Страница 5 из 5
— Сначала-то вроде нормально было, так…, шепчутся, косятся. Да и чёрт бы с ними, пусть косятся. Потом мальчишки деревенские моду взяли дразниться. Ну, я думал: "Сопляки, что с них…". Да-а. А скоро уже замечать начал, как сторонятся люди меня. Витька уже не заглядывает, даже занимать не ходит. В совхозе все меня чураются, словно прокажённого. Любка — шалава — на порог не пускает. Помню, как-то иду я по прогону нашему, вижу, мальчонка соседский в песочке играется. А прогон-то у нас раньше весь в ямах да колдобинах был, потом их шлаком с завода металлургического засыпали, чтоб ровно стало. А там, в шлаке-то, кто, что ли ковыряться будет? Привезли самосвал да высыпали, вместе с мусором всяким железным. Так вот, играется этот мальчонка, машинку катает, а я смотрю — из земли железяка торчит, острая такая. А мальчонка-то всё ближе и ближе к ней на карачках подбирается. Поранится сейчас — думаю. Подбегаю к нему, хвать, с земли поднимаю и в песочницу его, значит, сажу. Хороший мальчуган такой, глазастый. И тут слышу, ор поднялся. Бежит мамаша его. Орёт, как резаная. На меня орёт! Подбирает с земли камень и швырь мне прямо в голову…, - в глазах незнакомца блеснули влажные бусинки, — попала, стерва. Да так больно, что аж слёзы брызнули. И тут переклинило у меня в мозгах что-то. Как тумблер какой нажали. Такая вдруг злоба взяла… Короче, схватил я тот камень, да и забил дуру до смерти, а потом домой пошёл, собрал вещички кой-какие и в лес… Дней пять шёл, в самую глушь, леса-то у нас, слава Богу, ещё не повывели. Землянку себе вырыл, собирательством занялся, садки ставить навострился, приспособился, в общем. Не нашли меня. А может и не искали. Кому я нужен-то, сейчас все уже и забыли, наверное, кто есть таков Кирилл Волошин. И не вспомнит никто…, - незнакомец вдруг запнулся, глаза его медленно округлились и уставились на меня, — если только ты не расскажешь.
Мозг включился, мысли забегали, спотыкаясь одна о другую: "Я? Не расскажу чего? Кому? Про инопланетян? Нет. Про то, как он забил ту дуру камнем? Чёрт!"
— Дяденька, я не скажу никому, — начал я оправдываться, хлюпая носом, — да я и не слышал ничего.
— Как же, не слышал… Ты вообще чего тут делаешь-то? — поинтересовался незнакомец, как будто впервые меня увидел, — Чего ты тут забыл?
Не дождавшись от меня ответа, он бросил на землю собачью ногу, вытер руки о балахон и подскочил ко мне. Взяв из моей трясущейся руки фонарь, незнакомец принялся внимательно разглядывать трубу, сваю и мою многострадальную конечность. Закончив осмотр, он покачал головой, усмехнулся и направил луч фонаря прямо мне в лицо.
— Хреновые твои дела, голубчик.
— Помогите мне, пожалуйста, я никому про Вас не расскажу, — сбивчиво бормотал я, глядя в его уродливую ухмыляющуюся харю, — честное слово!
Незнакомец вытащил из складок балахона свой тесак.
— Дяденька, не надо! Мама!!! — заверещал я что есть мочи, раздирая свои надорванные голосовые связки.
— Не ори, — сухо ответил незнакомец, и сточенное лезвие стало быстро приближаться к моему горлу.
— Нет! Не надо! Я…, я…, я Вам верю! — вдруг слетело у меня с языка.
Чёрное лезвие тесака на секунду замерло в нерешительности, как будто размышляя резать породившее эти слова горло, или дать ему возможность произнести что-нибудь ещё в том же духе. Замерло, подрожало и удалилось.
— Как тебя зовут, Мальчик? — медленно выговаривая слова и сверля меня глазами, произнёс незнакомец.
— М-м-миша.
— Мишенька, ты когда-нибудь видел инопланетян?
— Н-нет.
— Сейчас я тебе их покажу.
