Избранное

— Итак, — начал он, — у вас есть овцы, которых надобно пасти. Так где же они?

— На Кельдаре, за каменной грядой.

— Сколько?

— Двадцать семь вместе с ягнятами, — ответил Тёнле, однако слово «ягнята» он сказал на нашем древнем языке, так что майор его не понял.

— Вместе с кем?

— Вместе с овцами–девственницами, — пояснил Тёнле. Прапорщик при этом стыдливо улыбнулся, заслонив рот ладонью.

— Почему не ушли со всеми, когда мы начали вас обстреливать?

— Почему? Да потому что мой дом здесь, а я уже старый человек.

— Какие контакты вы поддерживали или поддерживаете с итальянской армией?

— Ничего я ни с кем не поддерживаю!

— Куда ушли берсальеры, бывшие на вершине Москьи?

— Не знаю.

— Почему вы так хорошо говорите по–немецки?

— Почему да почему! Служил солдатом в Богемии, потом работал в странах, где правит император Франц — Иосиф.

— Кто был вашим командиром в Богемии?

— Майор Фабини.

— Ах, фельдмаршал фон Фабини. В таком случае вы верноподданный гражданин, — заключил майор не без энтузиазма.

— Нет, — отрезал Тёнле. — Я всего–навсего бедный пастух и старый пролетарий–социалист.

— Следовательно, вы итальянский шпион! Заброшены сюда с целью вести разведку.

— К черту всех вас с итальянцами вместе! Отпустите лучше, у меня дел по горло.

Майор потерял терпение и дал знак конвоирам увести арестованного на задний двор.

Через полчаса явился прапорщик в сопровождении старшего ефрейтора, они велели Тёнле указывать дорогу и шли за ним по пятам от тропы, вьющейся по склону Платабеча, до Кельдара, хотели проверить, правду ли говорил старик насчет овец. Часа через два они вернулись обратно с овцами и черной собакой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Такое и во сне не привидится, чтобы пасти овец под вооруженным конвоем: двое солдат, родом из Штирии, приставленные в качестве охраны к Тёнле, развлекались, как городские мальчишки, ходили по пятам за стариком и его овцами в поисках недосягаемых для итальянской артиллерии мест. На четвертый день теми же, недосягаемыми для пушек тропами, которые Тёнле знал куда лучше офицеров, изучавших местность по топографическим картам, они вышли к старой границе. Итальянская артиллерия, окопавшаяся к югу от котловины, денно и нощно долбила ходы сообщения, предполагаемые места сбора воинских частей и расположения австро–венгерских штабов и складов. Тёнле словчил и незаметно для конвоиров выбрал самый длинный путь через границу, но солдаты были только рады такому обороту дела.

Путь их проходил через те места, где в последние майские дни свирепствовала война, следы которой еще не стерло время: покореженные взрывами и брошенные пушки, фурштаты, разного рода военное имущество, пепелища, сухостой и изуродованные воронками пастбища. Попадались и трупы — животных и людей.

Не хотел Тёнле видеть все эти следы боевых действий, да глаза не спрячешь — все равно война была рядом, словно тень преследовала старика, овец и солдат–конвоиров. Не сбавляя шага, в Зихештальском лесу он насчитал тридцать убитых итальянских солдат, положенных в ряд; знаки отличия, погоны, петлицы и кокарды были сорваны с их формы. Конвоиры объяснили, что это расстрелянные своими же товарищами по оружию, был какой–то приказ итальянского командования [23]. Неподалеку солдаты, говорившие по–хорватски, рыли братскую могилу, их винтовки стояли пирамидой под елью.

Старик вспомнил, что вечером 28 или 29 мая, после того как затихла гроза и бой прекратился, он слышал ружейные выстрелы, доносившиеся из этого леса.

Дальше они пошли по Дорбеллеле, куда Тёнле ходил с овцами во время проведения итальянцами учебных стрельб. На вершине Куко среди зарослей альпийской сосны и рододендронов они снова наткнулись на солдат, которые словно прилегли отдохнуть на минутку в тени. Конвоиры сказали, что это итальянцы, погибшие в бою 26 мая, один из австрийцев тоже участвовал в этом сражении на Портуле.

Наконец они спустились в долину Асса; возле источников расположились на отдых австрийские части, солдаты разлеглись на траве под елями и с любопытством разглядывали старика, овец и конвоиров, зубоскалили насчет необычных военнопленных.

Когда они выбрались на шоссе, по которому Тёнле столько раз ходил на заработки в Австро — Венгрию, то и канонада, и неумолчный гул боев, к которым даже овцы привыкли, остались у них за спиной.

