

На шоссе N1 перед съездом с эстакады Эдер философски заметил:

— Конечно, в подобных обстоятельствах невольно начинаешь думать о смерти. Но все же надеешься, что ложь и обман рано или поздно будут раскрыты. Что правда восторжествует и сделает нас свободными. Но знаете, мир настолько несовершенен, и с каждым днем он становится все более несовершенным. Так что спасибо…

Гриссел смотрел в окно и думал о Мбали, которая тоже считала, что правда освобождает. Его голова была настолько заполнена тайнами и ложью, что он не сразу заметил, как с ними поравнялся белый полноразмерный пикап «Фольксваген-Амарок».

Позже он не вспомнит, что послужило причиной — какое-то движение, солнце, блеснувшее на стволе, или смутно знакомое лицо человека. Что-то вдруг заставило его сосредоточиться, включило в голове сигнал тревоги. Одним движением он схватил винтовку с сиденья и крикнул:

— Сэр!

Но было уже поздно.

Рядом с ними загремели выстрелы, в него и Ньяти попали пули. Перед глазами завертелись обрывки ткани с подголовников, ветер неожиданно громко засвистел в ушах, опустилась кровавая пелена.

Гриссела раздирала острая боль, он чувствовал, как свинец вгрызается в его тело.

Ньяти потерял управление, машину занесло, и они перевернулись. Гриссел пытался держаться. Услышал хлопки — это сработали подушки безопасности. Он был пристегнут, только об этом он и мог думать. Он пристегнут, теперь можно сказать Фрицу: вот доказательство того, что пристегиваться все же надо.

Перед тем как вокруг него сомкнулся мрак, он увидел тело Золы Ньяти, по-прежнему пристегнутое к сиденью, но безвольное, обмякшее. Теперь им управляли только законы физики — он мотался вперед-назад. В голове промелькнула мысль: насколько мы все хрупки и слабы. Ньяти всегда казался таким несокрушимым!

На какой-то миг Гриссел пришел в сознание, он висел вниз головой в искореженной машине. Из него вытекала кровь и собиралась в лужу. Он смутно сознавал, что кто-то роется у него в карманах, поспешно и грубо, но ловко. На лице отсутствовали какие-либо эмоции. Он узнал одного из тех, чьи фотографии им переслали из йоханнесбургского аэропорта имени Оливера Тамбо. Его руки обыскивали все карманы, испачкались в его крови.

Мир рушился. В этом пошатнувшемся мире кашлянул выстрел — в последний раз.

И все стихло.

Глава 62

Среди ночи он увидел рядом с больничной койкой Алексу. Она спала, свернувшись в кресле калачиком. Он пытался что-то ей сказать, но не сумел разлепить губы, так пересохло во рту.

Следующая картинка: он не спит. Он в доме Алексы, в гостиной. У него нет руки. Совсем. Алекса говорила: не волнуйся, бывают однорукие бас-гитаристы. Она закурила сигарету.

Бенни смутно понял, что кроме Алексы в комнате есть кто-то еще. Как ни странно, когда он в следующий раз открыл глаза, уже наступил день. Он снова был в больничной палате, а рядом сидела дочь Карла. Она положила локти на кровать, приблизила к нему лицо и пытливо глядела на него, как будто не хотела, чтобы он уходил. Он увидел, как шевелятся ее губы, образуют слово «папа», но он ничего не слышал. Он уплывал от всего. Зато обе руки в тот раз оказались целы.

Фриц сидел в кресле рядом с его кроватью. Его сын с гитарой. Сын пел ему. Это было невероятно красиво.

В какой-то миг он говорил с Ньяти и Мбали. Они говорили на зулу и коса, и он, к его удивлению, тоже.

«Разве не чудесно?» — спросила Мбали Калени.

«Да», — вторил ей Ньяти.

«Что чудесно?» — спросил Гриссел.

«Здесь нет коррупции, — сказала Мбали. — Смотрите, Бенни, совсем нет! Значит, все не напрасно».

Купидон, Скелет и Мбали стояли рядом с его кроватью с мрачными лицами.

— Вон, — сказал Гриссел.

— Jissis! — воскликнул Купидон и выпрямился, посмотрел на него.

— Здесь все-таки больница. Поаккуратнее в выражениях! — буркнула Мбали.

— Зовите сестру, он пришел в себя, — сказал Купидон.

И Гриссел снова куда-то уплыл.

Ему сказали, что Ньяти погиб, только после того, как он провел в сознании два дня. Погибли Ньяти и Дэвид Эдер.

— Бенни, они думали, ты не выживешь, — говорила Алекса, слезы капали на простыню. Она крепко держала его за левую руку — за ту, которая была относительно целой. — Ты дважды был на грани смерти… Сказали, в тебе не осталось крови. Вообще.

Две пули в правой ноге, одна в правом предплечье, в плече, в левом запястье, две пули прошили ребра и правое легкое. Но все со временем наладится. Хирург предупредил, что ему придется разрабатывать конечности. Несколько лет. Он пролежал в коме шестнадцать дней. А Гриссел подумал: самые легкие шестнадцать дней без спиртного, которые он может приписать к своему счету.

На кровать присел Клуте:

— Си-эн-эн, Би-би-си, «Скай ньюс» и «Нью-Йорк таймс» просят тебя об интервью, Бенни. Ты как, согласен?

— Нет.

Суперинтендент Мари-Каролин Обер позвонила ему из Лиона. Она выразила соболезнования по поводу гибели его коллеги. Поздравила его с арестом Курадо. Сказала, что тот, кого он застрелил, был единственным французом в группе, неким Романом Пуате. Остальные, кого удалось опознать, оказались выходцами из стран Восточной Европы. И все они в прошлом служили во Французском Иностранном легионе.

— Мы сейчас пытаемся разыскать их. Благодаря вашей отличной работе есть надежда на успех.

Его навестила и Жанетте Лау, владелица «Бронежилета». Он рассказал ей все.

Алекса приходила каждый день, утром, днем и вечером. Приезжала Карла. Фриц. Его коллеги. Доктор Баркхёйзен. Его друзья из группы «Ржавчина». И один раз — Лиза Бекман.

— Жаль, что с концертом ничего не вышло, — сказал Бенни.

— Не последний, — отмахнулась она. — Вы, главное, выздоравливайте.

В больнице он много думал. Когда Алекса приехала, чтобы забрать его домой, он был готов.

Усталый и слабый, он лежал на широкой кровати в их с Алексой спальне. Набравшись духу, попросил:

— Сядь сюда, пожалуйста. Я кое о чем хотел с тобой поговорить.

Она села, на ее лице появилось озабоченное выражение.

— Я очень тебя люблю, — начал Гриссел.