Вот уж кого я ни как не рассчитывал увидеть, так это инопланетян. Я бы скорее поверил в Чебурашку или в Карлсона, который живёт на крыше, но демонстрировать этого нельзя. Такой псих зарежет не раздумывая, полоснёт по горлу и пойдёт доедать свою собаку. Нужно было развивать тему, продолжать втираться в доверие. Я приготовился изображать сцену искреннего удивления и… просто остолбенел. У психа под балахоном был хвост! Я вначале решил, что мне почудилась, но нет, действительно хвост. Чёрный, длинный, блестящий хвост, сочленённый и кажущейся сделанным из вороненой стали. Он быстро вынырнул из-под подола и взвился вверх, словно выпущенный из рук брандспойт под напором. Незнакомец ощерился, явно довольный произведённым эффектом.
— Нравится? Хе-хе. А знаешь, откуда он взялся? Я тебе расскажу. Ты, конечно, малец ещё, в школе анатомию, небось, не проходил. Есть там слово такое умное — рудимент. Это когда у человека какие-то признаки животного имеются. Ну, вроде там спина волосатая или клыки длиннее обычных… Так вот у меня при рождении был хвост, э-э, нет, не как сейчас, а маленький такой хвостик. Сам-то я не видел, конечно, мне мама говорила, пусть земля ей будет пухом. Даже не хвостик, а так — отросток на копчике, мне его прямо в роддоме отрезали. А сейчас видишь, какой красавец вымахал? И, скажу тебе по секрету, он продолжает расти. Уж и не помню, сколько лет прошло с того случая в лесу, но я чувствую, я уверен, что продолжаю изменяться. А этот хвост, по моему разумению, не дать не взять, регенерация. Просекаешь? — незнакомец хитро подмигнул, отчего мне сделалось нехорошо, я-то пока ничего не просекал, но от этого типа ожидать можно было чего угодно.
— Помнишь, я рассказывал, как мне собака ногу погрызла? — продолжал воодушевлённый успехом незнакомец, — Глянь-ка сюда, — он задрал штанину, и моему взору открылась жуткая картина: посреди грязной обмороженной кожи глени отливала воронёной сталью плоть явно нечеловеческого происхождения, — Довольно быстро эта хрень выросла, за неделю где-то. Да и вообще, я на себя уже не шибко-то похож. Но жаловаться — грех. Веришь или нет, с каждым днём себя лучше чувствую. Красоты за эти годы не прибавилось, конечно, но здоровье… тьфу-тьфу-тьфу. Я первое время-то шибко этого дела боялся. Помню, проснулся в землянке своей, встаю, а разогнуться-то не могу, скрючило меня всего, как Квазимоду. Уж я и так, и сяк — нечего не выходит, словно штырь кривой в позвонки вставили. Неудобно было жутко поначалу, а потом ничего, приноровился. Неэстетично, зато практично, хе-хе. Ты бы видел, как я бегать стал. У-у! Думаешь, я эту собаку сахарком подманил и прирезал? Как же, подойдёт она ко мне. Собаки меня за километр обходят, уж не знаю почему, чуют что-то, наверное. Эта вот от меня сиганула, только ветер свистел, через лес, по валежнику…, но я догнал, хе-хе, от меня не уйдёшь. Я, знаешь ли, теперь всё чаще думаю — а не содрать ли мне кожу или руку отрезать да посмотреть что вырастит. А? Как думаешь, вырастит чего или так с культёю и помру? Молчишь? Да, вот и я не уверен. Мне-то руки ещё пригодятся, а вот тебе, мил человек терять уже нечего.
Я слушал внимательно, и мой детский недоразвитый мозг потихоньку начинал соображать, что к чему. "Руки", "отрезать", "регенерация" — эти слова складывались как части зловещего ребуса, а по внутренней стороне бедра разливалось неприятное липкое тепло.
Незнакомец поднял нож, разрезал рукав моей спортивной кофты и… хвост, словно бич, со свистом рассёк воздух, полоснув мне по плечу.
Я очнулся в больничной палате. Руку мне отрезали по локоть. Врачи сказали, что была угроза гангрены. Мама плакала. А потом…, потом началось самое страшное.
Продолжение следует.