В Веццене они столкнулись с группой направлявшихся в Италию офицеров с биноклями, полевыми сумками через плечо и денщиками. Увидев конвой, офицеры остановились и долго смотрели на это странное шествие; молоденькому лейтенанту Фрицу Лангу [24]* захотелось расспросить солдат–конвоиров и старика. Но Тёнле уже решил, что больше не станет вступать ни с кем в разговоры, поэтому вопросы офицера остались без ответа. Не проронил старик ни слова даже тогда, когда заметил в центре группы окруженного всеобщим почтением своего будейовицкого командира — самого фон Фабини.

Фельдмаршал фон Фабини, командующий ныне 8‑й горной дивизией XX корпуса армии эрцгерцога Карла, маркграфа Азиаго, лишь скользнул взглядом по лицу грязного и оборванного старика: на какое–то мгновение ему показалось, будто лицо это он уже не то где–то видел, не то оно кого–то напоминает… Потом снял левую руку с портупеи, сделал неопределенный жест и зашагал в сопровождении своего штаба дальше в направлении Валь д’Астико. Другие тоже пошли своей дорогой — я имею в виду Тёнле, овец, черную собаку и вооруженный конвой.

На ночь они сделали остановку на полпути между Санта — Джулиана и Чента, в том месте, где заканчивается крутой спуск с Менадора. На следующий день добрались до Перджине, и здесь без лишних слов Тёнле прямиком отправился в крестьянский дом, в котором каждую весну наши эмигранты обычно останавливались передохнуть по дороге в Ульм. Дом был пуст и заброшен, солома на полу и беспорядок говорили, что последними постояльцами здесь были солдаты на марше.

В Перджине конвоиры сдали старика жандармам. Солдаты тепло попрощались с Тёнле и неохотно двинулись в обратный путь, на фронт. Жандармы заперли овец с собакой в заброшенном хлеву, а самого Тёнле отправили по железной дороге в Тренто. Все попытки старика сопротивляться были бесполезны, и бесполезным было блеяние овец и лай собаки. Под конвоем старика доставили в командование жандармерии, где на третий день допросили еще раз.

Во время допроса, когда Тёнле громко и раздраженно отвечал на какой–то нелепый вопрос, его услышали собака и овцы, которых в этот момент гнали под окнами солдаты в несвойственной им роли пастухов. Тёнле тоже расслышал блеяние овец и лай собаки и тотчас бросился к окну: удивлению ведшего допрос офицера и жандармов не было предела — едва Тёнле крикнул что–то на свой пастуший лад, как все стадо разом стало, забаррикадировав дорогу и остановив продвижение артиллерийской батареи.

Никакими силами сдвинуть овец с места и отогнать собаку оказалось невозможно, и в конце концов жандармы были вынуждены разрешить Тёнле выйти на улицу, чтобы самому погнать своих овец. И он, как король, в сопровождении почетного эскорта из конвоиров прошествовал через весь город на удивление редким прохожим и многочисленным военнослужащим.

Так они добрались до Гардоло, но здесь Тёнле окончательно разлучили с овцами и собакой, а взамен выдали расписку с печатью. Затем старика посадили в тюремный вагон, следовавший до Бреннеро, а оттуда отправили в концентрационный лагерь Катценау, где уже находилось немало гражданских интернированных лиц.

Наступили самые горестные дни его жизни; гнев и раздражение, испытанные в первые дни после ареста, сменились теперь мрачной безысходностью, так что другим заключенным он показался угрюмым и нелюдимым — так думали о Тёнле сидевшие в лагере жители Вальсуганы и Роверето.

Почти полное отсутствие табака делало невыносимой дисциплину, насаждаемую начальником лагеря господином фон Рихером. Ел Тёнле мало: как только представится случай, сразу обменивал пайку черного, плохо пропеченного хлеба на щепотку трубочного табака, а свою вечернюю баланду исподтишка отдавал девочке, до боли похожей на его внучку. Однажды Тёнле чуть было не поддался искушению и не уступил свои часы в обмен на табак, но, поразмыслив вечером и подержав их на ладони битый час, решил все–таки не отдавать: слишком многое в его жизни было связано с этими стрелками, движением этих пружинок и колесиков, надписями по ободу циферблата — лишиться часов означало бы отказаться от всего, что было в его жизни. Тёнле только сжал почерневшими зубами мундштук трубки и едва его не раздробил.

23

Итальянское командование, желая пресечь в армии антивоенное движение, шло по пути репрессий. Был издан циркуляр, обязывающий командиров «мятежных» частей расстреливать по жребию каждого десятого солдата.

24

* Фриц Ланг (1890–1976) — выдающийся австрийский режиссер, основоположник экспрессионизма в германском кинематографе. — Прим. автора.